Трагические мотивы в творчестве Гойи
взрывом формы, который
впоследствии сотрясет искусство Делакруа. Их напору не дано
восторжествовать над художником, им не дано вырваться из-под его
власти. Гойя и только Гойя владеет здесь всем этим неистовым
миром.
Этого ему не хватало в смутные годы раннего периода
Пиренейской войны. Научиться так смотреть в лицо Истории — уже
акт высшего бесстрашия.
В то же самое время пафос мастерства Гойи, с негодованием
отбрасывающего все ухищрения, изыски, внешние эффекты «изящного
искусства», прямо идущего к цели, применяя простые, но сильно
действующие средства, тот же, что пафос античной и шекспировской
трагедии. Гойя принимает на себя своего рода обязательство
сохранять неизменное целомудрие перед лицом ужасной
действительности, ибо безнравственно «живописать» убийства и
виртуозно компоновать трупы. В процессе претворения
действительности в искусство он как бы сдирает с этого
последнего его гладкую, атласную кожу, он выставляет напоказ его
кровоточащую израненную плоть, его обнажившиеся нервы.
Испанский художественный гений не раз подходил к этой черте
своеобразного «снятия художественности», своеобразного заклания
искусства на алтаре пронзительного жизненного чувства. Так было
во времена Риберы, Сурбарана, Веласкеса и Сервантеса. Так будет
во времена Гауди и Пикассо.
Совершая такую поистине душепотрясающую и душераздирающую
«операцию», Гойя не только вводит свое искусство в самое
средоточие высокой трагедии, но прочерчивает в царстве ее особую
траекторию, так сказать, экстремальной обнаженности
трагического, перед которой пасует любое «художественное слово»,
которая звучит в совершенно безыскусственном народном плаче, а
большому художнику открывается в тот момент, когда он бесстрашно
и безжалостно отбрасывает все то, что знает и умеет, ради
воплощения чего-то, лежащего выше всякого знания, всякого умения
и даже всякой эстетики…
«Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года»
«3 мая французы становятся хозяевами Мадрида. В министерстве
почтовых сообщений располагается французский военный трибунал. С
утра до вечера по улицам едут телеги с безмолвными патриотами в
разодранных рубахах со связанными за спиной руками. Их группами
расстреливают в парках Буэн-Ретиро и Каса дель Кампо, на
плоскогорье Монтанья дель Принсипе Пио, у ворот Сеговии и в
Монклоа. В конце дня французский трибунал даже не судит, - Мюрат
велел расстреливать на месте любого мадридца, у которого найдут
оружие. Утром 2-го мая Франция еще была нашим союзником, а
сегодня вечером она стала врагом всех испанцев». Так
рассказывает о майских событиях персонаж романа Поля Морана
«Севильские флагелланты».
Почти 6 лет спустя, для прославления патриотизма испанцев
Кортесы (испанский парламент) организовали конкурс среди
художников. Речь шла тогда об увековечивании восстания 2-го мая
1808 года. В феврале 1814 года, Гойя обращается в Регентский
совет с предложением «увековечить кистью наиболее возвышенные и
героические деяния нашего славного восстания против тирана
Европы». Предложение принимается, и Гойя изображает знаменитые
эпизоды восстания 2 и 3 мая 1808 года для поминальной церемонии,
состоявшейся 2 мая 1814 года в Мадриде. Вся Испания поднялась
тогда в едином порыве, чтобы почтить память бойцов и
отпраздновать национальное единство. В этих картинах Гойя
отходит от повествовательного стиля. Движимый какой-то
мистической силой, острой потребностью отмщения за жертвы войны,
Гойя стремится выразить с помощью кисти крик возмущения
человечества и придает всеобщий характер частному эпизоду,
который без него никогда не получил бы такого звучания.
На темно-синем небосводе сияют звезды, блеск которых так не
вяжется с резким светом желтого фонаря, стоящего на земле. Так
же противопоставлены друг другу безжалостная, бездушно
геометричная группа солдат и стихийно движущиеся жертвы –
убитые, убиваемые и ожидающие своей очереди. Даже мертвые
выглядят живее солдат, слившихся в единое целое со своим
оружием. Руки расстреливаемого в белой, вспыхнувшей во мгле,
рубахе кажутся прибитыми к невидимому кресту, что несет в себе
отпечаток христианской жертвенности. Гойя приближает действующих
лиц драмы друг к другу, достигая максимума жизненной правды, и
тогда все обретает нужную связь и убедительную выразительность.
