Диалог двух современников (В.Шушкин и Ф.Абрамов)
ый взгляд, существенно
сужает тематические и шире – творческие рамки художественного творчества,
призывая писать лишь о вечных проблемах. Однако, как истинно народный
писатель, Абрамов видит в народе невыраженную художественно нравственную
нравственность к добру и справедливости. Художник – часть народа – и он
должен оправдать миссию выразителя этой осознанной невыраженности. Абрамов
говорит не о конкретной исторической и художественной ситуации (хотя и тут,
по-видимому, художнику нужно найти в конкретном вечное и нерпиходящее), а о
всей истории человечества. Эстетическая панорама расширяется, включая в
поле зрения и настоящее, и прошлое.
Система «нравственного искусства» требовала и от Шушкина разрешения
подобных вопросов. Заявив принцип бескомпромисной правдивости в искусстве,
Шушкин тут же распространяет свою конкрепцию на некую смоделированную
потенциальную ситуацию: «Чуствую необходимость оговорить одно
обстоятельство. А как быть со всякого рода шкурниками, бюрократами, если
они изображены предельно провдиво? Они что, нравственные герои? Нет. Но они
не безнравственны. Они есть та правда, которую заключает в себе всякое
время..., которую необходимо знать. Правда туженника и правда паразита,
правда добра и правдазла (разрядка наша.-П.Г.) – это и есть , пожалуй,
предмет истинного искусства. И это есть высшая Нравственность, котороая
есть Правда. Нравственным или безнравственным может быть искусство, а не
герои. Только безнравственное искусство в состоянии создавать образы лживые
– и «положительные», и «отрицательные»», (если их можно назвать образами).
Говорить в таком случае о нравственности или безнравственности нелепо.
Честное, мужественное искусство не задается целью указать пальцем: что
нравственно, а что безнравственно, это имеет дело с человеком «в целом» и
хочет совершенствовать его, человека, тем, что говорит ему правду о нем.»
(V;790
Если для Абрамова существует правда добра, то Шушкин не отрицает
вожможности существования «правды зла». Этот парадоксальный подход очень
свойственен Шушкину. Известна его формула: Нравственность есть Правда. Два
компонента этой системы, на первый взгляд, взаимозаменяемы. Можно сказать и
так: Правда есть Нравственность. Но тогда вствет вопрос о том, что же
первично в этой формуле; что порожает, а что порождено. Рассмотрим наш
второй, сконструированный и «перевернутый» вариант. Некая жизненная правда,
«разлитая» в человечестве, есть во всех и одновременно в каждом, диктует
истинно нравственное искусство (поступки, решения и т.д.). Следовательно,
безнравственен тот, у кого априорно нет этой правды, он обделен уже
изначально и, в принципе, изменить ничего нельзя. Раз так – безнравственный
человек – изгой человечества, недочеловек.
Теперь рассмотрим шушкинскую формулу. Нравственный человек (художник)
имеет дело и с безнравственными людьми, явлениями, фактами, но и в них он
должен видеть не то, что отвечает только его, истинно нравственным
постулатам, а то что добра противостоит правде зла (правде нерпикрытое и не
«подслащенной» реальности), то эту «антиправду» следует принять и понять,
т.к. и она есть предмет истинного искусства. Художник пишет истинный образ,
а не «положительных» или «отрицательных» героев.Правда художника может
быть правдивой (истинной), если она видит в бытии две его стороны: добро и
зло. Если правда закрывает глаза на зло, она безнравственна (и она,
следовательно, перестает быть правдой). Если нравственность конкретного
художника видит (или хочетвидеть) в жизни, положми, только зло (или добра,
имея однозначную «установку»), то она, эта нравственность, неправдива
(значит и безнравственна). Без взоимодополнения и взоимоперехода правды и
нравственности друг друга нельзя, по мысли Шушкина, постигнуть ни первое,
ни второе. Правда всегда предполагает нравственность, а нравственность –
правду. Познать правду (как и нравственность) как таковую без применения к
ней второй категории нельзя. С этим сложным взоимодействием и имеет дело
искусство.
Общую позицию Абрамова и Шушкина как художника можно определить всего
одним словом – ответственность. Ответственность перед искусством, народом,
вечностью. Для художников искусство всегда предполагает размышление о
судьбах народа. Современность всегда берется во вневременном и надвременном
контексте.
«Совесть, - писал Абрамов, - это как раз та сила, которая выводит
человека из равнодушия, сдирать с него коросту эгоизма, пробуждать в нем
чувство ответственности за все, что происходит вокруг.» (13)
эта беспокойная совесть художника призывает нас к ответственности перед
лицом искусства.
