Творчество А.С. Пушкина
«Кавказский пленник»
Казалось, пленник беднадежйый
К унылюй жизни привыкал.
Тоску неволи,
жар мятежный
В душе глубоко
он скрыв
Один за тучей громовою,
Возврата солнечного ждал
Недостигаемый грозою,
И буре немощному вою
С какой-то радостью внимал .
«ЦЫГАНЫ»
Подобно птичке беззаботной,
И он. изгнанник перелетный,
Гнезда надежного не знал
И ни к чему не привыкал,
Кому везде была дорога,
Гнезде была ночлега сень
Над одинокой головою
И гром нередко грохотал;
Но он беспечно под грозою,
И в ведро ясное дремал.
В романтической коллизии последней южной поэмы Пушкина особенно резко
обозначилось противостояние двух ипостасей человеческой личности —
естественно-природной и общественно-исторической, — что Пушкин и пытался
отразить в монологе Алеко у колыбели младенца:
От общества, быть может, я
Отъемлю ныне гражданина — .
« Что нужды — я спасаю сына.
Нравственный выбор поэта здесь очевиден — романтический протест против
буржуазной цивилизации заставляет искать идеального воплощения гармонии в
мире природы и обычая. Но в финале поэмы пессимистичсски подчеркивается
недостижимость этого идеала:
Но счастья нет и между вами,
Природы бедные
сыны! . .
И под издранными шатрами
Живут
мучительные сны.
И ваши сени
кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти
роковые
И от судеб
защиты нет.
Вернулся к своему замыслу Пушкин лишь в Михайловском. «Знаешь ли мои
занятия? — писал он брату в первых числах ноября 1824 г., — до обеда пишу
записки, обедаю поздно. . .». «Образ жизни моей все тот же, — повторил он
через несколько дней, — стихов нс нишу, продолжаю свои записки. . .». Судя
по некоторым данным. работа над записками в ту пору двигалась довольно
скоро и, очевидно, вчерне была закончена летом 1825 г. Уже в сентябре этого
года Пушкин сообщал П. А. Катенину: «Стихи покаместь я бросил и пишу свои,
то есть переписываю набело скучную, сбивчивую черновую тет-радь».
Изучение рабочих тетрадей Пушкина михайловской поры
приводит к несомненному выводу, что до нас не дошла по крайней мере одна
рабочая тетрадь того времени (ниже мы будем называть ее Михайловской
тетрадью), в которой были черновики большей части «Бориса Годунова» (те
сцены, начиная с шестой, которые записывались летом и осенью 1825 г.),
поэмы «Граф Нулин» (созданной 13— 14 декабря 1825 г.), конца глав пятой и
почти всей шестой «Евгения Онегина» (над ними Пушкин работал уже в 1826
г.), а также ряда стихотворений 1825—1826 гг.: «Вакхическая песня», «Сцена
изФауста», «Зимний вечер», «Ода Хвостову», «19 октября» («Роняет лес
багряный свой убор»), 1 и II «Подражания Корану», «Пророк», «Песни о
Стеньке Разине» и др. Мы полагаем, что. предназначив в ноябре 1824 г.
Михайловскую тетрадь для работы над записками, Пушкин вскоре начал, по
своему обыкновению, вести здесь параллельно и другие записи, — чем дальше,
тем больше, — превратив ее, по окончании черновика записок, в главную
рабочую тетрадь, так как тетрадь ПД, № 835 примерно с июня—июля 1825 г.
использовалась исключительно для онегинских строф.
Что дошло до нас из записок Пушкина?
Из кишиневских записей — два листочка, вырванные из тетради ПД. № 832, с
дневниковыми записями от 2— 9 апреля, 4 мая—6 июня 1821 г., а также
фрагмент вступления, о котором пойдет речь ниже.
Из первоначальных черновых записей михайловскои поры — записанный на
отдельном листке и датированный 19 ноября 1824 г. отрывок о посещении
поэтом Петра Абрамовича Ганнибала (XII. 304).
Из окончательной беловой рукописи — отрывок о Карамзине.
