Жизнь и творчество А. Блока
вои идеалы:
Пускай я умру под забором, как пес, Пусть жизнь меня в землю
втоптала,— Я верю: то Бог меня снегом занес, То вьюга меня целовала!
«Музыкальное» название следующего цикла — «Арфы и скрипки» — появилось не
случайно. Оно связано с блоковской концепцией музыки как внутренней
сущности мира, его организующей силы. «Душа настоящего человека,— писал А.
Блок в одной из своих статей,— есть самый сложный и самый певучий
музыкальный инструмент <...> Бывают скрипки расстроенные и скрипки
настроенные. Расстроенная скрипка всегда нарушает гармонию целого; ее
визгливый вой врывается докучной нотой в стройную музыку мирового оркестра
<...> Художник — это тот <..->, кто слушает мировой оркестр и вторит ему,
не фальшивя». Если скрипки могут быть расстроенными и настроенными, то арфа
для Блока — символ музыки, звучащей всегда в унисон с «мировым оркестром».
Тематический диапазон цикла (наиболее объемного в томе) весьма широк.
Верность или неверность человека «духу музыки» может выражаться в самых
разнообразных проявлениях: от высоких взлетов души до ее подчинения «темным
стихиям», падения, капитуляции перед «страшным миром». Поэтому многие
стихотворения цикла находятся как бы в оппозиции друг другу.
Одно из ключевых стихотворений цикла — «На смерть Комиссаржевской». Поэт
чтит ее как великую актрису, как «художницу», которая «не лукавила, но была
верна музыке», как воплощение «вечной юности». По убеждению Блока, истинный
художник не уходит от нас бесследно.
Пускай хоть в небе — Вера с нами. Смотри
сквозь тучи: там она — Развернутое ветром
знамя, Обетованная весна.
Совсем иные мелодии звучат в тех стихотворениях, где слышны отзвуки
дисгармонии «страшного мира». Среди них известное «Я пригвожден к
трактирной стойке...» — о безвозвратно утраченном счастье и гибельной любви-
страсти. К ним относится и «Черный ворон в сумраке снежном... » — одно из
лучших созданий блоковской любовной лирики. Подлинного глубокого чувства
герой стихотворения не испытывает («В легком сердце — страсть и
беспечность»). И не ведают опьяненные страстью влюбленные, что «Над
бездонным провалом в вечность, // Задыхаясь, летит рысак».
Этот удивительный по своей смелости и емкости образ-символ говорит и о
мимолетности и зыбкости любовного чувства, да и вообще человеческой жизни,
и напоминает о роковой зависимости человека от неподвластных ему мировых
законов, а может рассматриваться и как некое апокалиптическое пророчество
(вот он — «черный ворон»!). Завершающая строфа — отрезвление героя:
Страшный мир! Он для сердца тесен! В нем —
твоих поцелуев бред, Темный морок цыганских
песен, Торопливый полет комет!
Он снова оказывается перед лицом «страшного мира», где поцелуи — только
«бред», где человека околдовывает «темный морок цыганских песен». Слово
«морок» — полногласная форма от «мрак». И к тому же родственное слову
«морочить». Известно, что Блок любил цыганские песни и романсы. Но здесь
они выступают как темная сила, поскольку берут в плен свободную
человеческую душу. Последняя же строка возвращает нас к тому, что все мы
пленники угрожающего нам космоса.
«Цыганская» тема присутствует и в некоторых других стихотворениях цикла.
В них слышны отзвуки «метельных» мотивов второго тома, губительных «лиловых
миров» блоковской антитезы. Одно из них — «Опустись, занавеска линялая...»
— стилизовано под народную песню:
Сгинь, цыганская жизнь небывалая, Погаси,
сомкни очи твои!
Отдаваясь до конца стихии цыганских страстей, герой, что называется,
«прожигал жизнь». И вот печальный итог: «Спалена моя степь, трава свалена,
// Ни огня, ни звезды на пути...»
Сходная ситуация и в другом «цыганском стихотворении» — «Когда-то гордый
и надменный...».
Подобные трагические, «гибельные» мотивы составляют существенную часть
лирического наследия А. Блока. Более того, они органичны для его
поэтического облика и раскрывают сложность и противоречивость его души.
