Жан Бодрийар - аналитик современного общества
возможно, выводит их на
всеобщее обозрение, прежде чем они полностью обратятся в ничто. В известном
отношении психоанализ кладет конец бессознательному и желанию, так же как
марксизм кладет конец классовой борьбе, поскольку гипостазирует классы и
роет им могилу в своем теоретическом проекте. Теперь мы достигли метаязыка
желания в дискурсе о сексе, который не является самим собой, в котором
удвоение знаков секса маскирует неопределенность и глубинную разгрузку:
господствующий лозунг сексуального становится теперь равноценным инертной
сексуальной среде. С сексом дело обстоит так же, как и с политикой: «Вы
помните, в 68-м, нужны были забастовки и баррикады, речи и камни, чтобы
стали признавать, что все — политика. Распространение порнографии, которое,
в ответ на запреты, будет только усиливаться, заставит их увидеть, что все
— сексуальность» (Арт Пресс, номер о порнографии). В этом двойной абсурд
(все — политика, все — сексуальность) : параллельный абсурд двух лозунгов,
выдвинутых в то самое время, когда политика перестает существовать, когда
сам секс регрессирует и исчезает в качестве устойчивого референта в
гиперреальности «освобожденной» сексуальности.»
Нам угрожает опасность потерять то, что мы столь настойчиво хотели
«оживить» - секс. Подобно тому, как «чувство – рассуждением можно убить».
Мы проанализировали секс, сделали его механистичным и понятным, мы отвергли
ощущение тайны и запретности и – получили концепцию первичности, примата
чистого физиологического акта. Мы посчитали, что именно это и должно
притягивать человека. Появление порнографии (вначале в форме кино- и
видеопродукции, а затем и в Интернете) ознаменовало предложение чистой
физиологии “незамутненной” какими-либо мыслями и переживаниями.
“ Сексуальность растворяется не в сублимации, подавлении и морали, а в
гораздо более сексуальном, чем секс: в порно. Порно — это современная
гиперсексуальность гиперреальности”[5].
“ Порнография — это только парадоксальный предел сексуального:
реалистическое усиление и маниакальная одержимость реальным и есть
«обсценное» в этимологическом и во всех остальных смыслах этого слова. Но
разве само сексуальное уже не насильственная материализация, разве
пришествие сексуальности уже не составляет части западного понятия
реального — одержимости нашей культуры, которая все превращает в инстанции
и инструменты? Точно так же абсурдно выделять в других культурах
религиозное, экономическое, политическое, юридическое, а также социальное и
другие фантасмагорические категории, потому что они там отсутствуют, и
инфицировать эти культуры, словно венерическими заболеваниями, подобными
понятиями, чтобы лучше «понять»; поэтому не менее абсурдно представлять
сексуальное в виде автономной инстанции и непреодолимой «данности», к
которой мы можем свести все остальное. Мы нуждаемся в критике сексуального
разума или, скорее, в генеалогии сексуального разума, вроде той генеалогии
морали, которую создал Ницше, ибо это наша новая мораль. О сексуальности
можно сказать то же самое, что и о смерти: «Это складка, с которой наше
сознание свыклось не так давно».
В этих культурах, которые нам не понятны или вызывают определенное
сочувствие, сексуальный акт не имеет цели как таковой, а сексуальность не
лишена нашего убийственно серьезного отношения к высвобождению энергии, к
принудительной эякуляции, к производству любой ценой или телесной гигиене
тела. В этих культурах, поддерживающих длительные процессы соблазна и
чувственности, сексуальность — услуга наряду с прочими, длительная
процедура дара и ответного дара, тогда как любовный акт — только возможный
исход этого взаимного обмена, совершаемого согласно неизменному ритуалу.
Для нас это уже не имеет никакого смысла — для нас сексуальное стало
исключительно актуализацией желания в удовольствии, все прочее —
«литература»: такова особая кристаллизация оргазменной функции, которая
сама есть материализация энергетической субстанции.” [3]
Современная западная культура “форсирует” человеческие стремления и
желания. Человеку объясняют что он должен желать и почему так происходит.
Ему рекламируют современную секс-культуру , как товары супермаркета [3]:
“ Наш центр тяжести действительно сместился к бессознательной и
либидинальной экономии, оставляющей место только тотальной натурализации
желания, которое обречено на то, чтобы разделить участь влечений, или на
простое механическое функционирование, но прежде всего на воображаемое
подавления и освобождения.