Составить но этим отрывкам какое-нибудь мнение об общем плане и характере
записок, казалось бы. крайне затруднительно. Судить об этом помог бы тот
/канровып образец, на который Пушкин ориентировался, приступая к
собственным мемуарам. О том, что таковой, в принципе, существовал, как нам
кажется, не приходится сомневаться: осваивая новый для себя жанр, Пушкин
обычно отталкивался от какого-то классического образца. отходя от него
довольно далеко в процессе развития собственного замысла
3начит, в своих записках Пушкин следовал не за «Исповедью» Руссо с ее
установкой на повествование о личной жизни, на самоанализ. И здесь следует
вспомнит»). что в пушкинское время подлинного расцвета достиг иной образец
жанра мемуаров, о котором в 1835 г. В. Г. Велипский писал: «К числу самых
необыкновенных явлений в умственном мире нашего времени принадлежат
записки. или memoires. Это истинные летописи наших времен.) И в самом деле.
что может быть любопытнее этих записок: это история, это роман, это драма,
это все, что угодно. . .» справедливо связывая возникновение этого жанра с
бурной эпохой Великой французской революции, неожиданно обнаружившей тесную
связь личной жизни и исторического бытия человека. В 1820-е гг. такого рода
записки только-только начинали проникать и печать, и одним из первых
произведений этого жанра стало «Десятилетнее изгнание» Ж. де Сталь,
вышедшее в спет спустя четыре года после ее смерти, в 1821 г. Именно к
этому году Пушкин относил начало работы над своими записками.
Kaк известно, для молодого Пушкина много значило сходство судеб.
Давно замечено, что в черновик «Записки о народном воспитании», над
которой Пушкин работал в Михайловском в ноябре 1826 г. но заданию Николая
1, должны были войти некоторые позднейшие вставки — но крайней .мере три, и
в каждом случае здесь помечено Пушкиным: «из записок», а в первом из них
даже конкретнее: «из записок 2 глава». В развитие этих помет в
окончательный текст «Записки» включены рассуждения, которыг. как отметил в
1923 г. Б. В. Томашевский. имеют несомненное текстуальное совпадение с
рассуждениями.
Ориентация Пушкина на мемуары Ж. де Сталь позволяет представить, каков
был характер его собственных записок: они принадлежали несомненно к жанру
исторической публицистики и были посвящены политическим судьбам пушкинского
поколения. Это не только определяет перспективу развития прозы Пушкина,^ но
бросает свет и па другие его замыслы 1824—1825 гг. Ряд стихотворений этих
лет возникает в прямой связи с его записками, ретроспективно воссоздавая
события и настроения прошедших лет: «К чему холодные сомненья»,
«Вакхическая песня», «Фонтану Бахчисарайского дворца», «К***» («Я помню
чудное мгновенье»), «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор»).
Именно в ходе работы над записками Пушкин не только в полной Mеpe
овладел языком прозы, но и остро ощутил исторический пульс своего времени:
заметим, что после посещения Михайловского в январе 1825 г. И. И. Пущиным,
открывшим другу существование в России тайного общества, поэт смог иными
глазами взглянуть на былые встречи с вольнолюбцами в Петербурге, Кишиневе.
Каменке, Киеве, Одессе.
Ожидание скорых перемен в своей судьбе связывается is 1825 г. с
неминуемыми грядущими событиями. В стихотворении «19 октября» Пушкин
уверенно предрекает:
Пора и мне . . . пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я...
Характерно, что летом и осенью 1825 г., когда особенно интенсивно идет
работа над «Борисом Годуновым» и автобиографическими записками, роман
«Евгений Онегин» останавливается. Задачи русской национальной литературы
Пушкин в это время практически решал в двух сферах творчества — в трагедии
и в мемуарах. Обращение к русской истории в «Борисе Годунове», возможно,
было подсказано декабристской критикой. Но Пушкин избирает сложнейшую эпоху
национальной истории не для того, чтобы извлечь из нее наглядный «урок
царям», — подобно Рылееву, который, не скрывая преступления Годунова,
рисовал его в облике просвещенного властителя
(В автобиографических записках Пушкин «метафизическим языком» («языком
мыслей») повествовал о стремлениях своего поколения, вдохновленного идеями
«европейской образованности» (за этим понятием для Пушкина стояли прежде
всего просветительские идеалы «свободы, равенства и братства»)
Пушкин еще не собирается писать цикл: стихотворение «Смутясь, нахмурился
пророк» переписывается набело в тетради ПД, № 833 под заглавием
&laq
| |  скачать работу |
Творчество А.С. Пушкина |
