Духовная культура первобытного общества
гремучей змеи, прадеда и царя
всех змей, как божественного покровителя, могущего послать попутный ветер
или бурю. У перуанских племен до принятия религии инков существовало
обожествление больших змей. Один из старинных писателей говорит: «Они
обожествляют дьявола, когда он является им в образе какого-нибудь животного
или змеи и говорит с ними». Мы можем проследить почитание змей в
классические и варварские времена в Европе. Большая змея защищала афинскую
цитадель и получала ежемесячно медовые пироги. Римский местный гении также
являлся в образе змеи. Почитание змей и обычай кормить домашних змей
существовал некогда у древних пруссов. В Ломбардии обожествляли золотую
ехидну, пока Барбат не овладел ею, и местные ювелиры не превратили ее в
священные чаши. До сих пор еще в наших сказках для детей не забыта змея,
которая приходит в золотой короне и пьет молоко из детской чашки, а также
редко показывающаяся домашняя змея, которая любит детей и коров и дает
знать о близкой смерти в семье.
Наконец, пара домашних змей, жизнь и смерть которых имеют мистическую
связь с судьбами хозяина и хозяйки дома. Обожествление змей, и притом
наиболее непосредственное, ярко выражено в туземных религиях Южной Азии.
Оно, по-видимому, играло немаловажную роль в древнем индусском буддизме,
потому что скульптурные украшения Санчи изображают толпу змеепоклонников.
поклоняющихся пятиглавому змеиному божеству в его храме. Люди эти
изображены со змеями, выходящими из их плеч, а их раджа украшен пятиглавым
змеем, поднимающимся в виде шапки над его головой. Здесь, кроме того,
тотемизм сталкивается с офиолатрией. Санскритское название змеи «нага»
переходит на ее поклонников, и, таким образом, истолкование мифа должно
придать разумный смысл легендам о змеиных племенах, которые оказываются
просто змеепоклонниками, племенами, получившими от священного
пресмыкающегося как свое имя — нага, так и мнимую родословную. Эти
нагасские племена Южной Азии, с одной стороны, аналогичны змеиным индейцам
в Америке, а с другой — офиогенам, или змеиным племенам Троада. Последние
считали себя потомками древнего героя, превращенного в змею, и
родственниками ехидн, от укуса которых лечили прикосновением.
Змеи занимают видное место в религиях мира как воплощения, вместилища или
символы высоких божеств. Таковы были гремучая змея, которой поклонялись
натчезы в храме Солнца, и змея, принадлежавшая божеству ацтеков,
Кецалькоатлю[vii]. Змеи до сих пор служат предметами поклонения у негров
Невольничьего Берега, но не сами по себе, а из-за воплощенного в них
божества. Змею держали и поили молоком в храме древнего славянского бога
Потримпса[viii]. Змея служила символом бога-целителя Асклепия, который жил
или проявлял себя в громадных ручных змеях, содержавшихся в посвященных ему
храмах. Наконец, финикийская шея со своим хвостом во рту, символ мира и
небесного бога Тааута, в поем первоначальном значении представляла,
вероятно, мифическую мировую змею, подобно скандинавскому змею Мадгарду, и
только в позднейших веках превратилась в эмблему вечности. Едва ли можно
считать доказанным, что дикие народы, в своем мистическом взгляде па змей,
самостоятельно выработали столь знакомое нам олицетворение зла в образе
змеи. В древние времена такой характер имело, возможно, чудовище,
изображение которого столь часто встречается на гробах мумий,— змей-Апофис
египетского Аида. Несомненно, такие же свойства следует приписать злому
змею последователей Зороастра — Азги-Да-гаке, изображение которого имеет
столь поразительное сходство с семитическим змеем, быть может и исторически
связанным с ним. Слияние древних обрядов офиолатрии с мистическими
представлениями гностицизма проявляется в культе, который, если верить
преданию, полухристианская секта офитов посвящала ручным змеям. Змей этих
вызывали из их убежищ, давали им обвиться вокруг священного хлеба и
поклонялись им как представителям великого небесного царя, который в начале
мира дал мужчине и женщине познание тайн. Таким образом, мы находим в
почитании животных самые крайние типы религиозного поклонения вообще, от
самого положительного реализма до самого туманного мистицизма.
При изучении анимистических доктрин наше внимание было до сих пор обращено
преимущественно на мелких духов, деятельность которых касается более
близких и непосредственных интересов жизни человека и окружающей его среды.
Обращаясь затем к божественным существам, имеющим более широкий круг
действий, мы легче всего совершим этот переход с помощью некоторой
специальной группы понятий. Меткое замечание Огюста Конта обращает наше
внимание на крайне важный процесс теологической мысли, который мы должны
постараться представить себе с возможной ясностью.
