Русское философское движение в России в XVIII веке
м Лейбницем. Кстати
сказать, как раз за год до приезда Радищева в Лейпциг было впервые
напечатано главное сочинение Лейбница по гносеологии (Nouveaux essais). В
годы пребывания Радищева в Лейпциге этот труд Лейбница был философской
новинкой, и совершенно невозможно представить себе, чтобы Радищев, который
вообще много занимался философией, не изучил этого трактата Лейбница
(влияние которого, несомненно, чувствуется во взглядах Радищева на
познание). Следы изучения «Монадологии» и даже «Теодицеи» могут быть
разыскиваемы в разных полемических замечаниях Радищева. Наконец, то, что
Радищев хорошо знал Bonnet, который, следуя лейбницианцу Robinet, отвергал
чистый динамизм Лейбница (что мы находим и у Радищева), косвенно
подтверждает знакомство Радищева с Лейбницем.
Из немецких мыслителей Радищев больше всего пленялся Гердером, имя
которого не раз встречается в философском трактате Радищева. Но особенно по
душе приходились Радищеву французские мыслители. О прямом интересе его к
Гельвецию мы знаем из его отрывка, посвященного его другу Ушакову. С
Гельвецием Радищев часто полемизирует, но с ним всегда в то же время
считается. Французский сенсуализм XVIII века в разных его оттенках был
хорошо знаком Радищеву, который вообще имел вкус к тем мыслителям, которые
признавали полную реальность материального мира. Это одно, конечно, не дает
еще права считать Радищева материалистом, как это тщетно стремится доказать
Бетяев. Занятия естествознанием укрепили в Радищеве реализм (а не
материализм), и это как раз и отделяло Радищева от Лейбница (в его
метафизике). Упомянем, наконец, что Радищев внимательно изучал некоторые
произведения английской философии (Локк, Пристли).
Как ни значительна и даже велика роль Радищева в развитии социально-
политической мысли в России, было бы очень неверно весь интерес к Радищеву
связывать лишь с этой стороной его деятельности. Тяжелая судьба Радищева
дает ему, конечно, право на исключительное внимание историков русского
национального движения в XVIII веке — он, бесспорно, является вершиной
этого движения, как яркий и горячий представитель радикализма.
Секуляризация мысли шла в России XVIII века очень быстро и вела к светскому
радикализму потомков тех, кто раньше стоял за церковный радикализм. Радищев
ярче других, как-то целостнее других опирался на идеи естественного права,
которые в XVIII веке срастались с руссоизмом, с критикой современной
неправды. Но, конечно, Радищев в этом не одинок — он лишь ярче других
выражал новую идеологию, полнее других утверждал примат социальной и
моральной темы в построении новой идеологии. Но Радищева надо ставить
прежде всего в связь именно с последней задачей — с выработкой свободной,
внецерковной, секуляризованной идеологии. Философское обоснование этой
идеологии было на очереди — и Радищев первый пробует дать самостоятельное
ее обоснование (конечно, опираясь на мыслителей Запада, но по-своему их
синтезируя). Развиваясь в границах национализма и гуманизма, Радищев
проникнут горячим пафосом свободы и восстановления «естественного» порядка
вещей. Радищев, конечно, не эклектик, как его иногда представляют, но у
него были зачатки собственного синтеза руководящих идей XVIII века:
базируясь на Лейбнице в теории познания, Радищев прокладывал дорогу для
будущих построений в этой области (Герцен, Пирогов и др.). Но в онтологии
Радищев — горячий защитник реализма, и это склоняет его симпатии к
французским мысли. В Радищеве очень сильна тенденция к смелым, радикальным
решениям философских вопросов, но в нем велико и философское раздумье. Весь
его трактат о бессмертии свидетельствует о философской добросовестности в
постановке таких трудных вопросов, как тема бессмертия... Во всяком случае,
чтение философского трактата Радищева убеждает в близости философской
зрелости в России и в возможности самостоятельного философского
творчества...
От этого течения в философском движении в России XVIII века перейдем
к третьему крупному течению, имеющему религиозно-философский характер. И
это течение идет по линии секуляризации — не отделяясь от христианства, оно
отделяется и отдаляется от Церкви. Первые проявления свободной религиозно -
философской мысли мы находим в замечательном русском ученом М. В.
Ломоносове, о котором было верно сказано, что с ним связан «первый русский
теоретический опыт объединения принципов науки и религии».
