Сальвадор Дали и сюрреализм
дочных художников. На картине
«Шедевр, или Мистерия горизонта» (1955 г.) лунной ночью на городском
пустыре стоят три человека в одинаковых черных котелках. Их фигуры четко
вырисованы. Они повернулись в разные стороны, и не один не смотрит на
зрителя. Над головой каждого светит ранний месяц. Этот загадочный господин
в котелке часто встречается на картинах великого бельгийского художника.
В работе «Путь в Дамаск» (1966 г.) тоже изображен котелок. Но он находится
не на голове человека, а висит в воздухе над костюмом клерка. Рядом стоит
обнаженный мужчина, которому, вероятно и принадлежит одежда. Магритт
представляет человека существом, у которого отсутствует мозг.
На картине «Память» (1948 г.) нарисован окровавленный гипсовый слепок
женской головы. Но этот образ не вызывает отвращения, ибо картина носит
отвлеченный характер и воспринимается как сон. Память играла в творчестве
Магритта существенную роль, художник считал необходимым как можно более
точно изображать предметы, которые его вдохновляли.
В «Красной модели» (1935 г.) на землю перед деревянной стеной поставлена
пара ботинок-ног. Десять пальцев тщательно вырисованы. Но на месте лодыжек
– шнуровка, а сами они полые. Картины Магритта – жесткие интеллектуальные
игры, посредством которых художник пытался заставить зрителя заметить
странности, скрытые в обыденном укладе жизни.
4. Сальвадор Дали ( 1904-1989 )
Многоликий гений, с присущей ему чисто каталонской изменчивостью (столь
заметной также у Пикассо и Миро), Дали очень рано проявил себя как человек
необычайно живого ума. В 1920-1925 он испытал искушение писать в духе
академизма (он получил образование в мадридской Академии художеств),
голландского и испанского реализма, футуризма, кубизма и кубизирующего
реализма послевоенного времени (Девушка у окна, 1925. Мадрид, Испанский
музей современного искусства). Его пристрастие к изображению
подсознательного было инспирировано чтением Фрейда, и Дали серьезно занялся
вначале метафизической живописью.
Его первая выставка прошла в ноябре 1925 в Барселоне (гал. Дальмау). В это
время он пишет композиции, в которых неустанно изображает морские пейзажи,
отпечатавшиеся в памяти с детства, - навязчивая идея, не покидавшая
художника никогда (Женщина перед скалами, 1926, Милан, частное собрание).
Приезжая в Париж в 1927, а затем в 1928, он знакомится с Пикассо и Бретоном
и с готовностью присоединяется к группе сюрреалистов, разрабатывавшей идеи,
близкие его собственным, и, по словам Бретона, уже в 1929 полностью
внедряется в нее. Дали создал сюрреализму шумную и блестящую рекламу. В
1929 на выставке в гал. Геманс экспонировались его сюрреалистические
произведения (Загадка желания. Моя мать, моя мать, моя мать, 1929, Цюрих,
частное собрание), иллюстрирующие его теорию критической паранойи,
изложенную в книге Видимая женщина (1920). Речь идет о продолжении
традиции, берущей свое начало в творчестве Боттичелли, Пьеро ди Козимо,
Леонардо да Винчи (который сформулировал ее в своем Трактате о живописи).
Затем, благодаря ташизму и фроттажам Макса Эрнста, Дали увлекся
изображением на холсте образов, вызванных свободными ассоциациями по поводу
случайно избранных форм, имеющих какое-либо значение или нет. Отсюда - его
картины, на которых, под видимостью тонкой оптической иллюзии, предметы
растягиваются (мягкие часы), растворяются, разлагаются, превращаются в
другие предметы; этой же идеей были вдохновлены и интерпретации, подчас
неприличные, знаменитых картин (таких, например. как Анжелюс Милле, где в
трактовке Дали мужская шляпа прикрывает половой орган в состоянии эрекции).
Это было своеобразной интеллектуальной тренировкой художника, в которой,
несомненно присутствовал элемент самолюбования и которая не имела границ.
Несмотря на разрыв с Бретоном в 1934, вызванный поведением художника,
искусство Дали вырастает именно из сюрреалистической эстетики, в которой он
нашел столь близкие ему мотивы: чувство потерянности человека в огромном
мире. чувство юмора, и самое главное - полная свобода воображения
(Стойкость воспоминания, 1931, Нью-Йорк, Музей современного искусства,
Предчувствие гражданской войны, 1936, Филадельфия, Музей искусства). Было
бы ошибкой отрицать оригинальность этих мотивов: если свою технику
исполнения сам художник с вызывающей гордостью сближал с техникой
Мейссонье, то сюжеты, переходящие из одной картины Дали в другую, открывают
вселенную его личных переживаний, в которой присутствуют и эротизм, и
садизм, и гниение. Влияние Де Кирико, Эрнста и Танги были ассимилированы
Дали с явным отвращением к простоте, художник воплотил их под знаком стиля
модерн своего соотечественника Гауди, в котором он воспевал ужасающую и
съедобную красоту. Все эти мотивы нашли отражение и в поэмах и фильмах
художника, снятых в сотрудничестве с Бюнюэлем (Андалузский пес, 1928,
Золотой век, 1930).
