Русские правозащитники
отив обвиняемого, то есть если он невиновен? Разве вы не знаете, что
единственный ответ на этот вопрос может состоять лишь в одном слове -
оправдать! И какое неудобство может это представлять для вас? Ведь вы не
административный чиновник, вы - судья, вы сенатор!» - «Да, - сказал мне, не
конфузясь нисколько, - хорошо вам так, вчуже-то говорить, а что скажет
он?...» И он мотнул головою в сторону государя...»(40) Вот такую
убийственную характеристику дал сам сем себе представитель многочисленных
«диких невеж сената», как называл их Герцен.
В апреле 1877 г. у министра юстиции состоялось совещание ответственных
лиц, на котором обсуждался вопрос о выработке программы борьбы против
антиправительственной пропаганды. Совещание проводилось по указанию
императора. Почти все выступавшие выдвигали идею «завинчивания
гаек»,говорили о необходимости замены уголовных наказаний телесными.
Диссонансом прозвучало мнение Кони, попытавшегося раскрыть некоторые
социальные корни пропаганды, дающие ей пищу: мало земли, много налогов,
отсталая система обучения и воспитания молодёжи, неповоротливость
законодательных органов, забвение истории русского народа и нежелание
изучать ее в гимназиях. Он подверг резкой критике деятельность различных
высопоставленных комиссий, обратил внимание на бесправное положение наёмных
рабочих и др. Кони предложил пересмотреть закон о наказаниях за пропаганду,
который слишком жесток: «Эти поселения, эти годы каторги, которая
заменяется каменным гробом центральных тюрем, - это все убивает молодые
силы, которые еще пригодились бы в жизни страны...»(41) Но и это
предложение вызвало резкие возвращения. Совещание закончилось, не выработав
никаких рекомендаций. Либеральный настрой А.Ф.Кони пока что Палена не
настораживает. Но постепенно он начинает понимать, что советник в
противовес общей линии открыто становится в оппозицию большинству деятелей,
составляющих верхушку при министре юстиции. После смерти начальника
департамента Министерства юстиции Адамова А.Ф.Кони короткое время исполняет
его обязанности. Но в это время Пален готовит перемещение Кони на другую
работу: Было принято решение о назначении его председателем Петербургского
окружного суда.
1 апреля 1878 г. все газеты поместили информацию о суде над Верой
Засулич.(42) Суворинская газета «Новое время» писала: «31 марта в первом
отделении окружного суда слушалось дело о покушении на убийство С.-
Петербургского градоначальника». Газета информировала своих читателей, что
еще ни один процесс не привлекал в залы суда такой многочисленный и такой
избранной публики. В числе посетителей был, между прочим, и канцлер князь
Горчаков. Заседание открылось в 11 часов утра под председательствованием
А.Ф.Кони при участии судей Сербиновича и Дена. В последующие дни подробно
сообщалось о ходе процесса. В состав присяжных вошли 9 чиновников, 1
дворянин, 1 купец, 1 свободный художник; старшиной присяжных был избран
надворный советник А.И.Лохов. Газета «Русские ведомости» (№ 85) отмечала,
что в зал окружного суда публики собралось столько, сколько, сколько могло
вместиться, причём зал начал заполняться еще до 10 часов утра. В местах для
публики заполняться еще до 10 часов утра. В местах для публики сидели
преимущественно дамы, принадлежавшие к высшему обществу; за судьями, на
стульях, поставленных в два ряда, помещались должностные лица судебного
ведомства, представители высшей администрации. Особые места были отведены
для представителей литературы. Сообщалось о присутствии на процессе
писателя Ф.М.Достоевского.
Что же предопределило такой интерес к этому процессу? Впоследствии
А.Ф.Кони ответил на этот вопрос в своих воспоминаниях о деле Веры
Засулич»(43)
13 июля 1877 г. в дом предварительного заключения в Петербурге, где
содержались подозреваемые по делу 193-х»(44), приехал градоначальник
Трепов. Здесь находились люди, многие из которых уже отсидели за решёткой
по три и четыре года и были больны.
Войдя во двор, Трёпов повстречался с тремя или четырьмя заключёнными,
среди которых находился и Боголюбов. Все они были в тюремных одеждах и,
поравнявшись с Треповым, сняли шапки и поклонились. Трепов не обратил
внимания, повернулся к заведующему тюрьмой майору Курнееву и гневно сделал
замечание, что подсудимые гуляют вместе. Тогда остановившийся возле него
Боголюбов сказал: «Я по другому делу». Трепов закричал: «Молчать! Не с
тобою говорят!» Узнав от майора Курнеева, что Боголюбов уже осуждён, Трёпов
добавил: «В карцер его», - и пошёл дальше. Растерявшаяся администрация не
сразу исполнила приказание. Боголюбов с товарищами пошёл дальше и, обогнув
здание, вновь встретился с Треповым и решил второй раз уже не
поздороваться. Вдруг Трепов обратился к Боголюбову и закричал: « В карцер!
