Французские простветители
делах, вдохновленных небом, в
добродетелях, порожденных им в радости быть угодным небесам, он увидит
прообраз небесного блаженства,
__________________________________________________
блещущий в доме его, и по сто раз на день волей -неволей будет говорить
себе: “Нет, человек не может быть таким сам по себе, - что-то иное более
чем человеческое, царит здесь”.
Как и просветители, Руссо мечтает о будущем обществе как светлом
мире, без тирании, суеверий и сословий предрассудков, как “гармонию
мыслящих существ” по словам героя вставной новеллы - лорда Эдуарда
Бомстона.
“Юлия или Новая Элоиза” является едва ли не кульминационным пунктом в
истории европейского романа ХVIII в. Многообразные повествовательные
элементы, накапливавшиеся в нем в течение более чем полустолетия, собраны
здесь на новой основе и в новых идейно-художественных целях. Не остался без
влияния на Руссо и любовный французский роман аббата Прево (“Манон Леско”).
Роман Ричардсона — роман чувствительных испытаний и семейного быта - дал
“Новой Элоизе” немало своих приемов и своей атмосферы. Сыграла известную
роль и литература путешествий, в том числе и столь любимый Русо «Робинзон
Крузо».В свою очередь, “Новая Элоиза” во многом определила дальнейшие пути
развития буржуазного романа. Она заслонила собою всю ту галантно –
эротическую литературы XVIII в., которая еще недавно почти монополизировала
описание и литературное истолкование чувства любви. Картинам любовных
ощущений роман Руссо противопоставил живопись чувства, раскрытого во всех
его самых глубоких и интимных, незаметных для постороннего глаза,
перипетиях.
В смысле этой органической “чувствительности” “Новой Элоизы” учеником
Руссо явился впоследствии Гете со своим “Ветром” и Карамзин с “Бедной
Лизой”, не говоря уже о многочисленных французских подражателей романа.
2.4 Идейно – эстетические параллели
Для Льва Толстого, как он сам писал, “Руссо и Евангелие два самых
сильных и благотворные влияния” на его жизнь.
Влияние идей Руссо на Льва Толстого - факт общеизвестный. Русский
писатель сам об этом неоднократно говорил. Примечательно его высказывание в
старости: “К Руссо были несправедливы, величие его мысли не было признано,
на него всячески клеветали. Я прочел всего Руссо, все двадцать томов,
включая “Словарь музыки”. Я более чем восхищался им, я боготворил его. В
пятнадцать лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного
креста. Многие его страницы так близки мне, что мне кажется, я их написал
сам”. Это и ряд других восторженных признаний послужили основанием для
максимального сближения взглядов Руссо и Льва Толстого. Сложился даже
стереотип сравнительного анализа: “всё мировоззрение Толстого - и его
нравственная доктрина, и его отношение к религии, природе, и эстетические
взгляды, и политические установления - является воспроизводством и
дальнейшим развитием идей Руссо” (Е.И. Рачин). О сходстве воззрений двух
мыслителей написано много, о различиях сказано вскользь. На наиболее
существенное расхождение указан сам Лев Николаевич Толстой. “Меня, - писал
он в дневнике 1905 г., - сравнивают с Руссо. Я многим обязан Руссо и люблю
его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую
цивилизацию, я же - лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть
рост человечества. Рост необходим ... Но сук или силы жизни, растущие в
суку, неправы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей
лжецивилизацией”.
Восторженное восприятие Львом Толстым идей Руссо даже в молодости, не
говоря о зрелом периоде жизни, соседствовало с неустанной потребностью
взвесить все за и против, с внутренней полемичностью, и в результате
обнаруживалось немало серьезных расхождений.
Л Н. Толстому с юности хорошо были известны как трактаты, так и романы
Руссо. В старости о признавался, то с 14 до 20 лет среди произведений,
произведших на него впечатление, были и произведения Руссо: “Исповедь” и
“Эмиль”- “огромное”, “Новая Элоиза” - “очень большое”. Сохранились
философские замечания молодого Толстого (писаны им между 1847 и 1852
годами) на речи Ж.-Ж. Руссо.
При чтении “Эмиля” в 1852 г. Л.Н. Толстой дает такую оценку роману:
“Прочел “Profession de foi du Vicairt Savoyard”. - Она наполнена
противоречиями, неясными - отвлеченными местами и необыкновенными
красотами. Всё, что я почерпнул из неё, это убеждение в не бессмертии
души”.