В своем «Курсе позитивной философии» Конт отличает богов в собственном
смысле их общему к отвлеченному характеру от чистых фетишей (т. е.
одушевленных предметов). Скромный фетиш управляет только одним предметом, с
которым он неразлучен, между тем как боги управляют целым рядом явлений
одновременно в различных телах. Когда, продолжает Конт, сходное
произрастание различных дубов в лесу повело к теологическому обобщению
одинаковых для них явлений, отвлеченное существо, образовавшееся таким
образом, стало уже не фетишем одного какого-нибудь дерева, но божеством
целого леса. Здесь ясно виден переход от фетишизма к политеизму[ix],
который обусловлен неизбежным преобладанием видовых понятий над
индивидуальными.
Это замечание Конта может быть непосредственно применено к разряду
божественных существ, которых вполне уместно назвать «видовыми божествами».
Грубые попытки варварской теологии объяснить однообразие обширного класса
предметов подведением индивидуальных понятий к видовым крайне интересны для
изучения. Чтобы объяснить то, что мы вообще называем видом, дикари отнесли
бы его происхождение к общему прародителю, или к коренному архетипу[x], или
к видовому божеству, или же связали бы вместе эти понятия. Для таких
умозаключений разделение растений и животных на классы представляло, быть
может, одну из самых ранних и легких задач. Однообразие каждого разряда не
только указывало на общее происхождение, но и наводило на мысль, что
существа, столь лишенные индивидуальности и обладающие свойствами, которые
как бы отмерены по одной общей мерке, не могут быть самостоятельными,
свободными деятелями, а только копиями с общего оригинала.
Так, в Полинезии, как мы уже говорили, некоторые виды животных принимались
за воплощение известных божеств. У самоанцов вопрос об индивидуальности
подобных существ был поднят и решен вполне положительно. Если, например,
бог селения имел обыкновение являться в образе совы и кто-нибудь из его
поклонников находил у окраины дороги мертвую сову, то он должен был,
оплакав кончину священной птицы, похоронить ее с почестями. Из этого вовсе
не следовало, что сам бог умер, потому что он воплощен во всех живущих
совах. По описанию патера Джеронимо Боскаиа, представления племени
акагчемем в Верхней Калифорнии являют собой любопытную параллель с
представлениями самоанцев. Это племя обожествляло большую птицу, по-
видимому, орла или коршуна. Ежегодно в сельских храмах одну такую птицу
торжественно убивали, без пролития крови, и сжигали ее тело. При этом
туземцы твердо верили, что они ежегодно приносят в жертву одну и ту же
птицу и, кроме того, именно ее убивают во всех селениях.
В среде сравнительно цивилизованных перуанцев Акоста нашел другое учение о
небесных архетипах. Говоря о звездных божествах, он замечает, что пастухи
поклонялись некой звезде, по имени овца. Другая, носившая имя тигр.
защищала их от нападений тигров и т. д. «Вообще они полагали, что все звери
и птицы, живущие на земле, имели свой первообраз на небе, от которого
зависело их размножение и процветание, и объясняли таким образом
существование различных звезд, называемых Чакана, Топаторка, Маманя, Мицко,
Микикираи и пр., приближаясь тем самым в некоторой степени к учению Платона
об идеях».
Североамериканских индейцев также занимал вопрос об общих предках, или
божествах видов. Один из миссионеров излагает их представления в том виде,
как он нашел их в 1634 г.: «Они говорят, кроме того, что все животные
каждого вида имеют старшего брата, который служит как бы началом и корнем
всех других особей; этот старший брат удивительно силен и велик. Старший
брат бобров, говорили они мне, может быть величиной с нашу хижину». Другое
старинное сочинение говорит, что у них каждый вид животных имеет свой
архетип, или первообраз, в стране душ. Там находится, например, «маниту»,
или архетип, всех быков, который одушевляет всех животных этого вида.
Обращает на себя внимание совпадение подобных воззрений с идеями другой
отдаленной народности: на Буяне, райском острове русского мифа, живет Змея,
старейшая из всех змей, вещий Ворон, старший брат всех воронов, Птица,
самая большая и старая из всех птиц, с железным клювом и медными когтями, и
Пчелиная матка, старейшая из пчел. В сравнительно новом описании ирокезов у
Моргана говорится об их вере в духа каждого вида деревьев и растений,
например дуба, болиголова, клена, брусники, малины, мяты, табака.
Учение о видовых божествах нигде, быть может, не изложено более
определенно, чем у Кастрена, в его «Финской мифологии». В его описании
поклонения природе в С
| |  скачать работу |
Духовная культура первобытного общества |
