Б.Л. Пастернак
ч, и презирал себя, и заставлял
себя приходить на свидания за трусость. Эта страсть должна была
сломить препятствия, иначе кончилось каким-нибудь несчастьем.
Вспыхнувшее чувство между этими людьми летом 1930-го года привело к
распаду двух семей.
–10–
Не волнуйся, не плачь, не труди
Сил иссякших и сердца не мучай.
Ты жива, ты во мне, ты в груди,
Как опора, как друг и как случай.
Верой в будущее не боюсь
Показаться тебе краснобаем.
Мы не жизнь, не душевный союз, -
Обоюдный обман обрубаем.
Вскоре Борис Леонидович и Зинаида Николаевна стали мужем и женой. И
вот, наконец, они оказались вместе, у них не было даже крова над
головой, негде было приткнуться. По случаю им представил свою
квартиру на Ямском Поле Пильняк, а сам куда-то уехал. Большая
любовь –всегда переворот, ломка всего, беспощадное обновление души
и жизни. Но в то же время – уж такова диалектика большой любви –
она не соглашается ставить себя вне нравственного закона: из
уважения к своей чистоте. Купить свое счастье ценою несчастья
другого, других для неё невыносимо. В этом трагедия конфликта между
" вечным “ правом любви и относительным “земным” правом
нравственного миропорядка; особенно если эти “другие” тебе не
безразличны, а, напротив, другие, достойны уважения и верности.
Жертвами этой само истребительной диалектики были Борис
Леонидович Пастернак и Зинаида Николаевна Нейгауз, жена человека,
перед талантом которого она преклонялась, игру которого чтила, мать
его детей. Жертвой этой диалектики нравственного конфликта ощущал
себя и Генрих Нейгауз, как человек, ставивший многое себе в вину,
сознающий себя виноватым перед своей женой и перед другой женщиной,
матерью его малолетней дочери. В том-то и беда, что некто из них не
ощущал себя безвинным, но призванным великодушно собою жертвовать.
Уж такие подобрались люди.
Пастернак в “Охранной грамоте” написал об этой женщине: ”Я
знаю лицо, которое равно разит и режет и в горе, и в радости, и
становится тем прекрасней, чем чаще застаешь его в положениях, в
которых потухла бы другая красота. Взвивается ли эта женщина.
Вверх, летит ли вниз головой, её пугающему обаянию ничего не
делается, и ей нужно что бы то ни было на земле гораздо меньше, чем
сама она нужна земле, потому что это сама женственность,
–11–
грубым куском небьющейся гордости целиком вынутая из каменоломни
творенья. И так как законы внешности всего сильнее определяют
женский склад и характер, то жизнь и страсть такой женщины не
зависят от освещения, и она не так боится огорчений...” Ничего
лучшего, а главное, более возвышенно-точного нельзя было сказать о
Зинаиде Николаевне.
Об отношении Пастернака к этой женщине говорят письма,
написанные им в 30-е годы:
Письмо от 18 июня 1931 года:
“Ты настолько оказываешься совершеннее того большого, что я
думая о тебе, что мне становится печально и страшно. Я начинаю
думать, что счастье, которое кружит и подымает меня, предельно для
меня, но для тебя ещё не окончательно полно. Что я не охватываю
тебя, что как ни смертельно хороша ты в моём обожаньи, в
действительности ты еще лучше… “ .
Они разлучались редко и вынужденно. Так это произошло,
например, во время войны. Когда Зинаида Николаевна с младшими
детьми провела долгие месяцы в истопольской эвакуации. Зинаида
Николаевна бережно хранила письма Бориса Леонидовича. В своих
воспоминаниях она рассказывала как увозила их в эвакуацию: “В
дорогу не разрешалось брать много вещей, но я захватила Лёнины
валенки и шубу и завернула в неё Борины письма и рукописи 2-й части
“Охранной грамоты”. Они были очень мне дороги, и я боялась, что во
время войны они пропадут. Благодаря этому письма и рукописи
уцелели.”
У них были очень интересные отношения. В отношении к жене на
людях Борис Леонидович вел себя не как взрослый человек, зрелый
муж, а скорее как избалованный мальчик. Она часто одёргивала его
капризы быстрой фразой, произнесённой скороговоркой и не всегда
понятной,– Зинаида Николаевна слегка шепелявила. Она была в его
жизни – кроме матери – единственной женщиной, глубоко и верно его
любившей, и это сходство в любви к нему матери и Зины прочно
удерживало его в доме, в кругу семьи, где главенствовала, конечно,
Зинаида Николаевна. Здесь ему всё, несмотря на одёргивания
позволялось и, конечно, всё прощалось. Но любовь Зинаиды
Николаевны, как и материнская, была лишена, какой бы то ни было
корысти.
