Теории о несуществовании загробного бытия
сли, что в этой, широко распространенной вере в
универсальность жизни есть много истины. Если дети из Венгрии, Китая,
Швеции, Швейцарии и Соединенных Штатов имеют одни и те же понятия о жизни и
смерти, разумно ли просто отмахиваться от них как от детских выдумок?
Впоследствии, когда ребенок учится или его учат нашей интерпретации
действительности, ранний анимизм слегка меняется. Детей вынуждают признать
существование смерти, но в возрасте от пяти до семи лет они идут на
компромисс и начинают думать и говорить о смерти как о временном состоянии.
Пятилетний ребенок говорит о своей собачке, что "ее не слишком сильно
убило", тогда как другой, шестилетний, объясняет, что, когда кто-то умрет,
"он еще что-то чувствует, а уж когда он умрет совсем, он уже не чувствует
ничего". По мнению Марии Нейги, дети считают жизнь и смерть
взаимозаменяемыми потому, что сама идея смерти превышает их понимание. Но
так ли это? Многие сообщества взрослых не верят в неумолимость смерти. На
Соломоновых островах умерший обозначается словом mate, но похороны носят
праздничный характер, потому что mate - одно из состояний, как, например,
зрелость, длящееся годами и просто ведущее к другому уровню жизни.
Под жестким давлением взрослых дети от семи до девяти лет отказываются от
своих детских представлений о гармонии жизни и, как и взрослые, ищут
утешения в персонификации смерти в образе скелета или привидения. В этом же
возрасте ребенок пытается определить размеры смерти, имитируя смерть в
таких играх, как казаки-разбойники. Вероятно, имитация смерти в играх
является наиболее эффективным способом приспособить взрослую идею смерти к
жизни. Поэтому к девяти годам большинство детей воспринимают смерть как
"окончательное прекращение всех жизненных функций". По словам философа и
писателя Карлоса Кастанеды, ребенок овладевает описанием мира и находит
свое место в нем, "когда его восприятие способно давать происходящему
соответствующую интерпретацию, которая, совпадая с принятым описанием,
подтверждает его правомерность".
До настоящего времени не проводилось серьезных исследований смерти или
восприятия смерти у животных, но существуют отдельные рассказы и
разрозненные экспериментальные наблюдения, вместе составляющие удивительную
картину. При знакомстве с подобными фактами идея всеобщей неразрывности все
менее кажется детской.
Розалия Абрью, первая начавшая выращивать шимпанзе в неволе, приводит
случай, связанный со смертью одной из самок шимпанзе в ее питомнике. Как
только обезьянка, находившаяся внутри помещения, умерла, ее приятель-
шимпанзе, гулявший в парке, начал кричать. "Он продолжал кричать, озираясь,
как будто он что-то увидел". Затем, когда погиб другой шимпанзе,
повторилось то же самое. "Он кричал, кричал и кричал. И он все время глядел
по сторонам, словно видел то, чего не видели мы. Его крик не походил ни на
что слышанное мною раньше. У меня мурашки побежали по коже".
Обычно животные почти не обращают внимания на смерть, однако в некоторых
ситуациях способность реагировать на гибель другого животного может
оказаться полезной для выживания. Обычно хищники прекращают терзать свою
жертву, как только она затихнет, но вряд ли они реагируют на саму смерть.
Врожденные механизмы убийства устроены у них таким образом, что реагируют
на ключевые раздражители, идущие от живой, движущейся жертвы. Когда же эти
сигналы перестают поступать, последовательность действий охоты и убийства
приходит к естественному завершению. После того, как львица убьет зебру и
стая львов насытится, другие животные приходят доедать остатки. Гиен и
шакалов, конечно, привлекают звуки и запахи, но ястребы, вероятно,
пользуются другим ключом и с удивительной точностью пикируют даже на
спрятанную тушу. Мы знаем об их остром зрении, усиленном решетчатой
структурой сетчатки, что позволяет замечать малейшие движения на огромном
расстоянии. Как только один из ястребов поразит цель, откуда ни возьмись
появляются другие ястребы и, спускаясь по спирали, спешат разделить его
трапезу, но иногда одного этого объяснения недостаточно. Я видел, как,
прилетев в темноте, ястребы, подобно нетерпеливым могильщикам, усаживались
рядом с застреленной антилопой, когда вокруг не было никаких животных,
сбегающихся на падаль, и некому было привлечь их внимание.
Я не утверждаю, что ястребы способны определять смерть на расстоянии, но
верю, что в некоторых ситуациях от умирающего организма исходят сигналы,
которые особенно сильны при внезапном жестоком нападении. Возможно, этот
сигнал первоначально был предупреждением, предназначавшимся лишь для
представителей своего вида, но в ходе эволюции он превратился в SOS для
всех видов. В зависимости от обстоятельств и того, кем этот сигнал
воспринимался, он мог одновременно означать: "Спасите, я нуждаюсь в
помощи", "Осторожно, здесь убийца", "Успокойтесь, он ест кого-то другого"
или "Сюда, обед готов". Все эти сообщения ценны и экономичны в том смысле,
что строятся на одном сигнале, который подается одним попавшим в беду
организмом. Я думаю, существование подобной системы подтверждается многими
фактами.
