Русские правозащитники
ель - холодный, спокойный, уверенный в себе и привыкший
представлять суду более широкие горизонты, чем простое изложение
улик»»(73).
Видя, что граф после возбуждения впадает в сонливое состояние, А.Ф.
Кони прервал беседу, прося не ожидать от него каких-либо исключительных
действий. «»И вы думаете, что может быть оправдательный приговор?» -
спросил Пален. Зевая. - «Да, может быть при неравенстве сторон более чем
возможен...» - «Нет, что обвинитель! - задумчиво сказал Пален. - А вот о
чем я вас очень попрошу... Знаете что? Дайте мне кассационный повод на
случай оправдания, а(«» - и хитро подмигнул Кони, на что тот ответил: «...
ошибки возможны и, вероятно, будут, но делать их сознательно я не стану,
считая это совершенно несогласным с достоинством судьи...»(74). Пален вновь
повторил свою просьбу. Тогда Кони молча встал, и они расстались.
Итак, последняя попытка «напутствия» оказалась неудачной. А день
разбирательства дела все приближался. 30 марта к Кони явился судебный
пристав и сообщил, что присяжные, сознавая всю важность предстоящего дела,
отнеслись к нему с некоторой тревогой. Они поручили судебному приставу
спросить у председателя, не следует ли им ввиду важности заседания 31 марта
надеть фраки и белые галстуки. А.Ф.Кони просил пристава передать, что не
находит нужным делать это.
Все ждали 31 марта. Бушевали страсти . Готовила модные наряды
петербургская знать, получившая билеты на процесс. Волновались присяжные
заседатели. Репетировали свои речи защитник и прокурор. А в одиночной
камере дома предварительного заключения проводила тревожную ночь Вера
Засулич.
С беспокойством ждали этого дня и А.Ф Кони. « Вечером 30 марта, -
вспоминал он в последствии, - пойдя пройтись, я зашел посмотреть, исполнены
ли мои приказания относительно вентиляции и приведении залы суда в порядок
для много людного заседания.. Смеркалось, зала смотрела мрачно, и бог
знает, что предстояло на завтра. С мыслями об этом завтра вернулся я домой
и с ними провел почти бессонную ночь ...»(76)
Ровно в 11 часов утра 31 марта 1878 г. открылось заседание
Петербургского окружного суда. Председательствующий объявил, что слушанию
суда подлежит дело о дочери капитана Веры Засулич, обвиняемой в покушении
на убийство, и отдал распоряжение ввести подсудимую. Затем были уточнены ее
биографические данные. Судебный пристав доложил, что не явились свидетели:
со стороны обвинения генерал-адьютант Трепов, а со стороны защиты -
Куприянов и Волоховский. Секретарь суда доложил, что он по состоянию
здоровья не может явится в суд, а также подвергаться допросу на дому без
явного вреда для здоровья. В подтверждение было оглашено медицинское
свидетельство, выданное профессором Н.В.Склифосовским и другими врачами.
Учитывая, что присяжные заседатели исполняют свои обязанности не в
первый раз, председатель ограничился напоминанием о принятой ими присяге,
но особо обратил внимание на то, что присяга содержит указание на их
нравственные обязанности. Он просил присяжных приложить всю силу своего
разумения и отнестись с полным вниманием к делу, не упуская подробностей,
кажущихся несущественными, но в своей совокупности в значительной степени
объясняющих дело и его действительное значение. Он напомнил также, что
присяжные обязаны учитывать все обстоятельства, как уличающие, так и
оправдывающие подсудимую, и что все это надо рассматривать беспристрастно и
помнить, что они высказывают не просто мнение, а приговор. ...Вы должны
припомнить, - обращался Кони к заседателям, что, быть может, по настоящему
делу, которое произвело большое впечатление в обществе, вам приходилось
слышать разные разговоры и мнения, которые объясняли дело то в ту, то в
другую сторону, - Я бы советовал вам забыть их; вы должны помнить только
то, что увидите и услышите на суде, и помнить, что то, что вы слышали вне
стен суда, были мнения, а то, что вы скажете, будет приговор; то, что вы
слышали вне стен суда, не налагает на вас нравственной ответственности, а
ваш приговор налагает на вас огромную ответственность перед обществом и
перед подсудимой, судьба которой в ваших руках... вы обязуетесь судить по
убеждению совести, не по впечатлению, а по долгому, обдуманному соображению
всех обстоятельств дела; вы не должны поддаваться мимолетным впечатлениям,
вы должны смотреть во всех обстоятельствах дела на их сущность»(78)
Оглашая обвинительный акт. Деяние В.Засулич было квалифицировано в нем
по ст. 1454 Уложения о наказаниях, которая предусматривала лишение всех
прав состояния и ссылку в каторжные работы на срок от15 до 20 лет, а потому
она, говорилось в акте, согласно 201-й статье Устава уголовного
судопроизводство подлежит суду С.-Петербургского окружного суда с участием
присяжных заседателей.(79)
Следствие в точности исполнило решение графа Палена: в обвинительном
акте не было и намека на политический характер преступления, и тем не менее
кара за содеянное предложена весьма жестокая. На такую кару и рассчитывал
министр юстиции, передавая дело суду присяжных заседателей. Он, конечно,
великолепно помнил день 13 июля 1877 г. и санкцию, данную им тогда Трепову,
- сечь Боголюбова. Сам Пален не присутствовал на суде, но его ежечасно
информировали о ходе процесса.