Общее и различное во взглядах Руссо и Толстого становится явным даже
при беглом сопоставлении их взглядов.
Так, Льву Толстому близки люди, живущие в согласии с природой,
занимающиеся трудовой и серьезной деятельностью, но они менее всего в
сознании писателя связаны с руссоистской концепцией “естественного
человека”.
Можно увидеть родство между Руссо и Толстого в их трактовке
божественного начала мироздания и отношения к нему человека. На это
указывает и отрывок из “Исповеди Савойского викария” под названием
“Откровение и разум”, помещенный Львом Толстым во II томе “Круга чтения”.
Но было бы ошибкой сводить теологию Льва Толстого к постулатам Руссо, они
стали лишь одним из многих источников религиозного миросозерцания русского
гения. Различие между “естественной религией” Руссо и религией Льва
Толстого возрастает с годами; общим остается исходный момент - понимание
Бога как разумения жизни и нравственного миропорядка, а человека как
существа, верящего в то, что разумно. Но и такой подход приходит к Льву
Толстому лишь на рубеже 1870-80-х гг.
Полемично во многих случаях и отношение Льва Толстого к педагогическим
идеям великого предшественника. Педагогические разногласия мыслителей
очевидны при сопоставлении Толстым своего “метода выводов из наблюдений” с
“метафизическим методом” Руссо, то есть методом головным, содержащим в
основе ту или иную философскую установку, навязываемую ребенку сверху. “Это
история педагогии,- пишет Толстой водной из первых своих педагогических
работ, - которую я назову скорее историей образовательных теорий
воспитания, есть история стремлений человеческого ума от идеи образования
идеального человека к образованию известного человека. Этот ход можно
проследить со времени возобновления наук через Лютера, Бако, Руссо,
Комениуса, Песталоцци до новейшего времени”. Эмиль у Руссо создан по
замыслу воспитателя, трафарет “идеального человека” был применен к вполне
конкретной личности, которая в итоге воспитывалась в духе руссоистской
религии “естественного человека”.
Среди философов нового времени Руссо принадлежал к числу тех, которые
утверждали природную доброту как исходный принцип. “… Природа создала
человека счастливым, но общество искажает его и делает несчастным”.
“Воспитывая, должно любить воспитуемого, эго не только главное, это
главнейшее. И воспитывать человека должно опираясь на собственную природу.
Воспитание на лоне природы, вдали от развращающего влияния городской
цивилизации, в наибольшей степени способствует развитию природных
стремлений и природных чувств”. Первая книга “Эмиля” начинается словами:
“Всё выходит хорошим из рук творца, всё вырождается в руках человека”.
Вслед за Руссо, Лев Толстой идеализировал природу ребенка. Оп
высказывал убеждение в совершенстве его природы: здоровый ребенок родится
на свет, вполне удовлетворяя требованиям “безусловной гармони в о
отношении правды, красоты, которые мы носим в себе” Ребенок, родившись,
представляет собой первообраз гармонии, правды, красоты и добра”.
Идеализация природы ребенка Льва Толстого вытекала из его теории
“свободного воспитания”.
Так же, как и Руссо, Лев Толстой считал, что взрослые воспитывают
детей в зависти к их испорочности, стараясь как можно скорее сделать их
такими же испорченными, как они сами. Лев Толстой, как и Руссо,
придерживался принципа природообразности, считая, что только на “воздухе”
между учинеками и учителем устанавливаются новые отношения большей свободы,
большей простоты и большего доверия, то есть те самые отношения, которые
представлялись ему идеалом того, к чему должна стремиться школа.
Л.Н. Толстой и Руссо расходились в выборе форм организации обучения.
Руссо считал, что один человек должен воспитывать одного человека, Толстой
же выступал за школьную форму обучения.
Но оба они полагали, что главное “это любовь к детям”. Во главу угла
оба педагога ставили интерес ребенка к общению. Руссо и Толстой считали что
обучение и воспитание неразделимы, ребенка нужно обучить только одной науке
“науке об обязанностях человека”.
В связи с этим очевидно, что Лев Николаевич Толстой, замышляя план
одного из своих первых произведений “Четыре эпохи развития”, явно под
влиянием “Эмиля” выделил в нем четыре части: Детство, Отрочество, Юность,
| |  скачать работу |
Французские простветители |
