Скоморохи на Древней Руси
я-продажа
невесты, напоминающая рыночный торг. В связи с этим возникла необходимость
в сватах. В ролях сватов выступали и профессионалы, мастера своего дела —
скоморохи. Их остроумные речи в конце концов закреплялись и становились
традиционными для целой округи. Сцены сватовства также содействовали
обмирщению обряда.
Скомороший характер имели и напутственно-поздравительные тосты-
монологи. Сцена сватовства, перекоры дружек, шуточный тост - все это
противостояло лирико-драматическим плачам невесты и песням ее подруг и
переводило драматический по своему существу свадебный обряд в комедийный
план.
Еще более активным было участие скоморохов в святочных игрищах,
которые давали широкий простор драматическому творчеству. Святки постепенно
превращались в своеобразные «игрищные праздники». Святочные игрища подводят
непосредственно к театру, к комедии: они строятся на развитом действии и
распространенном диалоге, отличаются сатирическим характером, в них ярко
очерчены образы. Некоторые святочные игрища вошли в народные драмы в
качестве интермедий. Таковы сценки с покупкой лошади в кукольном театре
Петрушки, старика со старухой и Мацея в вертепной драме и пр. Эти игрища
имели подчас своеобразные «прологи», в которых участники спрашивали у
хозяев разрешения войти в дом и играть «игру», подобно тому как это затем
будет практиковаться при представлении народных драм. Таким образом,
святочные игрища занимают промежуточное положение между собственно игрищами
и народной драмой.
Государство, церковь и скоморохи
Церковь преследовала скоморохов, обращаясь за содействием к светской
власти. Против скоморохов были направлены Жалованная грамота Троице-
Сергиевскому монастырю XV века, Уставная грамота начала XVI века. «Бога
ради, государь, вели их (скоморохов) извести, кое бы их не было в твоем
царстве, и тебе, государю, в великое спасение, аще бесовская игра их не
будет»,— писал царю Ивану IV митрополит Иосаф. Церковь настойчиво ставила
скоморохов в один ряд с носителями языческого мировоззрения - волхвами,
ворожеями, колдунами. Так, в Приговорной грамоте монастырского собора
Троицкой лавры (1555) запрещалось держать в волости скоморохов и волхвов.
В то же время церковь принимала все меры к утверждению своего влияния.
Это нашло, в частности, выражение в развитии литургической драмы. Одни
литургические драмы, как уже было сказано, пришли к нам вместе с
христианством, другие - в XV веке, вместе с вновь принятым торжественным
уставом «великой церкви». На Руси были известны два рода литургических драм
- драмы пасхального цикла (например, «Шествие на осляти» и «Умовение ног»)
и драмы рождественского цикла («Пещное действо»).
«Шествие на осляти» отправлялось в вербное воскресенье (за неделю до
пасхи). После литургии начинался торжественный колокольный перезвон. В
Москве приводили в Кремль осла или белую лошадь под белым покрывалом. При
этом в богослужебный текст вклинивалось пререкание с владельцем осла.
Духовенство выходило на площадь, митрополит (в XVII веке - патриарх)
садился боком в особое седло и брал в правую руку крест, а в левую -
Евангелие. Осла под уздцы обычно вел сам царь или его ближний боярин; царь
бывал в парадном одеянии, в Мономаховой шапке. На крышу одного из домов
специально становился человек, руководивший шествием. Во время процессии по
пути митрополита постилали одежды и бросали зеленеющие ветки вербы. В
1620—1630-х годах это делали специальные люди - «постилальники». Они
снимали с себя красные кафтаны и постилали их на землю под ноги шествующим.
Число постилальников доходило до пятидесяти, а к концу XVII века их было
уже до ста человек. Все шествие в целом также становилось пышнее и
торжественнее. За митрополитом следовал облаченный во все регалии царевич,
далее шло множество бояр; шествие замыкал народ. Процессия направлялась из
Кремля к храму Василия Блаженного, где совершалась краткая служба, а затем
возвращалась в Кремль. В последний раз «Шествие на осляти» происходило при
царях Петре и Иоанне Алексеевичах, которым патриарх и уплатил за это по 500
ефимков. «Шествие» устраивалось и в других митрополичьих городах. Как
видно, кроме целей религиозных «Шествие на осляти» имело цели политические,
а именно публично декларировало превосходство духовной власти над светской.
На четвертый день после «Шествия», в четверг на страстной неделе,
исполнялось «Умовение ног». Эта литургическая драма входила в состав
богослужения еще в Х веке, в ней митрополит вместе со священниками
воспроизводил сцену «Тайной вечери». Священники, числом двенадцать, взойдя
на особо для этих случаев сооружаемое посреди церкви возвышение, садились
по шестеро с каждой стороны помоста. Далее шла инсценировка евангельского
текста: архиерей вставал, снимал облачение и, налив воды в таз, который
несли перед ним, омывал, а затем утирал ноги священникам. Каждый из
священников в знак благодарности целовал ему руку. Наконец он подходил к
тому священнику, который изображал Симона-Петра. Начинался диалог, в
котором архиерей произносил слова Христа, священник - слова Симона-Петра.
