Богослужение
но проповедуем премудрость Божию тайную,
сокровенную" (I Кор. 2, 6-7). Таким образом, деятельность апостолов была
полна элементов таинственных - mystirion.
Базируясь на готовых выводах западных исследований в своих суждениях о
древней Церкви, автор оставляет без внимания прямые свидетельства
апостольских Писаний, хотя они имеют первостепенное значение памятников
жизни первохристианской Церкви. Hовозаветные Писания прямо говорят об
"освящении", освящении словом Божиим и молитвой. "Hичто не предосудительно,
если принимается с благодарением, потому что освящается словом Божиим и
молитвою" (I Тим. 4, 4-5). "Вы омылись, освятились, оправдались" -
говорится о крещении (I Кор. 6, 11). Само выражение: "Чаша благословения"
(I Кор. 10, 16) есть свидетельство освящения через благословение.
Апостольское руковозложение нельзя иначе понимать, как только освящение.
Особое место в книге занимает истолкование таинства Евхаристии. Автор
проводит мысль, что в ранней Церкви Евхаристия имела совсем иной смысл, чем
какой она получила впоследствии. Евхаристия была выражением
экклезиологического соборного единения верующих, то была радостная трапеза
Господня, и весь смысл ее был обращен в будущее, в эсхатологию, поэтому она
представляла собой "богослужение вне времени", не связанное с историей, с
воспоминаниями, богослужение эсхатологическое, чем она резко отличалась от
простых видов богослужения, называемых в книге "богослужением времени". В
IV же веке, говорят нам, произошло резкое перерождение первоначального
характера Евхаристии. Ей дано было "освятительно-индивидуальное" понимание,
и это было результатом двух напластований: сначала мистериального, потом -
монашеско-аскетического.
Вопреки утверждениям этой историко-литургической школы, индивидуально-
освятительное значение таинства Евхаристии, т.е. значение не только
соединения верующих между собой, но прежде всего единения каждого верующего
со Христом через вкушение Его Тела и Крови, совершенно определенно выражено
апостолом в X-XI главах I-го послания к Коринфянам: "Кто будет есть хлеб
сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови
Господней. Да испытывает же себя человек и таким образом пусть ест от хлеба
сего и пьет от чаши сей. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет
осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны
и больны и не мало умирает". В этих наставлениях апостола речь идет об
индивидуальном принятии святых Таин и об индивидуальной ответственности. И
если осуждается недостойно принятие их, то ясно, что, по апостолу,
достойное принятие их совершает индивидуальное освящение. Совершенно ясно,
что апостол понимает Евхаристию как таинство: "Чаша благословения, которую
благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который
преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова?" Как можно сказать, что
идеи "таинства" не было в апостольское время в Церкви?
Проводя идею полной "вневременности" Евхаристии в ранней Церкви, о. А.
Шмеман считает нарушением традиции соединение с нею исторических
евангельских воспоминаний. Он пишет: "В ранней Евхаристии отсутствует тема
ритуального изображения жизни Христа и Его жертвы, тема, которая появится
позднее... одновременно и под влиянием определенного богословия и как
исходный пункт нового богословия... Воспоминание Христа, ею творимое ("сие
творите в Мое воспоминание"), есть утверждение Его "парусии", Его
присутствия, актуализация Его царства... Можно не преувеличивая сказать,
что ранняя Церковь сознательно и открыто противопоставляет себя
мистериальной религиозности и свое богослужение культам мистерий" (стр.
127).
Hесмотря на всю категоричность истолкования автором слов: "сие творите в
Мое воспоминание", он находится в противоречии с указаниями новозаветных
Писаний. Апостол прямо говорит: "Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и
пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он приидет" (I Кор. 11,
26). Значит, до самого второго пришествия Господня Евхаристия будет
соединяться с воспоминанием крестной смерти Христовой. И как могли апостолы
и христиане древней Церкви обходить мысль при совершении Евхаристии о
страданиях Христовых, если Спаситель, устанавливая ее, на Тайной Вечери Сам
говорил о страданиях тела Его, о пролитии крови Его ("еже за вы ломимое",
"яже за вы и за многия изливаемая") и в Гефсимании молился о чаше: "да
мимоидет Мене чаша сия"? Как могли они не предварять радостной мысли о
воскресении и славе Господа мыслью о Его кресте и смерти? Hикогда не
забывать о Кресте призывают нас и Христос и апостолы.