Отныне больше не говорят: «У тебя есть душа, и ты должен ее спасти», — но
говорят так:
«У тебя есть пол, и ты должен знать, как его правильно использовать»;
«У тебя есть бессознательное, и ты должен научиться его освобождать»;
«У тебя есть тело, и ты должен научиться им наслаждаться»;
«У тебя есть либидо, и ты должен знать, как его расходовать», и т.д.
Это принуждение к ликвидности, к перетеканию, к ускоренному обращению
психического, сексуального и телесного — точная копия того, что определяет
рыночную стоимость; необходимо, чтобы капитал пребывал в обращении, чтобы
сила тяжести и вообще любая фиксированная точка исчезли, чтобы цепочка
инвестиций и реинвестиций не прерывалась, чтобы стоимость без конца
изучалась во всех направлениях; именно в этой форме сегодня воплощается
стоимость. Это форма капитала, а сексуальность, лозунг сексуального и
сексуальная модель — только образ, в котором она реализуется на телесном
уровне…”
Бодрийар настаивает на том, что за современным понятием сексуального (равно
как и власти) скрывается ничто, пустота; что это еще один фантом нашей
жизни [3]:
“ Пустота — вот, что скрывается за властью или в самом сердце власти и
производства, пустота сообщает им сегодня последний отблеск реальности. Не
будь того, что делает их обратимыми, уничтожает, совращает, у них никогда
не было бы силы реальности.
К тому же реальное никогда никого не интересовало. Оно преимущественно
место разочарования, место противодействующего смерти симулякра накопления.
Ничего не может быть хуже. Реальность и истину делает иногда
притягательными только скрывающаяся за ними воображаемая катастрофа.
Неужели вы думаете, что власть, экономика, секс — все эти великие трюки
реального продержались хоть одно мгновение, если бы не то очарование,
которое от них исходит и которое они получают из того зеркала, в котором
они отражаются, из их непрерывного обращения, из ощутимого и имманентного
наслаждения собственной катастрофой?”
Рамки и то, что за гранью.
Что такое противоположности в гиперреальности?
Современная реальность – гиперреальность – устанавливает новые законы
противоположного. Уже недостаточно найти нечто логически противоположное
понятию – антоним - отныне мы нуждаемся в более ярком. Мы должны выйти за
рамки корректного, привычного… Что это? Что же может быть более
противоположным белому, чем черное – это ослепительное, то что фактически
уже теряет категорию цвета. Межкатегориальные пересечения, доведение до
абсурда – вот признак современности.
“Вселенная не диалектична — она обречена на крайности, а не на равновесие.
Обречена на радикальный антагонизм, а не на примирение и синтез. Таков же
принцип Зла, и он выражается в злом гении объекта, он выражается в
экстатической форме чистого объекта, в его победоносной стратегии
субъективной формы.
Мы достигнем неуловимых форм радикализации секретных качеств и сразим
непристойность ее собственным орудием. Более истинному, чем истина, мы
противопоставим более ложное, чем ложь. Мы не будем противопоставлять
красивое и безобразное, мы отыщем более безобразное, чем безобразность:
чудовищное. Мы не противопоставим видимое скрытому, мы отыщем более
скрытое, чем скрытость: секрет…
…Восходя к крайностям, необходимо противопоставить их радикально и,
возможно, совместить эффекты непристойности с эффектами обольщения…
…Реальное не стирается в пользу воображаемого, оно стирается в пользу более
реального, чем реальность: гиперреальности. Более истинное, чем истина:
такова симуляция.
Наличие не стирается перед пустотой, оно стирается перед удвоением
присутствия, стирающего оппозицию присутствия и отсутствия.
Пустота тем более не стирается перед полнотой, но перед пресыщением и
тучностью — более полное, чем полнота, — такова реакция тела в ожирении,
секса — в непристойности, его ответная реакция на пустоту.
Движение стирается не перед неподвижностью, но перед скоростью и
ускорением, — можно сказать, перед более подвижным, чем движение, доводящим
движение до крайности, обессмысливающим его.
В общем, видимые вещи исчезают не во мраке и в безмолвии — они растворяются
в более видимом, чем видимость: в непристойности…
…Феномены инерции разрастаются. Размножаются застывшие формы, и рост
замораживается в разращении. Такова форма гипертелии, форма идущих дальше
своего собственного конца: у ракообразных существ, отдал
| |  скачать работу |
Жан Бодрийар - аналитик современного общества |