История о том, как Клев Бакстер открыл, что растения способны реагировать
на сигналы других видов, стала почти фольклором, тем не менее стоит
подробно рассказать о его первом эксперименте. В 1966 г. Бакстер заметил,
что растения, присоединенные к прибору, измеряющему электрическое
сопротивление, реагируют на некоторые ситуации, причем эту реакцию можно
измерить. Для объективной проверки наблюдений он соорудил автомат,
бросающий мелких рачков по одному в кипящую воду, и присоединил
находившееся в другой комнате растение через обычные электроды к самописцу.
Он обнаружил, что в момент падения рачка в воду в растении происходили
значительные электрические изменения, когда же машина бросала мертвого
рачка, записывающее устройство не отмечало подобных сигналов.
Результаты этих исследований были опубликованы в 1968 г. и вызвали такой
интерес, что Бакстеру пришлось вести двойную жизнь. Днем в своей конторе
рядом с Таймс-Сквер в Нью-Йорке он, как и прежде, учил полицейских
пользоваться сложным электронным оборудованием, зато ночью детекторы лжи и
электроэнцефалографы подсоединялись к организмам, которых никак нельзя было
заподозрить в преступлении.
Бакстер обнаружил, что растения реагируют не только на смерть рачка, но и
на все виды жизни. Они давали бешеную реакцию, когда в комнате разбивали
яйцо. Отсюда следует не только то, что растение способно понимать, что
такое жизнь, и воспринимать наносимый ей ущерб, но и то, что яйцо также
активно участвует в этом процессе, передавая определенное сообщение. Тот
факт, что неоплодотворенное куриное яйцо состоит из одной клетки,
свидетельствует, что сигнал и ответ могут происходить на клеточном уровне.
Поэтому Бакстер начал экспериментировать с более простым биологическим
материалом. Он подключил яйцо к электроэнцефалографу, уравновесив его в
электрической цепи, затем в 6 часов 44 минуты 11 апреля 1972 г. в кипящую
воду было брошено второе яйцо в двадцати пяти футах от первого. Ровно через
пять секунд прямая линия на записывающем устройстве резко поднялась, едва
не выбросив перо за пределы бумаги. В нужный момент яйцо отреагировало на
то, что произошло с ему подобным.
Это сочувствие, по-видимому, ярче всего проявляют образцы живого вещества,
взятые из одного источника. 3 декабря 1972 г. Бакстер вживил серебряные
электроды в живой человеческий сперматозоид. В 8.52 сидящий в сорока футах
от него донор разбил ампулу с амилнитритом и вдохнул едкое содержимое.
Двумя секундами позже, когда химическое вещество повредило чувствительные
клетки слизистой оболочки носа донора, изолированный сперматозоид дал
ответную реакцию. Контрольные опыты показали отсутствие у него реакции на
других людей. Я сам проводил подобные эксперименты с образцами крови и с
клетками небного эпителия. Если разделить полученные образцы на две части и
воздействовать на одну из них концентрированной азотной кислотой, другая
часто дает реакцию, которую можно зарегистрировать с помощью
чувствительного электрооборудования.
Фикусы, морских рачков, ястребов, яйца и сперму объединяет одно: все они
состоят из клеток, поэтому нетрудно догадаться, что подобные реакции
происходят на клеточном уровне. Если, как я предполагаю, один и тот же
сигнал понятен на всех уровнях жизни, тогда он должен производиться и
восприниматься на уровне низшего общего знаменателя. Я полагаю, что сначала
этот сигнал был сравнительно простым способом связи между отдельными
клетками одного и того же организма, возможно, еще до развития настоящей
нервной системы. У растений нет координирующей нервной сети, и тем не менее
некоторые из них способны организовать такую гармоничную работу своих
клеток, что тысячи из них мгновенно отвечают достаточно быстрым движением,
чтобы поймать муху. Механизм этой реакции еще не ясен, но Бакстер,
возможно, нашел разгадку.
Следующий шаг для таких клеток, как пыльца или сперма, заключался в том,
чтобы распространить эту чувствительность за пределы организма, производя
новые особи, способные к независимому существованию, но тем не менее
поддерживающие жизненные контакты с себе подобными. Поэтому группы близких
видов выработали общие сигналы, вероятно, в качестве защиты от общего
хищника. Затем хищнику понадобилось настроиться на ту же волну, чтобы
обнаружить эти сигналы и предвосхитить их действие на поведение своей
жертвы. Наконец, и хищника и жертву эти сигналы могли предупредить об
опасной для них обоих катастрофе. Этот сценарий развития у всех живых
существ того, что Бакстер называет "первичным сознанием", носит чисто
теоретический характер, однако эволюция нередко движется в подобном
направлении. Природа почти всегда старается удовлетворить давно назревшую
потребность.
| |  скачать работу |
Теории о несуществовании загробного бытия |