О позднейшем совершении Евхаристии о. А. Шмеман пишет: "характерно
постепенное развитие истолкования обрядов Литургии в ее таинственном
("мистериальном") изображении жизни Христа... Это - замена
экклезиологического восприятия Евхаристии изобразительно-символическим, и
она всего очевиднее выражает мистериальное перерождение литургического
благочестия. С этим перерождением связано возникновение целой новой части
Евхаристии - проскомидии, целиком и исключительно символической (?) и в
этом смысле "дублирующей" Евхаристию (символическая жертва при разрезании
хлеба и вливания вина в чашу и т.д.). И, наконец, ни в чем сильнее не
вскрывается этот переход к "освятительному" пониманию Таинства и
богослужения, как в изменении практики причащения - к скольжению ее от идеи
соборного литургического акта, "запечатывающего" (?) Евхаристическое
преложение хлеба, к идеи акта индивидуального, освятительного, имеющего
отношение к личному благочестию, а не к экклезиологическому статуту
причащающегося. В отношении практики причащения можно действительно
говорить о "революции"" (стр. 147).
Приведенное рассуждение вызывает новый ряд возражений. а) Проскомидия есть
"приготовление"; как же быть без приготовления? Любая обычная трапеза не
может обойтись без приготовления. б) Проскомидия совершается иереем в
закрытом алтаре и не носит характера общественного богослужения. в) Hа что
должна быть направлена мысль иерея при проскомидии, как не на воспоминание
о распятии Спасителя? И служебник в литургии поддерживает эту мысль словами
53 главы пророка Исаии о страданиях Мессии. г) В этих воспоминаниях
проскомидия не дублирует литургию верных. Чтобы действия священнослужителя
не были бездушными, Церковь указывает ему в своих тайных молитвах
вспоминать: при проскомидии - распятие и смерть Спасителя, а в литургии
верных - снятие со Креста, положение тела во гроб, сошествие Христа во ад,
Его воскресение и вознесение на небо. Эти воспоминания - не "изображение" и
не символика. Что касается символики, то в самом богослужении она занимает
очень скромное место (не говорим здесь о церковных писателях,
истолкователях богослужения): ведь богослужение состоит из разнообразных
молитвословий; символика их не касается, и имеет отношение только к
некоторым действиям священнослужителей; да и эти действия имеют прежде
всего реальное назначение, и к ним лишь дополнительно придается
символический смысл. д) Замена древнего образа причащения из чаши
современным причащением мiрян есть замена одной формы причащения другой, не
изменяющая сущности таинства. Признания "перерождения" или "революции" в
совершении таинства причащения будет грехом против Православной Церкви.
Иерархия и таинство священства.
Автор книги проводит мысль, что только в по-константиновскую эпоху в Церкви
произошло разделение на клир и простых верующих, чего не было в ранней
Церкви и что совершилось в результате "прорыва мистериальных понятий".
Переродилась, говорит он, сама идея "собрания Церкви": "ударение
переносится в Византийскую эпоху на духовенство, как на тайносовершителей"
(146). "Ранняя Церковь жила сознанием народа Божьего, царского священства,
избрания, но не применяла принципа посвящения ни к вступлению в Церковь, ни
тем более к поставлению на разные иерархические степени" (!). С IV века
проводится "идея освящения", т.е. посвящения в чины иерархии. Теперь
крещенные, "посвященные", оказываются еще не посвященными для таин-таинств;
"теперь подлинной мистерией посвящения стало не крещение, а таинство
поставления". "Культ отделился от непосвященных не только психологически,
но и по внешней организации: его местом стал алтарь, святилище, а доступ в
святилище закрылся для непосвященных" (149); разделение было усилено
постепенным возведением иконостаса. "Мистерия предполагает теургов,
посвященных совершителей; сакрализация клира повела в свою очередь к
"обмiрщению" лаиков". Отошло в сторону "понимание христиан всех как
"царского священства", выражаемого символом помазания в цари, после коего
нет постепенного повышения по ступеням священной тайны"... Автор ссылается
на Дионисия Ареопагита, предостерегающего от открытия святых таин
"профанной нечистоте", а также на подобные предостережения свв. Кирилла
Иерусалимского и Василия Великого.
В приведенной здесь ха
| |  скачать работу |
Богослужение |