Началось судебное следствие. На вопрос председательству-ющего,
признает ли В.Засулич себя виновной, она ответила : «Я признаю, что
стреляла в генерала Трепова, причём, могла ли последовать от этого рана или
смерть, для меня было безразлично». А на предложение рассказать, вследствие
чего она совершила покушение на Трепова, подсудимая ответила, что просила
бы ей позволить ей объяснить мотивы после допроса свидетелей.(80)
После допроса свидетелей, бывших очевидцами событий 24 января, было
зачитано письменное показание Трепова от той же даты: « Сегодня, в 10 утра,
во время приема просителей в приемной комнате находилось несколько
просителей... Раздался выстрел, которого, однако, я не слышал, и я упал
раненый в левый бок. Майор Курнеев бросился на стрелявшую женщину, и между
ними завязалась борьба, причем женщина не отдавала упорно револьвера и
желала произвести второй выстрел. Женщину эту я до сих пор не знал и не
знаю, что была за причина, которая побудила ее покушаться на мою жизнь».
Председательствующий тут же уточняет у подсудимой, хотела ли она стрелять
второй раз. В.Засулич отрицает это: « Я тотчас же бросила револьвер, потому
что боялась, что, когда на меня бросятся, он может выстрелить и во второй
раз, потому что курок у него был очень слаб, а я этого не желала».
После окончания заслушивания свидетельских показаний слово
предоставляется В.Засулич. Она говорит, что ей было известно о происшествии
13 июля: слышала, что Боголюбову было дано не 25 ударов, а били его до
тех пор, пока не перестал кричать. В.Засулич сказала: «Я по собственному
опыту знаю, до какого страшного нервного напряжения доводит долгое
одиночное заключение. А большинство из содержавшихся в то время в доме
предварительного заключения политических арестантов просидело уже по три и
три с половиной года, уже многие из них с ума посходили, самоубийством
покончили. Я могла живо вообразить, какое адское впечатление должна была
произвести экзекуция на всех политических арестантов, не говоря уже о тех,
кто сам подвергся сечению, побоям, карцеру, и какую жестокость надо было
иметь для того, чтобы заставить их все это вынести по поводу неснятой при
вторичной встрече шапки. На меня все это произвело впечатление не
наказания, а надругательства, вызванного какой-либо злобой. Мне казалось,
что такое дело не может, не должно пройти бесследно. Я ждала, не отзовется
ли оно хоть чем-нибудь, но все молчало, и в печати не появлялось больше ни
слова, и ничто не мешало Трепову или кому другому, столь же сильному, опять
и опять производить такие же расправы - ведь так легко забыть при вторичной
встрече шапку снять, так найти другой, подобный же ничтожный предлог.
Тогда, не видя никаких других средств к этому делу, я решилась, хотя ценою
собственной гибели, доказать , что нельзя быть уверенным в безнаказанности,
так ругаясь над человеческой личностью...» В.Засулич была настолько
взволнована, что не могла продолжать. Председатель пригласил ее отдохнуть и
успокоиться; немного погодя она продолжала: «Я не нашла, не могла найти
другого способа обратить внимание на это происшествие... Я не видела
другого способа... Страшно поднять руку на человека, но я находила, что
должна это сделать».(81) На вопрос о том , целилась ли она, когда стреляла,
последовал ответ: « Нет, я стреляла на удачу, так, как вынула револьвер, не
целясь; тотчас спустила курок, если бы я была больше ростом или
градоначальник меньше, то выстрел пришелся бы иначе, и я бы, может быть,
убила его»(82)
По просьбе председательствующего дали свое заключение эксперты-
медики: выстрела был произведен в упор, а рана принадлежит к разряду
тяжких.
Судебное следствие не внесло ничего нового в характеристику состава
преступления, но перед судом предстала живая картина событий двух дней - 13
июля 1877 г. и 24 января 1878 г.
После рассказа Верой Засулич своей биографии председатель объявил,
что судебное следствие окончено и суд приступает к прениям сторон. Первым,
естественно по долгу службы выступил К.И.Кессель. Он заявил, что обвиняет
подсудимую в том, что она имела заранее обдуманное намерение лишить жизни
градоначальника Трепова, и что Засулич сделала все, чтобы привести свое
намерение в исполнение.
Вторую часть своей обвинительной речи Кессель посвятил выгораживанию
поступка Трепова 13 июля и сказал, что суд не должен ни порицать, ни
оправдывать действия градоначальника. По общему признанию, речь обвинителя
была бесцветной.
Напротив, речь з
| |  скачать работу |
Русские правозащитники |