Последний отказывался дать омыть себе ноги; архиерей настаивал, говоря, что
в противном случае он не будет иметь «части», то есть связи, с ним, с
Христом. Тогда священник просил омыть ему и руки и голову; архиерей
отвечал, намекая на Иуду Искариотского: «Измовенный не требует, токмо нози
умыти: есть бо весь чист, и вы чисти есте, но не вси». Затем архиерей
омывал Симону-Петру ноги и всходил на свое место. Интересно заметить, что в
одной из рукописей чин описанного действа комментируется гораздо живее, по
всем правилам сценических ремарок. Это касается в особенности Симона-Петра.
Но самой драматически развитой и наиболее театральной из всех
литургических драм было «Пещное действо», являвшееся инсценировкой
библейского сказания о трех отроках: Анании, Азарин и Мисаиле. Оно
отправлялось 17 декабря (перед рождеством). На Руси «Пещное действо»
исполнялось, по-видимому, еще в XI веке. Но нам известен чин лишь XVI века,
поскольку в древнейшем из найденных у нас списке действа многолетствуется
князь Василий Иванович (1505—1533).
Сохранились две отличающиеся друг от друга редакции «Пещного действа»
- XVI и XVII веков. Если литургические драмы обычно ограничивались
инсценировкой евангельских текстов и содержащихся в них диалогов, то в
редакции XVII века было несколько вставных диалогических жанровых сцен,
исполнявшихся не на церковнославянском, а на русском бытовом языке. В них
явственно проступает воздействие устной народной драмы. Можно полагать, что
эти диалоги вели скоморохи.
В субботу против царских врат ставилось сооружение, изображавшее «пещь
огненную». На крюк от снятого паникадила вешалось изображение ангела,
которое поднималось и опускалось с помощью веревки, шедшей из алтаря и
перекинутой через блок. В отсутствие молящихся ключарь репетировал спуск
ангела, который должен был находиться в зените над центром печи. Печь была
разделена на две части полом, к которому с одной стороны вели ступеньки. В
верхний ярус входили «младенцы»; в нижнем, непосредственно на церковном
полу, ставился горн с раскаленными угольями.
Действо чина XVI века начиналось с того, что «учитель отроческий» шел
в алтарь, связывал троих отроков полотенцем и передавал «халдеям», которые
вели их к архиерею. Протодьякон зажигал в алтаре свечи и давал их отрокам в
руки. Далее начинался диалог между халдеями:
1-й халдей. То дети царевы, нашему царю не служат, златому телу не
поклоняются.
2-й халдей. И мы ввкинем их в пещь, да станем жечь.
В чине XVII века «Пещное действо» в первой части было осложнено
разработкой вставных диалогов, которые произносили халдеи. Когда халдеи
проводили отроков из алтаря на середину храма к печи, шествие
останавливалось и разыгрывалась такая сцена, отсутствовавшая в чине XVI
века:
1-й халдей (указывая пальмой на пещь, к отрокам). Дети царевы?
2-й халдей. Царевы.
1-й халдей. Видите ли сию пещь, огнем горячу и вельми распаляему?
2-й халдей. А сия пещь уготовася вам на мучение.
А н а н и я. Видим мы пещь сию, но не ужасаемся, есть бо бог наш на небеси,
ему же служим, той силен ияъяти нас от пещи сия.
А з а р и я. И от рук ваших избавить нас.
М и с а й л о. А сия пещь будет не нам на мучение, но вам на обличение.
Второй диалог халдеев, предшествующий бросанию отроков в печь, тоже
усложнился, две реплики заменены десятью.
1-й халдей. Товарищ!
2-й халдей. Чево?
1-й халдей. Эти дети царевы?
2 - н халдей. Царевы.
1-й халдей. Нашего царя повеления не слушают?
2-й халдей. Не слушают.
1-й халдей. А златому телу не поклоняются?
2-й халдей. Не поклоняются.
1-й халдей. А мы вкинем их в пещь.
2-й халдей. И начнем их жечь.
Подобные сцены постепенно усложнялись, обогащаясь бытовыми народными
выражениями.
По окончании диалогической сцены между халдеями «учитель отроков»
передавал их халдеям. Первый халдей брал Ананию под правую руку, второй -
под левую, и они вели его в печь. После этого второй халдей обращался к
Азарии и со словами: &laqu
| |  скачать работу |
Скоморохи на Древней Руси |
