Герои и толпа
к подражанию. “Наглядно формулирует этот процесс
заразы Эспинас. Говоря об осах, он задается вопросом, каким образом
сторожевые осы сообщают своим товарищам об угрожающей опасности. А этот
вопрос ведет его к вопросу более общему: каким образом, например, гнев
передается от одного индивида к другому? Единственно путем зрительного
впечатления, отвечает Эспинас, путем созерцания разгневанного субъекта.
Взволнованная оса особенным образом жужжит и вообще чрезвычайно энергически
выражает состояние своего сознания. Другие осы слышат этот характерный шум,
при представлении которого в них начинают возбуждаться те именно части
нервной системы, которые в них обыкновенно возбуждаются, когда они сами
точно так же жужжат. Мы уже видели выше, что представление”, получается
своеобразный эффект волны.
“Чем слабее централизация мысли, тем легче совершаются подобные
движения. Наши осы видят, что их товарка влетает в гнездо, вылетает,
жужжит, словом — выражает гнев и беспокойство, и сами начинают вылетать и
беспокоиться. И это не подделка, а настоящий гнев. Энергическое внешнее
выражение какого-нибудь чувства до известной степени вызывает это самое
чувство. Так, актер, увлекаясь своими словами и жестами, переживает и
соответственное состояние сознания. Так, человек, фехтующий для забавы,
испытывает, однако, нечто подобное настоящему ощущению борьбы. Так,
обезьяны, кошки, собаки, начиная играть и подражая при этом драке, кончают
настоящей дракой. Так и осы. Механика, следовательно, всего процесса
следующая: впечатление особенным образом жужжащей и беспокойно движущейся
осы возбуждает к деятельности те нервные центры в осах-зрительницах,
которые в них возбуждаются, когда они сами точно так же беспокоятся; а
внешнее выражение гнева вызывает в конце концов настоящий гнев, который и
овладевает моментально всем сборищем.”
Михайловский даже выводит своеобразный закон, при котором гнев будет,
расти пропорционально размеру электората. “Представим себе собрание,
положим, в 300 человек, перед которым говорит оратор. Допустим, далее, что
волнение, ощущаемое оратором, может быть выражено цифрой 10 и что при
первых взрывах своего красноречия он сообщает каждому из трехсот
слушателей, по крайней мере, половину этого своего волнения. Каждый из
слушателей выразит это рукоплесканиями или усиленным вниманием: в позе, в
выражении лица каждого будет нечто напряженное. И каждый будет,
следовательно, видеть не только взволнованного оратора, а и еще множество
напряженно-внимательных или взволнованных своих товарищей по аудитории. Это
зрелище будет, в свою очередь, усиливать что называется в парламентах
«движением» (зепзайоп). Положим, что каждый из слушателей получает только
половину этого всеобщего возбуждения. Тогда его волнение выразится не
цифрой 5, а цифрой 750 (21/2 помноженное на 300). Что же касается самого
оратора, этого центра, к которому со всех сторон возвращается поток
возбужденного им волнения с преувеличенной силой, то он может быть даже
совершенно подавлен этим потоком, как оно часто и бывает с неопытными,
неприспособившимися ораторами. Понятно, что в действительности
лавинообразный рост волнения не может быть так быстр, потому что не каждый
же из трехсот слушателей видит со своего места 299 взволнованных товарищей.
Но общий закон процесса все-таки именно таков”.
Таким образом, в явлениях стигматизации и в других поразительных
случаях влияния воображения на растительную и животную жизнь Мехайловский
видит переходную ступень между мимичностью, с одной стороны, и проявлениями
подражательности в мелких житейских делах и в записанных историей и
психиатрией нравственных эпидемиях — с другой. Пример же оратора,
увлекающего слушателей даже до совершенного забвения действительности,
представляет переход от случаев одиночного подражания Христу, казненному,
палачу, роженице и т. д. к массовым движениям и до известной степени
уясняет самый процесс заразы.
Попробуем разобратся
Вот Михайловский убедил нас в чрезвычайной силе и распространенности
этого “психического двигателя”, бессознательного или мимовольного
подражания, остается только разрешить вопрос об условиях, при которых
склонность к подражанию присутствует и отсутствует, появляется и исчезает,
выражается с большей и меньшей силой: при каких, следовательно, условиях
складывается то, что он называет «толпой», — податливую массу, готовую идти
«за героем» куда бы то ни было и томительно и напряженно переминающаяся с
ноги на ногу в ожидании его появления.
