Тема бала в русской класической литературе
о выбрано. С оставшейся дамой
идет танцевать тот кавалер, кто привёл дам.
Подобную же игру может провести дама с двумя кавалерами.
Дама может решить спор нескольких пригласивших её кавалеров, подбросив
свой платок с узелком на одном из углов. Танцевать с ней идет кавалер,
поймавший угол платка с узелком.
В перерывах между танцами можно вести беседу, ухаживать за дамами,
решать любовные споры и т.п., но помнить о главном предназначении бала, о
танцах.
Дамы с 26-28 лет, а мужчины примерно с 35 постепенно переходили в
разряд нетанцующих. Они продолжали ездить на балы, участвовали в полонезе
(танце-шествии), но в основном смотрели, как танцуют другие.
Пожилые люди или те, кто не любил танцевать, проводили время на балах
за карточной игрой. Для этого несколько гостиных в доме отводили специально
для игроков в карты. В этих комнатах ставили специальные раскладные
ломберные столы для игры.
II. Тема бала в русской классической литературе:
1. Грибоедов "Горе от ума".
В сонную тишину фамусовского дома Чацкий ворвался, как ветер. Но его
порывистое дыхание, бурные радости, громкий и неудержимый смех, искренняя
нежность и пылкое негодование неуместны здесь.
В доме, где всё построено на притворстве и обмане, где дочь прячет
свою влюбленность в Молчалина от отца, а отец свои «шалости» с Лизой от
дочери, искренность Чацкого - «незваная гостья». Здесь откровенность под
запретом и пылкие признания Чацкого кажутся странными. В доме, где
смеренное безмолвие Молчалина почитается добродетелью, красноречие Чацкого
выглядит дерзким. В доме, где всё расписано по календарю, порывистость
Чацкого сулит лишь неприятные неожиданности.
В обществе, «где тот и славился, чья гнулась шея», независимость
Чацкого делает его «опасным человекам». Раболепие не уживается с
вольностью, а Чацкий «властей не признает» - так же как не признает чинов и
богатства «копиров отечества», которые «грабительством богаты», и права их
суда над ним.
И потому в доме Фамусова Чацкий встречен холодно и неприязненно,
потому его «дичатся, как чужого». Но зачем он здесь? Зачем он терпит
холодность и колкость Софьи, поучения и сожаления Фамусова, спесь и остроты
Скалозуба? Ведь Чацкий знает, что «к свободной жизни их вражда
непримиримая». Он почти предсказывает свою судьбу в монологе II действия:
«Теперь пускай ну один из молодых людей, найдется - враг исканий, не
требуя ни места, ни повышенья в чин. В науки он вперит ум, алчущий
познаний; или в душе его сам бог возбудит жар к искусствам творческим,
высоким и прекрасным, они тотчас: разбой, пожар! И прослывет у них
мечтателем! опасным!!» Чацкий превосходно понимает свою несовместимость с
миром Фамусовых и Молчалиных. Его афоризмы реже и тверды:«Служить бы рад,
прислуживаться тошно»,«Года новы, но предрассудки стары. Порадуйтесь, не
истребят ни годы их, ни моды ни пожары».
Эти отточенные реплики Чацкого как бы проводят границы между ним и
«веком минувшим», но не отжившим, еще не умершим. Что же заставляет Чацкого
самого переступить эту границу, посещать дом, где ему не рады? Любовь к
Софьи. Чацкий - человек пылких, но не быстротечных чувств. Уехав
влюбленным, он возвращается с чувствами, усиленными разлукой. Его признанья
трепетны и стремительны. И он пытается отбросить все очевидные возражения,
преграды его любви:
«И день, и ночь по снеговой пустыне спешу к тебе, голову сломя, И как
вас нахожу? в каком-то строгом чине! Вот полчаса холодности терплю!... И
все-таки я вас без памяти люблю.
(Минутное молчание)
Пожалуйте, ужли слова мои все колки?
И клонятся к чьему-нибудь вреду?
По если так: ум с сердцем не в ладу.»
И здесь Чацкий прав; ум подсказывает ему необходимость разрыва с домом
Фамусова, сердце требует любви Софьи.
И потому Чацкий, уже зная, какие требования предъявляет Фамусов к
женихам, уже слыша, как Софья защищает Молчалина, уже видя, как волнует
Софью падение Молчалина с лошади, все-таки хочет убедиться в обратном.
