Эволюция любовной лирики XVIII века
нности, что он вправе говорить от имени нации и выражать ее
чувства»[15]. И поэтому Ломоносов считал свою поэзию выражением общих, а не
индивидуальных чувств:
Творец и царь небес безмерных,
Источник лет, веков отец,
Услышь глас россиян верных
И чисту искренность сердец.
Ломоносов не считал возможным перейти от общего к частному и
индивидуальному, от голоса народа, нации — к выражению индивидуального
чувства, так как это значило бы, по мнению Ломоносова, «из мира вечных
ценностей перейти в сферу эгоистических интересов сословий и людей, это
значило превратить поэзию из силы, равновеликой государству, религии,
истории, в забаву, игрушку, прихоть»[16]. Именно поэтому он так непримирим
к лирике любви:
Мне струны поневоле
Звучат геройский шум.
Не возмущайте боле
Любовны мысли ум,
Хоть нежности сердечной
В любви я не лишен,
Героев славой вечной
Я больше восхищен.
В «Разговоре с Анакреонтом» Ломоносов, отвечая на оду Анакреонта, в
которой тот умоляет нарисовать портрет своей возлюбленной, просит
нарисовать портрет своей Матери-России:
Изобрази Россию мне,
Изобрази ей возраст зрелой
И вид в довольствии веселый,
Отрады ясность по челу
И вознесенную главу.
В своем стихотворении «Ночною темнотою» (1747) автор обращается к теме
любви. Любовь здесь чувство, которое внезапно привносится извне, которое
мучит и от которого невозможно освободиться:
Мой лук еще годится,
И цел и с тетивой,
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой.
Теория страстей также занимает значительное место в «Риторике», где в
числе прочих рассматривается и природа любви. Чувства, вызываемые
прекрасным (в отличие от возвышенного), Ломоносов сближает с любовью. Он
называет эту страсть матерью всех других. Таким образом, прекрасное —
основа, источник, критерий эмоций, в том числе и любви.
Но все-таки главную роль в творчестве Ломоносова играет тема любви к
Родине как чувства всеобщего, а не просто индивидуального чувства,
лишенного высот духа. Но это чувство достаточно личное, в поэтической же
форме оно предстает перед нами как сверхличное, как обобщение всех чувств,
испытываемых по отношению к Родине — России!
Итак, собственно любовной лирике М. В. Ломоносов уделял немного
внимания, но его работы в области теории литературы помогли дальнейшему
развитию лирики. а его торжественные стихотворения, посвященные любви к
Родине, долгие годы оставались примером для подражания.
Принципы классицизма и, в особенности, классицистической лирики вслед
за В.К. Тредиаковским и М.В. Ломоносовым продолжал развивать А.П.
Сумароков. Свои мысли о творчестве А.П. Сумароков изложил в своей «Эпистоле
о стихотворстве», являющейся вольным переводом «Поэтического искусства»
Буало. Хотя Сумароков неоднократно заявлял, что у него не было никаких
руководителей в поэзии, однако несомненно то, что в начале своей
поэтической деятельности, во вторую половину 1730-х годов, он был
убежденным последователем Тредиаковского. Появление новаторской поэзии
Ломоносова Сумароков, по словам последнего, встретил недружелюбными
эпиграммами. Однако вскоре Сумароков, как, впрочем, и Тредиаковский, усвоил
новые принципы версификации и литературного языка, введенные Ломоносовым.
М.М. Херасков придумал такую надпись к портрету А.П. Сумарокова,
помещенному в полном собрании всех сочинений А.П. Сумарокова (1781):
Изображается потомству Сумароков,
Парящий, пламенный и нежный сей творец,
Который сам собой достиг Пермесских токов,
Ему Расин поднес и Лафонтен венец.
Но, кроме трагедий, басен и од, Сумароков писал и любовные
стихотворения. А.П. Сумароков творил в русле классицизма и, следовательно,
строго придерживался определенной жанровой организации. Именно поэтому его
стихотворения о любви часто написаны в чисто классицистических жанрах —
идиллии, эклоги, элегии. А.С. Пушкин называл поэзию Сумарокова «цинической
свирелью». «Свирель» в 18 веке служила для обозначения так называемых
пастушеских жанров — идиллии и эклоги. «Цинической» она названа потому, что
любовные стихотворения действительно отличаются некоторой фривольностью,
что полностью отвечало запросам придворной жизни того времени. Его любовные
песенки писались от лица как мужчины, так и женщины, в них выражались
оттенки любовных чувств, в особенности ревность, томление, любовная досада,
тоска.