Шапку долой!» - и сделал движение, намереваясь сбить с головы Боголюбова
фуражку. Боголюбов машинально отшатнулся, и от быстрого движения фуражка
свалилась с его головы. Большинство смотревших на это решили, что Трепов
ударил Боголюбова. Начались крики, стук в окна, произошёл тюремный бунт
Трепов, потрясая кулаками, что-то кричал. После этого появился майор
Курнеев, призывая всех замолчать, и сказал при этом: «Из-за вас теперь
Боголюбова приказано сечь».(46) Боголюбову дали 25 розог. Тюрьма несколько
дней негодовала. Весть этом быстро облетела весь Петербург. Поползли даже
слухи, что Боголюбову дали не 25 розог, а секли до потери сознания и что в
тюрьме было целое побоище. О событиях 13 июля появились сообщения в
газетах.
Реакция заключённых была мгновенной. Из тюремных решеток бросали всё,
что можно было бросить, и все это летело в Трепова. В разных местах и
разными людьми готовилось покушение на Трепова.
13 июля А.Ф. Кони был в Петергофе. «...В Нижнем саду, - вспоминает он
было так заманчиво хорошо... а день был воскресный, что я решился остаться
до часа... Когда я вернулся домой, в здание Министерства юстиции, мне
сказали, что у меня два раза был Трепов, поджидал довольно подолгу, и
наконец, уехал, оставив записку: «Жду вас, ежели возможно, сегодня в пять
часов откушать ко мне»»(48). Трепов, несомненно, представлял себе, что
инцидент с Боголюбовым может иметь серьёзные последствия, и решил
посоветоваться с авторитетным юристом в интимной обстановке . Но вскоре
после того, как А.Ф.Кони прочёл записку Трепова с приглашением «откушать»,
к нему явились его сотрудники и рассказали о случившимся в доме
предварительного заключения.
Известие произвело на А.Ф.Кони подавляющее впечатление. «Я ясно
сознавал, - писал он позднее, - что все это вызовет бесконечное ожесточение
в молодёжи, что сечение Боголюбова будет эксплуатироваться различными
агитаторами в их целях с необыкновенным успехом и что в политических
процессах с 13 июля начинает выступать на сцену новый ингредиент: между
судом и политическими преступниками резко вторгается грубая рука
административного произвола... Я пережил в этот печальный день тяжкие
минуты, перечувствовал те ощущения отчаяния и бессильного негодования,
которые должны были овладеть невольными свидетелями истязания Боголюбова
при виде грубого надругательства над беззащитным человеком...»(49)
С этими мыслями Анатолий Фёдорович отправился к министру юстиции
графу Палену. В первые минуты их встречи произошёл довольно курьёзный
диалог, воспроизведенный позднее Кони: «» Какая тяжёлая новость!» - сказал
я ему, -«Да! И кто мог этого ожидать так скоро, - отвечал Пален, - как
жаль, что всё это случилось! Я очень, очень огорчен». - «Я не только
огорчен, я просто возмущен, граф, и уверяю вас, что эта отвратительная
расправа будет иметь самые тягостные последствия». - «Какая расправа? О чём
вы говорите?» - изумленно спросил меня Пален. - «О происшествии в доме
предварительного заключения». - «Ах, помилуйте, я о совсем другом!
...Адамов умер...» - «Ну, это несчастье еще не большое и легко поправимое,
но то, что произошло в доме предварительного заключения, действительно
несчастье! - сказал я. - Разве вы не знаете, граф, что там наделал Трепов?»
Пален вспыхнул и запальчиво сказал мне: «Знаю и нахожу, что он поступил
очень хорошо; он был у меня, советовался, и я ему разрешил высечь
Боголюбова... надо этих мошенников так!» - и он сделал энергичный жест
рукою ... - « Но, знаете ли, граф, что там теперь происходит?» И я
рассказал ему то, что передал мне Платонов. «Ах! - продолжал горячиться
Пален. - ...Надо послать пожарную трубу и обливать.... холодною водою, а
если беспорядки будут продолжаться, то по всей этой дряни надо стрелять!
Надо положить конец всему этому...» - «Это не конец, а начало, - сказал я
ему, теряя самообладание, вы не знаете этих людей, вы их вовсе не
понимаете, и вы разрешили совершенно противозаконную, которая будет иметь
ужасные последствия; этот день не забудется арестантами дома
предварительного заключения... это не только ни чем ни оправданное насилие,
это - политическая ошибка...» - «Ах! Оставьте меня в покое,
| |  скачать работу |
Русские правозащитники |