По натуре своей человек страстный, Зинаида Николаевна умела “
властвовать собою”. Эти черты её характера полностью
–12–
проявлялись в игре – от карт до маджонга,– её как партнёра в играх
высоко ценил Маяковский, сам прирожденный игрок. Одергивания мужа
происходили в те моменты, когда, по мнению Зинаиды Николаевны,
Борис Леонидович вёл себя излишне азартно, настаивая на своём за
общим дружеским столом.
После смерти Бориса Леонидовича Зинаида Николаевна осталась
без средств к существованию. Пастернака не издавали, пенсию, не
смотря на настойчивые хлопоты её семьи и друзей, ей получить не
удавалось. Сама Зинаида Николаевна обращалась с письмами о помощи к
Федину и Тихонову, но и это не имело результата.
Так уж случилось, что в жизни Пастернака была и третья
женщина. Её имя – Ольга Всеволодовна Ивинская, 1912 года рождения,
литературный переводчик. Она – Лара из романа “ Доктор Живаго”. Она
– олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. Она была
посвящена в духовную жизнь и во все писательские дела поэта, но так
и не стала его женой. В интервью английскому журналисту Пастернак
сказал о Ивинской: “Она – мой большой друг. Она помогла мне при
написании книги, в моей жизни… Она получила пять лет за дружбу со
мной. В моей молодости не было одной, единственной Лары… Лара моей
молодости – это общий опыт. Но Лара моей страсти вписана в моё
сердце её кровью и её тюрьмой…
Пастернак и Ивинская познакомились в 1946 году. Тогда ей было
34 года и она работала зав. Отделом начинающих авторов в “ Новом
мире”. Тогда в 1946 году почти одновременно начался их роман и
работа Пастернака над романом “Доктор Живаго”. Одна из главных тем
романа – судьба, её перекрёстки, то, что должно случится. И так
вышло, что этот роман в прозе начал определять и судьбу этих двух
людей. Когда они встретились, в их жизни, позади было уже столько
трагедий: самоубийство первого мужа Ивинской, смерть второго.
Осиротевшие дети – Ира и Митя. А у Пастернака – семья, вторая жена,
дети… их счастье было в вперемежку с мучительными объяснениями. Они
не раз уходили друг от друга, чтобы больше не встретиться, но не
встречаться не могли.
В это время Борис Леонидович очень много переводит: Петефи,
Гёте, Шекспир. В переводах Пастернака нашли политики политическую
неблагонадёжность. 21 марта 1947 года в газете
–13–
”Культура и жизнь” вышла знаменитая статья Алексея Суркова” О
поэзии Б. Пастернака”.
“Поэт – говорилось там”– с нескрываемым восторгом отзывается о
буржуазном временном правительстве… живёт в разладе с новой
действительностью… с явным недоброжелательством и даже злобой
отзывался о советской революции…прямая клевета на новую
действительность”.
Пастернак и Ивинская, конечно испугались тогда: обвинений было
достаточно, чтобы объявить Пастернака ”врагом народа” и уничтожить.
6 октября 1949 года Ивинскую вечером увезли на Лубянку. За что
же посадили Ивинскую? Следователь по её делу А. С. Семёнов требовал
написать содержание романа “Доктор Живаго “ и остался недоволен:
”Не то вы пишете, не то! Вам надо написать, что он является
клеветой на советскую действительность. И не стройте из себя
дурочку”. У Ивинской впереди лагерь в Потьма, у Пастернака –
инфаркт… Пастернак напишет Ренате Швейцер: ”Её посадили из–за меня
как самого близкого мне человека по мнению секретных органов, чтобы
на мучительных допросах от неё добиться достаточных показаний для
моего судебного преследования. Её геройству и выдержке я обязан
своей жизнью и тому, что меня в те годы не трогали…”
До сих пор остаётся загадкой, почему же не посадили самого
Пастернака. Он часто говорил и делал вещи, просто не мыслимые для
того времени. Например, в самый разгар травли Зощенко пастернак
пришёл в редакцию журнала” Новый мир”. Ему представили молодого
переводчика – Шера. Пастернак вскречал: ”Боже мой, этот молодой
человек так похож на бедного Михаила Михайловича! Все просто
оторопели. Зощенко –“отщепенец”, ”мерзавец “(как его тогда называли
многие), а тут с такой лаской и нежностью. Когда судьба Бухарина
была уже предрешена, Пастернак написал ему поддерживающее письмо,
в котором прямо сказал: ”Я не верю в вашу вину”. Пастернак мучился
от того, что другие сидят, а он – на свободе.
| |  скачать работу |
Б.Л. Пастернак |
