Творчество Анны Ахматовой
весь остальной мир ее
поэзии, оказывается ее основным нервом, ее идеей и принципом. Это любовь.
Стихия женской души неизбежно должна была начать с такого заявления себя в
любви. Герцен сказал однажды как о великой несправедливости в истории
человечества о том, что женщина "загнана в любовь". В известном смысле
вся лирика (особенно ранняя) Анны Ахматовой "загнана в любовь". Но
здесь же, прежде всего и открывалась возможность выхода. Именно здесь
рождались подлинно поэтические открытия, такой взгляд на мир, что позволяет
говорить о поэзии Ахматовой как о новом явлении в развитии русской лирики
двадцатого века. В ее поэзии есть и "божество", и "вдохновение".
Сохраняя высокое значение идеи любви, связанное с символизмом, Ахматова
возвращает ей живой и реальный, отнюдь не отвлеченный характер. Душа
оживает "Не для страсти, не для забавы, Для великой земной любви".
" Эта встреча никем не воспета,
И без песен печаль улеглась.
Наступило прохладное лето,
Словно новая жизнь началась.
Сводом каменным кажется небо,
Уязвленное желтым огнем,
И нужнее насущного хлеба
Мне единое слово о нем.
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, -
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви".
"Великая земная любовь" - вот движущее начало всей лирики
Ахматовой. Именно она заставила по-иному - уже не символистски и не
акмеистски, а, если воспользоваться привычным определением, реалистически
- увидеть мир.
" То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого, что это - любовь.
Высоко небо взлетело,
Легки очертанья вещей,
И уже не празднует тело
Годовщину грусти своей".
В этом стихотворении Ахматова назвала любовь "пятым временем года".
Из этого-то необычного, пятого, времени увидены ею остальные четыре,
обычные. В состоянии любви мир видится заново. Обострены и напряжены все
чувства. И открывается необычность обычного. Человек начинает воспринимать
мир с удесятеренной силой, действительно достигая в ощущении жизни вершин.
Мир открывается в дополнительной реальности: "Ведь звезды были крупнее,
Ведь пахли иначе травы". Поэтому стих Ахматовой так предметен: он
возвращает вещам первозданный смысл, он останавливает внимание на том, мимо
чего мы в обычном состоянии способны пройти равнодушно, не оценить, не
почувствовать. "Над засохшей повиликою Мягко плавает пчела" - это увидено
впервые.
Потому же открывается возможность ощутить мир по-детски свежо.
Такие стихи, как "Мурка, не ходи, там сыч", не тематически заданные
стихи для детей, но в них есть ощущение совершенно детской
непосредственности.
И еще одна связанная с тем же особенность. В любовных стихах
Ахматовой много эпитетов, которые когда-то знаменитый русский филолог А.Н.
Веселовский назвал синкретическими и которые рождаются из целостного,
нераздельного, слитного восприятия мира, когда глаз видит мир неотрывно от
того, что слышит в нем ухо; когда чувства материализуются,
опредмечиваются, а предметы одухотворяются. "В страсти раскаленной добела"
- скажет Ахматова. И она же видит небо, "уязвленное желтым огнем" -
солнцем, и "люстры безжизненный зной".
РОЛЬ ДЕТАЛЕЙ В СТИХАХ
О ЛЮБВИ У АХМАТОВОЙ
У Ахматовой встречаются стихи, которые "сделаны" буквально из
обихода, из житейского немудреного быта - вплоть до позеленевшего
рукомойника, на котором играет бледный вечерний луч. Невольно
вспоминаются слова, сказанные Ахматовой в старости, о том, что стихи
"растут из сора", что предметом поэтического воодушевления и изображения
может стать даже пятно плесени на сырой стене, и лопухи, и крапива, и
сырой забор, и одуванчик. Самое важное в ее ремесле - жизненность и
реалистичность, способность увидеть поэзию в обычной жизни - уже было
заложено в ее таланте самой природой.
И как, кстати, характерна для всей ее последующей лирики эта
ранняя строка:
Сегодня я с утра молчу,
А сердце - пополам...