“Из каких людей составляется «толпа»? В чем заключается секрет их
непреодолимого стремления к подражанию? Нравственные ли их качества
определяют это стремление, или умственные, или какие Другие особенности?”
В четвертой части своей статьи «Герои и толпа», перед Михайловским
встает дилемма: “или подражательность не имеет ничего общего с симпатией,
или симпатия не может служить основанием для теории нравственных чувств”,
впрочем, ему здесь нет дела до систем морали, а потому он считает, что
можно ограничиться простым замечанием, что различие между симпатией и
подражательностью не так уже резко.
Рассуждая на тему подражательности, она “даже в наивысших своих
болезненных формах, есть лишь специальный случай омрачения сознания и
слабости воли, обусловленной какими-то специальными обстоятельствами.
Очевидно, что в этих специальных обстоятельствах должен находиться ключ к
уразумению всех разнообразных явлений.
Найдя этот ключ, мы откроем себе далекие перспективы в глубь истории и
в область практической жизни, ибо узнаем, как, когда и почему толпа шла и
идет за героями.”
Михайловский пытается дойти до причин явления, у него возникает
вопрос: “что же общего между условиями жизни современной якутки или
забайкальского казака и, например, итальянца XIV века, неистово и вместе
послушно отплясывающего тарантеллу, или крестоносца, почти автоматически
примыкающего к походу? Почему во всех этих случаях рефлекс получает именно
подражательный характер, а не какой-нибудь другой? В ответ мы получим или
простой итог: «имитативность, стремление приходить в унисон с окружающими
людьми есть существенное свойство человека, существенная черта его
психофизической природы, данная в самом устройстве нервно-мозгового
механизма» (Кандинский. Общепонятные психологические этюды). Или же нам
предложат отдельные отрывочные объяснения того, как крупное общественное
несчастье вроде труса, глада или нашествия иноплеменников парализировало
сознание и волю современников”
Гипнотизм
Седьмую главу своей статьи Михайловский начинает с обсуждения занятной
книжки г-на Кандинского, и при всем уважение Михайловского к автору, он
замечает, что “вторая часть этой книжки, озаглавленная «Нервно-психический
контагий и душевные эпидемии», целиком посвящена занимающему нас здесь
предмету, как показывает и самое заглавие. Это очень интересный этюд. Но
любопытно, что г-н Кандинский ни единым словом не касается мимичности и
происхождения покровительственно-подражательных органических форм; это для
него в некотором роде «чиновник совершенно постороннего ведомства». О
явлениях стигматизации упомянуто вскользь, в двух словах. Но самое
любопытное — это отношение автора к гипнотизму. Гипнотические опыты, по-
видимому, особенно дороги г-ну Кандинскому в качестве полемического орудия
против «чудес спиритизма»”. Похвальная конечно цель, но Михайловский
замечает, что в трактате, специально посвященном подражательности, едва-
едва упоминается о той громадной роли, которую подражание играет в самом
составе гипнотических сеансов. “Между тем здесь-то, может быть, и лежит
ключ к уразумению всей тайны «героев и толпы»”.
Дело в том, что у гип-нотиков, вместе с омрачением сознания, сильно
повышается рефлекторная раздражительность, именно потому, что подавляется
деятельность известных отделов головного мозга — коркового слоя полушарий,
гипнотик находится совершенно во власти экспериментатора. Однако это
состояние безвольной и бессознательной игрушки в руках другого человека
имеет свои степени. Есть, например, гип-нотики способные и неспособные
отвечать на заданный им вопрос. Очевидно, что у первых еще работают
некоторые части мозга, не функционирующие у вторых. Далее, одни
бессознательно подражают всем производимым перед ними движениям, но не
исполняют обращенных к ним приказаний, если приказания эти не
сопровождаются движениями, так сказать, подсказывающего свойства. Такой
гипнотик пойдет, пожалуй, за вами, если вы ему прикажете, но он пойдет
именно за вами, подражая вам, а отнюдь не потому, что ваше приказание дошло
по адресу. Есть, наоборот, и такие, которые действительно повинуются самым
нелепым приказаниям, например, пьют чернила, суют руки в огонь и т. п., не
нуждаясь в том, чтобы перед ними проделывалось то же самое. Ясно, что
повинующиеся погружены в менее глубокий сон (если можно в данном случае
употребить это слово), чем подражающие, ибо первые все-таки способны
воспринять приказание.
Все это дос
| |  скачать работу |
Герои и толпа |