Ломоносов был гениальным ученым, различные учения и открытия которого
(например, закон о сохранении материи) далеко опередили его время, но не
были оценены его современниками. Ломоносов был в то же время и поэт,
влюбленный в красоты природы, что он выразил в ряде замечательных
стихотворений. Получив строгое научное образование в Германии, Ломоносов
(1711-1765) хорошо познакомился с философией у знаменитого Вольфа, но он
знал хорошо и сочинения Лейбница. Философски Ломоносов ориентировался
именно на Лейбница и постоянно защищал мысль, что закон опыта нужно
восполнять «философским познанием». Ломоносов хорошо знал Декарта и
следовал ему в определении материи; между прочим, однажды он высказал
мысль, что «Декарту мы особливо благодарны за то, что он ободрил ученых
людей против Аристотеля и прочих философов — в их праве спорить и тем
открыл дорогу к вольному философствованию». Для Ломоносова свобода мысли и
исследования настолько уже «естественна», что он даже не защищает этой
свободы, а просто ее осуществляет. Будучи религиозным по своей натуре,
Ломоносов отвергает стеснение одной сферы другой и настойчиво проводит идею
мира между наукой и религией. «Неверно рассуждает математик,— замечает он,—
если хочет циркулем измерить Божью волю, но не прав и богослов, если он
думает, что на Псалтирье можно научиться астрономии или химии». Ломоносову
были чужды и даже противны наскоки на религию со стороны французских
писателей, и, наоборот, он относится с чрезвычайным уважением к тем ученым
(например, Ньютону), которые признавали бытие Божие. Известна его формула:
«Испытание натуры трудно, однако, приятно, полезно, свято». В этом
признании «святости» свободного научного исследования и заключается
основной тезис секуляризованной мысли: здесь работа мысли сама по себе
признается «святой». Это есть принцип «автономии» мысли как таковой, вне ее
связи с другими силами духа.
Религиозный мир Ломоносова тоже очень интересен. В тщательном этюде,
написанном на тему «О заимствованиях Ломоносова из Библии», очень ясно
показано, что в многочисленных поэтических произведениях Ломоносова на
религиозные темы он следует исключительно Ветхому Завету,— у него нигде не
встречается новозаветных мотивов. Это, конечно, вовсе не случайно и связано
с общей внецерковной установкой даже у религиозных людей XVIII века в
России. Любопытно отметить у Ломоносова религиозное отталкивание от ссылок
на случайность:
О вы, которые все...
Обыкли случаю приписывать слепому,
Уверьтесь...
Что Промысел Вышнего господствует во всем.
Вообще, у Ломоносова есть склонность к идее «предустановленной
гармонии». Природа для него полна жизни — и здесь Ломоносов всецело
примыкает к Лейбницу. Очень ярко и сильно выражает Ломоносов свое
эстетическое любование природой — оно неотделимо для него и от научного
исследования, и от религиозного размышления. Из всех естественных наук
больше всего любя химию, Ломоносов ценил ее за то, что она «открывает
завесу внутреннейшего святилища натуры». Здесь Ломоносов предвосхищает
философское понимание химии у другого, более позднего русского гениального
химика — Д. И. Менделеева.
В лице Ломоносова мы имеем дело с новой для русских людей
религиозно-философской позицией, в которой свобода мысли не мешает
искреннему религиозному чувству,— но уже, по существу, внецерковному.
Несколько иной является позиция тех русских религиозных людей, которые
искали удовлетворения своих исканий в масонстве, которое в XVIII веке с
необычайной силой захватило большие круги русского общества.
Русское масонство XVIII и начала XIX веков сыграло громадную роль в
духовной мобилизации творческих сил России. С одной стороны, оно привлекало
к себе людей, искавших противовеса атеистическим течениям XVIII века, и
было в этом смысле выражением религиозных запросов русских людей этого
времени. С другой стороны, масонство, увлекая своим идеализмом и
благородными мечтами о служении человечеству, само было явлением
внецерковной религиозности, свободной от всякого церковного авторитета. С
одной стороны, масонство уводило от «вольтерианства», а с другой стороны —
от Церкви; именно поэтому масонство на Руси служило основному процессу
секуляризации, происходившему в XVIII веке в России. Захватывая
значительные слои русского общества, масонство, несомненно, подымало
творческие движения в душе, было школой гуманизма, но в то же время
пробуждало и умственные интересы. Давая простор вольным исканиям духа,
масонство освобождало от поверхностного и пошлого русского вольтерианства.
Гуманизм, питавшийся от масонства, нам уже знаком по фигуре Н. И.
Новикова. В основе этого гуманизма лежала реакция против одностороннего
интеллектуализма эпохи. Любимой формулой здесь была мысль, что «просвещение
без нравственного идеала нес
| | скачать работу |
Русское философское движение в России в XVIII веке |