Недаром, говоря об Ахматовой, о ее любовной лирике, критики
впоследствии замечали, что ее любовные драмы, развертывающиеся в стихах,
происходят как бы в молчании: ничто не разъясняется, не комментируется,
слов так мало, что каждое из них несет огромную психологическую нагрузку.
Предполагается, что читатель или должен догадаться, или же, что, скорее
всего, постарается обратиться к собственному опыту, и тогда окажется, что
стихотворение очень широко по своему смыслу: его тайная драма, его
скрытый сюжет относится ко многим и многим людям.
Так и в этом раннем стихотворении. Так ли нам уж важно, что именно
произошло в жизни героини? Ведь самое главное - боль, растерянность и
желание успокоиться хотя бы при взгляде на солнечный луч, - все это нам
ясно, понятно и едва ли не каждому знакомо. Конкретная расшифровка лишь
повредила бы силе стихотворения, так как мгновенно сузила бы, локализовала
его сюжет, лишив всеобщности и глубины. Мудрость ахматовской миниатюры,
чем-то отдаленно похожей на японскую хоку, заключается в том, что она
говорит о целительной для души силе природы. Солнечный луч, "такой
невинный и простой", с равной лаской освещающий и зелень рукомойника, и
человеческую душу, поистине является смысловым центром, фокусом и итогом
всего этого удивительного ахматовского стихотворения.
Ее любовный стих, в том числе и самый ранний, печатавшийся на
страницах "Аполлона" и "Гиперборея", стих еще несовершенный ("первые
робкие попытки", - сказала Ахматова впоследствии), иногда почти отроческий
по интонации, все же произрастал из непосредственных жизненных
впечатлений, хотя эти впечатления и ограничивались заботами и интересами
"своего круга". Поэтическое слово молодой Ахматовой, автора вышедшей в 1912
году первой книги стихов "Вечер", было очень зорким и внимательным по
отношению ко всему, что попадало в поле ее зрения. Конкретная, вещная
плоть мира, его четкие материальные контуры, цвета, запахи, штрихи,
обыденно обрывочная речь – все это не только бережно переносилось в стихи,
но и составляло их собственное существование, давало им дыхание и
жизненную силу. При всей не распространенности первых впечатлений,
послуживших основой сборника "Вечер", то, что в нем запечатлелось, было
выражено и зримо, и точно, и лаконично. Уже современники Ахматовой
заметили, какую необычно большую роль играла в стихах юной поэтессы
строгая, обдуманно локализованная житейская деталь. Она была у нее не
только точной. Не довольствуясь одним определением какой-либо стороны
предмета, ситуации или душевного движения, она подчас осуществляла весь
замысел стиха, так что, подобно замку, держала на себе всю постройку
произведения.
" Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице".
Смятение
Не правда ли, стоит этот тюльпан, как из петлицы, вынуть из
стихотворения, и оно немедленно померкнет!.. Почему? Не потому ли, что
весь этот молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине
смертной обиды - одним словом, все, что составляет в эту минуту для этой
женщины смысл ее жизни, все сосредоточилось, как в красном гаршинском
цветке зла, именно в тюльпане: ослепительный и надменный, маячащий на
самом уровне ее глаз, он один высокомерно торжествует в пустынном и
застланном пеленою слез, безнадежно обесцветившемся мире. Ситуация
стихотворения такова, что не только героине, но и нам, читателям,
кажется, что тюльпан не "деталь" и уж, конечно, не "штрих", а что он -
живое существо, истинный, полноправный и даже агрессивный герой
произведения, внушающий нам некий невольный страх, перемешанный с
полутайным восторгом и раздражением.
У иного поэта цветок в петлице так и остался бы более или менее
живописной подробностью внешнего облика персонажа, но Ахматова не только
вобрала в себя изощренную культуру многосмысленных значений, развитую
ее предшественниками - символистами, в частности их умение придавать
жизненным реалиям безгранично расширяющийся смысл, но и, судя по всему, не
осталась чуждой и великолепной школе русской психологической прозы, в
особенности романа (Гоголь, Достоевский, Толстой). Ее так называемые
вещные детали, скупо поданные, но отчетливые бытовые
| | скачать работу |
Творчество Анны Ахматовой |