Эта картина приобрела символическое значение, она подняла
испанскую национальную школу до высоты мирового трагизма. Эта
картина является в гораздо большей мере отражением личной
реакции Гойи на случившееся, чем повествование о самом событии.
В отличие от большинства людей, которые, оказавшись вовлеченными
в какие-либо действия, стараются оценить их обычно с точки
зрения семейных или узколичных интересов, художник переводит
событийную историю на язык общечеловеческих судеб, не прибегаю к
мифологическим иносказаниям и героической бутафории.
Испытываемые им чувства при восприятии какой-либо драматической
сцены или рассказа о ней настолько сильны, что заставляют его
отказаться от повествовательного стиля и вызывает жгучее желание
отомстить за жертвы военных преступлений. И тогда изображению
частного факта придается значение наглядного примера, чье
пластическое выражение приобретает, благодаря своей грубости и
пронзительности, форму настоящего манифеста и немедленно
воспринимается всеми.
Заключение
Как ни один из великих мастеров Испании, Гойя воплотил в своем
искусстве трагедию и героические чаяния испанского народа,
переживавшего в это время один из самых бурных периодов своей
истории. Вместе с тем его творчество, отличающееся правдивостью,
исторической конкретностью и глубоко национальным характером,
несет в себе и более широкое, универсальное содержание, ибо в
нем находят косвенно-ассоциативное выражение многие проблемы и
трагические противоречия новой исторической эпохи. В какой бы
области ни работал Гойя, всегда его образные решения были
отмечены особым, отличным от прошлого, художественным видением
мира.
Гойя прямо входил не только в художественную культуру, но и в
саму жизнь• нашего столетия. Илья Эрвибург вспоминал, какое
действие оказывали творения Гойи во время испанской гражданской
войны 1936—1939 годов; их (в том числе знаменитый диптих 1814
г.) эвакуировали тогда из осажденного франкистами Мадрида, и вот
что произошло по прибытии в Валенсию: «В большой полутемной
комнате рабочие вскрывали ящики. Я увидел знакомые полотна без
пышных рам. В скудном свете декабрьского дня они были по-новому
прекрасны. Потом рабочие вынули большое полотно Гойи «Расстрел
крестьян» (речь идет о «Расстреле мадридских повстанцев»). Гений
превозмог время. Невольно мы вспомнили Севилью, Бадахос, Толедо,
История смешалась с жизнью. Муки художника — с муками крестьян
Арагона иди Эстремадуры, расстрелянных фашистами. Старый рабочий
поглядел на картину и вдруг (антифашистским приветствием) поднял
кулак. Кому салютовал он? Гению Гойи? Павшим в бою товарищам?
Или, может быть, самому искусству?»
Именно этими словами словами мне хотелось бы закончить свою
курсовую работу, потому как они, как никакие иные суждения,
выражают силу трагического дарования Гойи .
Список литературы:
1. Батикль Ж. Гойя. Легенда и жизнь. – М.: Астрель, 2002
2. Визари Дж. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев,
ваятелей и зодчих. В 5 т. – М.: Искусство, 1994
3. Колпинский Ю.Ф. Франсиско Гойя – М., 1962г.
4. Никитюк О.Д. Франсиско Гойя - М., 1962г.
5. Прокофьев В. Н. Гойя в искусстве романтической эпохи – М.:
Искусство, 1986
6. Ромм А. Г. Франсиско Гойя – М.-Л.: 1948
7. Сидоров А. А. Гойя - М.: Искусство, 1936
8. Фейхтвангер Л. Гойя, или тяжкий путь познания – М.: Правда,
1982
9. Шикель Р. Мир Гойи. 1746 – 1828г. – М.: Терра, 1998
10. Шнайдер М. Ф. Франсиско Гойя &nd
| |  скачать работу |
Трагические мотивы в творчестве Гойи |