Небезинтересно теперь рассмотреть организацию авторского повествования в
произведениях Шушкина и Абрамова.
В.В.Кожников установил, что образ автора является идним из образов
произведения. Он создан реальным автором, подобно тому, как были созданы и
остальные образы. Автор, таким образом, репродуцирует образы, повышая,
расширяя обзор «нейтрального рассмотрения.
«Этот образ может выступить как полноценный образ непосредственного
героя-участника действия (что особенно характерно для автобиографических
повествований), как образ рассказчика, повествователя (разумеется, образ
рассказчика далеко не всегда является образом автора; нередко автор
изображоет совершенно независимого от него или даже несовместимого с ним
повествователя), как образ лирического героя и т.п.
Но во всех этих случаях перед нами именно образ, подобный другим образам
произведения. Между тем автор всегда выступает в произведении как
изображающая сила, и как творческий субъект произведения. Сущность этого
художественного феномена с особенной отчетливостью выявляется именно на
материале образа автора. Ведь автор как творческий субъект воплощается и в
этом изображении самого себя. И воплощается он уже не в форме голосо автора
– голоса, который проникает всю цельность произведения.
Голос автора реализуется с разной степенью отчетливости и чистоты. Он
присутствует не только в повествовании, но и в речи... героев произведения.
Нередко он целиком вплетается в голос или рассказчика, даже как бы
растворяется в голос героя и его очень трудно уловить и выделить. <...> И
все же голос автора так или иначе всегда выражается в произведении (нередко
даже помимо воли самого автора), ибо он представляет собой необходимую
художественную объективацию автора, безкоторого вообще немыслимо
произведение.» (14)
Образ автора – практически неохватная система частных проявлений
реального авторского сознания, конкретный репрезентант некого частного
индивида. Образ автора – практически бесконечная череда рече-стилевых
трансформаций, описать которые можно только в случае полной
«инвертаризации» всех текстов. Даже внутри одной художественной системы
одного автора этих репрезентантов может быть несколько;они могут
образовывать типологические парадигмы, имеющие в свою очередь, связь друг с
другом. И все же в этой массе взаимозависимостей и отношений есть так
сказать «предельные типы» речевых репрезентантов, которые образуют
своеобразные полюса системы художественной речи.
С одной стороны,- это тексты напрямую «сказочные», в которых нет
«авторского голоса» в привычном смысле. С другой стороны, - тексты, в
которых «авторское» как бы заслоняет собой сам текст; здесь уже трудно
различается грань между художественным произведением и неким
протопублицистическим произведением. Между этими полюсами – собственно
тексты с упомянутой выше сложностилевой организацией. Эти тексты составляют
костяк литературы, ее основной корпус. Именно в них и проявляется,
собственно, «текстовость» авторского повествования с его инвариантами.
Первый периферийный, корпус текстов характеризуется так сказать
«внетекстовостью» автора («авторскоий голос» здесь предельно внимателен).
Второй тип периферийный текстов имеет в своей структуре «надтакстового»
автора, автора-демиурга, создателя в настоящем, на наших глазах, ткани
произведения.
Если «внетекстовый» автор рассматривается нами как традиционный
асинхронный автор, пребывающий всегда в прошлом (даже в сказачных текстах
автор диахронен, т.к. чисто логически уже предпологается элементарная
запись автором текста), то «надтекстовый» автор – синхронен.
Если, в свою очередь, «текстовый» автор может быть восстановлен из суммы
конкретного текста или даже из отдельных его элементов, то автор
«внетекстовый» может быть выявлен только суммой текстов данного реального
автора. «надтекстовый» автор, как правило, выявляется из одного текста.
И наконец дифференциацию этих типов текстов можно произвести по
выдвинутому Кожиновым принципу «образа автора». Собственно «текстовые» (с
авторской точки зрения) произведения, безусловно, имеют дело с самим
реальным автором, а лишь с его опосредованным образом. «Надтекстовый» автор
в ряде случаев есть только художественный образ; однако в рассмотренном
ниже примере автор сознательно «сбрассывает маски» и предстает перед
читателем в «правдивой реальности». «Внетекстовый» автор лишен
«материальной», т.е. формально выраженной, структурыи, как следствие, образ
автора тут транформируется в «образ рассказчика».
В концентрированном виде это можно представить так:
|«надтекстовый» автор |«внетекстовый» автор |«текстовый» автор |
|Синхронен |Диахронен |«синхроне
| |  скачать работу |
Диалог двух современников (В.Шушкин и Ф.Абрамов) |