Однако не только чувства, которые «надежду подают», но и благородный ум
Чацкого не может смириться с привязанностью Софьи к Молчалину. Чацкий не
может понять, как можно любить ничтожество. Он расспрашипает Софью,
стараясь открыть для себя Молчалина заново. А может быть, Молчалин имеет
достоинства? Эти последние встречи, продиктованные надеждой, последняя
попытка увидеть в людях отвергнутое. И потому эти два диалога так
драматичны, так волнующи. Но как трудно Чацкому «осветить лицо» своих
собеседников! Так и кажется, что Чацкий пытается, втянуть, их в полосу
света, тянувшегося от одной из раскрытых дверей - может быть из дверей
Софьи? (ведь она всегда озарена для Чацкого светом воспоминаний). Где уже
зажжены свечи, чтобы осветить зеркало, в которое она будет рассматривать
себя перед балом. Но Софья, а потом Молчалин ускользают из этой полосы
цвета и отступают в сероватую тень сумерек.
Искренняя, грустная и взволнованная интонация Чацкого в диалоге с Софьей
сталкивается с ее ироническими холодными словами (и в самой односложности
ее ответов холодность, желание уйти от разговора).
Софья:
Я не искала нас.
Ах! боже мой! весь свет.
Есть многие, родные...
Иные.
Чацкий:
Конечно, не меня искали? Дознаться мне
нельм ли, Хоть и некстати, нужды нет:
Кого вы любите? Кто более вам мил?
Все более меня?
Но почему же Софья от этого резкого отталкивания переходит к
откровенности, пусть очень осторожной, но искренней? Ее, вероятно,
вынуждает к этому горестный порыв Чацкого:
«И я чего хочу, когда все решено?
Мне в петлю лезть, а ей смешно.»
Тогда-то Софья и отважилась сказать «истины два слова» (не более чем
два), сказать, что отталкивает ее от Чацкого, и оказывается, что, прежде
всего ей мешает в нем «особенностей бездна», его непохожесть на других. Это
признание удивило Чацкого настолько, что он забыл об осторожности:
«Я странен, а не странен кто же? Тот, кто на всех
глупцов похож; Молчалин, например...»
И стоило прозвучать, этому имени в устах Чацкого, Софья опять
замкнулась, спряталась в сумерки, прервала разговор. Чацкий «держит ее», но
чтобы удержать, чтобы узнать истину, ему приходится скрыть свое отношение к
Молчалину, сказать себе:
«Раз в жизни притворюсь». И все несуществующие достоинства готов
приписать Молчалину Чацкий, всё, кроме одного - искренности и
самоотверженной силы чувств:
«Но есть ли в нем там стать,
Те чувства, пылкость та,
Чтоб кроме вас ему мир целый
Казался прах и суета? Чтоб сердца каждое биенье
Любовью ускорялось к вам?»
Чацкий не требует от Софьи ответных чувств, ведь невозможно требовать
пылкости любви, он хочет только одного - узнать логику ее поступков, он
хочет знать те достоинства, которые заставили ее выбрать Молчалина. И если
она сделает это, он откажется, как он говорит, от всего, что теперь в нем
заставит замолчать любовь,
Чацкий чувствует пропасть между своими чувствами и понятиями и
происходящими на его глазах сближением ничтожного Молчалина с Софьей, И эта
пропасть раскалывает его прежний мир, сдвигает и переворачивает все его
представления, поэтому он чувствует себя на грани катастрофы. Чацкий первый
произносит слова о сумасшествии!
«Но вас он стоит ли? вот вам один вопрос. Чтоб равнодушнее мне понести
утрату... Мне дайте убедиться в том...»
Потом
«От сумасшествия могу я остеречься; Пущусь подалее простыть,
охолодеть, Не думать о любви...»
Итак, любовь к Софье приводит Чацкого на грань безумия, так как нельзя
сохранить одновременно это чувство и весь строй своих представлений о
жизни, о человеке. Софья «про себя» в ответ на это искреннее признание
Чацкого замечает: «Вот нехотя с ума свела» Однако, желая образумить Чацкого
она перечисляет такие достоинства Молчалина, которые заставляют Чацкого
сказать: «Шалит, она не лю6ит». И в самом деле, как Чацкий может в
добродетелях числить то, что Молчалин «безмолвием обезоружить Фамусова, «от
старичков не ступит за порог.., с ними целый день засядет, рад не рад,
играет...»
И в конце разговора поэтому любовь Софьи к Молчалину остается для
Чацкого «загадкой», хотя он понимает, что близость к ней потеряна навсегда
и только «воспоминания об том, что невозвратно», его «согреют, оживят...
отдохнуть дадут.»
Появление Молчалина заставляет Чацкого раздумывать о том, «какою
ворожбою умел к ней в сердце влезть», этот услужливый человек, который
всегда «на цыпочках и не богат словами». Однако под напором вопросов
Чацкого Молчалин разговорился настолько, что обнаружил свои принципы жизни
(«умеренность и аккуратность, «ведь надобно ж зависеть от других»).
Грустную иронию Чацкого Молчалин принимает за досаду
неудачника и начинает поучать его, открывать ему «пути спасения», Чацкого
раздражает этот снисходительный тон его собеседника, он становится резким
(«Слыхал что вздорная», «Пустейши
| |  скачать работу |
Тема бала в русской класической литературе |