Белинский, характеризуя эклоги и указав на их достаточную
откровенность, все же отметил: «и несмотря на это, Сумароков и не думал
быть соблазнительным или непримиримым, а, напротив он хлопотал о
нравственности»[17].
В доказательство своей точки зрения Белинский полностью привел
посвящение из «Эклог» Сумарокова; основная идея этого посвящения
сформулирована Сумароковым в следующих словах: «В эклогах моих возвещается
нежность и верность, а не элопристойное сластолюбие и нет таковых речей,
кои бы слуху были противны». Сумароков, конечно же, понимая относительность
подобных слов: в одной своей, почти неприличной басне он иронически
заметил: «Я скромности всегда был крайний почитатель».
Сумароковым написано множество эклог, но все они более или менее
однообразны. П.А. Берков во вступительной статье к книге А.П. Сумарокова
отмечает, что почти каждая эклога начинается «большим «пейзажным»
введением, изображающим условную пастушескую, счастливую страну»[18].
Пейзаж в сумароковских эклогах обычно тихий, безоблачный, чаще всего
залитый солнцем, иногда посеребренный луной:
К раскрытию очей и к услажденью взора
Выходит из-за гор прекрасная Аврора,
Сияет на лугах прекрасная весна...
После описания пейзажа либо герой, либо героиня сообщают своим друзьям
или поверяют источнику свою тайну — любовь к пастушке или пастуху.
Дальнейшая часть эклоги содержит борьбу между страстью и стыдом, всегда
завершающая «цитерскими утехами», о которых хотя и коротко, но всегда с
несомненным удовольствием говорит Сумароков в последних стихах:
И лишь коснулися они дубравы той,
В минуту овладел он всею красотой,
Лип были ветвия наместо им покрова,
А что там делалось, то знает та дуброва.
(«Цения»)
Как, например, в эклоге «Флориза»:
О, вы, страдания, дошедшие к концу!
Касайтеся, горя, любовному венцу,
Насытьтеся теперь цитерскою забавой
И наслаждайтеся победою и славой.
Сумароков в своих эклогах воспевает любовную страсть. Герой эклоги
«Целимена», пастух Оронт, произносит ей целый панегирик:
...нет такия силы
Минуты описать, которы столько милы,
В которы человек не помнит сам себя...
А в эклоге «Ликориса» Сумароков так отзывается о любви:
Вкусив дражайший плод, любовник говорит:
Ах, мало человек судьбу благодарит,
Имея таковы во младости забавы,
Важнейшие стократ величия и славы!
В эклоге «Целимена» любовь оказывается самой важной составляющей
человеческой жизни:
Природа таковых плодов не извела,
Которы бы превзошли любовные дела,
И что бы быть могло во самом лучшем цвете
Любовной нежности прелестнее на свете.
В эклоге «Дориза» любовь приходит и во сне:
То видит и во сне: ей, кажется, милует,
Кто въяве в оный час, горя, ее целует.
Любовь оказывается тем чувством, которое хотят пережить все люди, как,
например, в эклоге «Клариса»:
Подружкина любовь Милизу заражает,
Милиза дней чрез пять Кларисе подражает.
Любимая женщина становится самой красивой женщиной, как это происходит
с героиней эклоги «Калиста»:
Зефиры во власы твои пристрастно дуют,
Где пляшешь ты когда, там грации ликуют.
Сравненна может быть лишь тень твоя с тобой.
Когда ты где сидишь в день ясный над водой.
Для Сумарокова изображаемый им мир пастухов и пастушек — это
сладостный вымысел, это золотой век, это та пасторальная утопия, в которую
автор уводит читателей от мрачных реалий окружающего мира. В идиллиях
Сумароков изображает мирную, добродетельную жизнь, в которой пастухи и
пастушки влюбляются на фоне великолепных пейзажей и признаются в этой
любви:
| |  скачать работу |
Эволюция любовной лирики XVIII века |