«...Я всегда был последователен в основном,— подчеркивал поэт,— я
последователен и в своей любви к «гибели» (незнание о будущем, окруженность
неизвестным, вера в судьбу и т. д.— свойства моей природы, более чем
психологические». Но при этом следует понимать, что «гибель» и «мрак» — это
только неизбежные этапы большого и трудного пути поэта. «Разве можно
миновать «мрак», идя к «свету»?» — вопрошал совсем еще юный Блок. И
предназначенный ему путь он прошел мужественно и до конца.
«Цыганская стихия», любовь, музыка, искусство, «печаль и радость» нашли
свое место и в следующем цикле — «Кармен». С одной стороны, он живо
напоминает «Снежную маску» и «Фаину» сходными обстоятельствами создания
(там — увлечение поэта актрисой Н. Волоховой, здесь — оперной певицей Л. А.
Дельмас, которой и посвящен цикл) и сквозной темой всепоглощающей стихийной
любви. Да и сам поэт признавался, что в марте 1914 года (время написания
последнего цикла) он «отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907-го»,
когда была написана «Снежная маска». Однако «Кармен» не повторение
пройденного. Гимн стихийной любви звучит здесь уже на новом витке спирали
блоковского пути.
Образ Кармен у поэта многолик, синтетичен. Кармен — и героиня оперы Визе,
и современная женщина. Она и независимая, вольнолюбивая испанская цыганка,
и славянка, которую герой под «заливистый крик журавля» обречен «ждать у
плетня до заката горячего дня». Стихийное начало выражено в ней в самых
различных его проявлениях — от стихии сжигающей страсти, стихии природы и
космоса — до творческой стихии «музыки», дающей надежду на грядущее
просветление. Этим и близка героиня цикла лирическому герою:
Мелодией одной звучат печаль и радость...
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.
(Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь...)
«Кармен» — последний блоковский цикл о любви — не только связан с
предшествующими ему «Арфами и скрипками», но является своеобразным
переходом к поэме «Соловьиный сад». О ней мы лишь отметим, что поэма эта —
новый шаг Блока в поисках смысла жизни и места человека в ней. Уходя из
замкнутого круга «соловьиного сада», поэт вступает в широкий и суровый мир,
заключающий в себе ту подлинную и высокую правду, к постижению которой он
стремился на протяжении всего своего творческого пути. Так возник цикл
«Родина», едва ли не вершинный цикл не только третьего тома, но и всей
поэзии А. Блока.
Тема родины, России — сквозная блоковская тема. На одном из последних его
выступлений, где поэт читал самые разные свои стихотворения, его попросили
прочесть стихи о России. «Это все — о России»,— ответил Блок и не покривил
душой, ибо тема России была для него поистине всеобъемлюща. Однако наиболее
целеустремленно он обратился к воплощению этой темы в период реакции. В
письме к К. С. Станиславскому (1908, декабрь) Блок пишет: «...Стоит передо
мной моя тема, тема о России (вопрос об интеллигенции и народе, в
частности). Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче
сознаю, что это — первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-
то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни».
«Родина» для Блока — понятие настолько широкое, что он посчитал возможным
включить в цикл и стихотворения сугубо интимные («Посещение», «Дым от
костра струею сизой...», «Приближается звук. И покорна щемящему звуку...»),
и стихотворения, прямым образом связанные с проблематикой «страшного мира»
(«Грешить бесстыдно, непробудно...», «На железной дороге»).
К двум последним стихотворениям обычно обращаются те блоковеды, кто
рассматривает путь поэта как целенаправленное движение от символизма к
реализму. И в самом деле, в стихотворении «На железной дороге» немало
жизненных реалий («ров некошеный», «платформа», «сад с кустами блеклыми»,
«жандарм» и т. д.). К тому же сам автор снабдил его примечанием:
«Бессознательное подражание эпизоду из «Воскресения» Толстого: Катюша
Маслова видит в окне Нехлюдова на бархатном кресле ярко освещенного купе
первого класса». Казалось бы, и знаменитая строфа:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели —
тоже подтверждает гипотезу о «реалистичности» стихотворения. Но как раз
здесь мы видим признаки не привычного реалистического, а емкого
символического образа. Желтые,
| |  скачать работу |
Жизнь и творчество А. Блока |