В 1936 Дали совершает неожиданный и подчеркнутый поворот к итальянскому
классицизму, что обозначало разрыв с историческим сюрреализмом. В своем
творчестве Дали обращается к самым разным источникам - нидерландскому
реализму, итальянскому барокко (Христос св. Иоанна на кресте, 1951, Глазго,
Художественная гал.), абстракционизму (в частности, к живописи действия),
поп-арту. С 1970-х он нередко прибегает к методам, позволяющим как можно
реальнее передать рельефность (наподобие голографии или стереоскопии).
Художник проявил свой талант саморекламы, имевшей целью создать и укрепить
в глазах публики миф о Дали как об экстраординарной личности и починном
представителе сюрреализма. И эта цель была достигнута посредством
головокружительных затей и махинаций, предложений и компромиссов в
отношениях с общественностью, политической и религиозной властями.
Дали часто настаивает на своем абсолютном превосходстве над всеми лучшими
художниками, писателями, мыслителями всех времен и народов. В этом плане он
старается быть как можно менее скромным, и надо отдать ему должное - тут он
на высоте. Пожалуй, лишь к Рафаэлю и Веласкесу он относится сравнительно
снисходительно, то есть позволяет им занять место где-то рядом с собой.
Дали - последовательный представитель радикального ницшеанства XX века. Так
вот, даже похвалы и поощрения, адресованные самому Фридриху Ницше, часто
похожи в устах Дали на комплименты монарха своему любимому шуту. Напр.,
художник довольно свысока упрекает автора "Заратустры" в слабости и
немужественности. Потому и упоминания о Ницше оказываются в конечном итоге
поводом для того, чтобы поставить тому в пример самого себя - Сальвадора
Дали, сумевшего побороть всяческий пессимизм и стать подлинным победителем
мира и людей.
Дали снисходительно одобряет и психологическую глубину Марселя Пруста - не
забывая отметить при этом, что в изучении подсознательного он сам, великий
художник, пошел гораздо далее, чем Пруст. Что же касается такой "мелочи",
как Пикассо, Андре Бретон и некоторые другие современники и бывшие друзья,
то к ним "король сюрреализма" безжалостен.
Эти черты личности - или, быть может, симптомы определенного состояния
психики - вызывают много споров и догадок насчет того, как же понимать
"манию величия" Сальвадора Дали. Специально ли он надевал на себя маску
психопата или же откровенно говорил то, что думал?
Скорее всего, имея дело с этим художником и человеком, надо исходить из
того, что буквально все то, что его характеризует (картины, литературные
произведения, общественные акции и даже житейские привычки), следовало бы
понимать как сюрреалистическую деятельность. Он очень целостен во всех
своих проявлениях. Сон и явь, бред и действительность перемешаны и
неразличимы, так что не понять, где они сами по себе слились, а где были
увязаны между собой умелой рукой. Дали в своем "Дневнике одного гения" с
упоением повествует о своих странностях и "пунктиках" - например, о своей
необъяснимой тяге к такому неожиданному предмету, как череп слона. Если
верить "Дневнику", он мечтал усеять берег моря невдалеке от своей
каталонской резиденции множеством слоновьих черепов, специально выписанных
для этой цели из тропических стран. Если у него действительно было такое
намерение, то отсюда явно следует, что он хотел превратить кусок реального
мира в подобие своей сюрреалистической картины.
Здесь не следует удовлетворяться упрощенным комментарием, сводя к мании
величия мысль о том, чтобы переделать уголок мироздания по образу и подобию
параноидального идеала. То была не одна только сублимация личной мании. За
ней стоит один из коренных принципов сюрреализма, который вовсе не
собирался ограничиваться картинами, книгами и прочими порождениями
культуры, а претендовал на большее: делать жизнь.
В "Дневнике" приведен рассказ о том, как Дали зарисовывал обнаженные
ягодицы какой-то дамы во время светского приема, где и он, и она были
гостями. Озорство этого повествования "нельзя, впрочем, связывать с
ренессансной традицией жизнелюбивой эротики Боккаччо или Рабле. Жизнь,
органическая природа и человеческое тело в глазах Дали вовсе не похожи на
атрибут счастливой и праздничной полноты бытия: они, скорее, суть какие-то
чудовищные галлюцинации, внушающие художнику, однако, не ужас или
отвращение, а необъяснимый неистовый восторг, своего рода мистический
экстаз.
Будучи п
| |  скачать работу |
Сальвадор Дали и сюрреализм |
