Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси
а во Владимире на Клязьме.
И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма
характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет
чересчур естественный характер физического движения: праведники
устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем: это, а также
болезненно-истерическое выражение некоторых лиц сообщает всему изображению
тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет
впечатление.
Совсем другое мы видим в древней рублевской фреске в Успенском соборе
во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается
исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные
руки праведных совершенно неподвижны, так же как и ноги, и туловище. Их
шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется
истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная
уверенность в достижении цели; но именно этой-то кажущейся физической
неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно
совершающегося духовного подъема: чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее
воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его
прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними
глазами совершенно неподвижного облика, - символически выражается
необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся
телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она
прислушивается. И иначе его услышать нельзя: нужно, чтобы сначала прозвучал
призыв "да молчит всякая плоть человеческая". И только когда этот призыв
доходит до нашего слуха.- человеческий облик одухотворяется: у него
отверзаются очи. Они не только открыты для другого мира, но отверзают его
другим: именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного
смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи,
производит потрясающее впечатление.
Ошибочно было бы думать, однако, что неподвижность в древних иконах
составляет свойство всего человеческого: в нашей иконописи она усвоена не
человеческому облику вообще, а только определенным его состояниям; он
неподвижен, когда он преисполняется сверхчеловеческим.
Божественным содержанием, когда он так или иначе вводится в неподвижный
покой Божественной жизни. Наоборот, человек в состоянии безблагодатном или
же доблагодатном, человек, еще не
"успокоившийся" в Боге или просто не достигший цели своего жизненного пути,
часто изображется в иконах чрезвычайно подвижным. Особенно типичны в этом
отношении многие древние новгородские изображения Преображения Господня.
Там неподвижны Спаситель, Моисей и Илия - наоборот, поверженные ниц
апостолы, предоставленные собственному чисто человеческому аффекту ужаса
перед небесным громом, поражают смелостью своих телодвижений; на многих
иконах они изображаются лежащими буквально вниз головой. На замечательной
иконе "Видение Иоанна Лествичника", хранящейся в Петрограде, в музее
Александра III, можно наблюдать движение, выраженное еще более резко: это -
стремительное падение вверх ногами грешников, сорвавшихся с лестницы,
ведущей в рай.
Неподвижность в иконах усвоена лишь тем изображениям, где не только плоть,
но и самое естество человеческое приведено к молчанию, где оно живет уже не
собственною, а надчеловеческою жизнью.
Само собою разумеется, что это состояние выражает собою не
прекращение жизни, а как раз
наоборот, высшее ее напряжение и силу. Только сознанию безрелигиозному или
поверхностному древнерусская икона может показаться безжизненною. Известная
холодность и какая-то отвлеченность есть, пожалуй, в иконе древнегреческой.
Но как раз в этом отношении русская иконопись представляет полную
противоположность греческой. В замечательном собрании икон в петроградском
музее Александра III особенно удобно делать это сопоставление, потому что
там, рядом с четырьмя русскими, есть одна греческая зала. Там в особенности
поражаешься тем, насколько русская иконопись согрета чуждой грекам теплотою
чувства. То же можно испытать при осмотре московской коллекции И. С.
Остроухова, где также рядом с русскими образцами есть греческие или
древнейшие русские, еще сохраняющие греческий тип. При этом сопоставлении
нас поражает, что именно в русской иконописи, в отличие от греческой, жизнь
человеческого лица не убивается, а получает высшее одухотворелие и смысл;
например, что может быть неподвижнее лика "нерукотворного Спаса" или "Ильи
пророка" в коллекции И. С. Остроухова! А между тем для внимательного
взгляда становится ясным, что в них просвечивает одухотворенный народно-
русский облик. Не только общечеловеческое, но и национальное таким образом
вводится в недвижный покой Творца и сохраняется в прославленном виде на
этой предельной высоте религиозного творчества.
Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать и о другой ее
черте, органически
связанной с аскетизмом. Икона в ее идее составляет неразрывное целое с
храмом, а поэтому подчинена его архитектурному замыслу. Отсюда -
изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение
архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом
отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую,
внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и вне непосредственной
связи ее с церковным зданием в тесном смысле слова.
Этот архитектурный замысел чувствуется и в отдельных ликах, и в
особенности в их группах – в иконах, изображающих собрание многих святых.
Архитектурному впечатлению наших икон способствует та неподвижность
божественного покоя, в который введены отдельные лики; именно благодаря ей
в нашей храмовой живописи осуществляется мысль, выраженная в первом
послании св. Петра. Неподвижные или застывшие в позе поклонения пророки,
апостолы и святые, собравшиеся вокруг Христа, "камня живого, человеками
отверженного, но Богом избранного", в этом предстоянии как бы сами
превращаются в "камни живые, устрояющие из себя дом духовный" (1 Петр. II,
4 5).
Эта черта больше, чем какая-либо другая, углубляет пропасть между
древней иконописью и живописью реалистическою. Мы видим перед собою, в
соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда
чересчур прямолинейные, иногда, напротив, - неестественно изогнутые
соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого
иконостаса, эти образы иногда чрезмерно удлиняются: голова получается
непропорционально маленькая по сравнению с туловищем; последнее становится
неестественно узким в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность
всего облика. Глазу, воспитанному на реалистической живописи, всегда
кажется, что эти стройные ряды прямолинейных фигур собираются вокруг
главного образа чересчур тесно.
Быть может, еще труднее неопытному глазу привыкнуть к необычайной
симметричности этих живописных линий. Не только в храмах - в отдельных
иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый архитектурный
центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра
непременно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих
сторон святые. В роли архитектурного центра, вокруг которого собирается
этот многоликий собор, является то Спаситель, то Богоматерь, то София -
Премудрость Божия. Иногда, симметрии ради, самый центральный образ
раздвояется. Так, на древних изображениях Евхаристии Христос изображается в
двойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны - святую
чашу. И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно
изогнутые и наклоненные к нему апостолы. Есть иконописные изображения,
самое название коих указывает на архитектурный замысел; такова, например,
"Богородица Нерушимая Стена" в киевском Софийском соборе: поднятыми кверху
руками она как бы держит на себе свод главного алтаря. Особенно сильно
сказывается господство архитектурного стиля в тех иконах, которые сами
представляют собою как бы маленькие иконостасы. Таковы, например, иконы
"Софии Премудрости Божией", "Покрова Св. Богородицы", "О Тебе радуется,
обрадованная, всякая тварь" и многие другие. Здесь мы неизменно видим
симметричные группы вокруг одной главной фигуры. В иконах "Софии" мы видим
симметрию в фигурах Богоматери и Иоанна Предтечи, с двух сторон
склоняющихся перед сидящей на престоле "Софией", а также в совершенно
одинаковых с обеих сторон движениях и фигурах ангельских крыльев. А в
богородичных иконах, только что названных, архитектурная идея, помимо
симметрического расположения фигур вокруг Богоматери, выдается изображением
собора сзади нее. Симметрия тут выражает собою не более и не менее как
утверждение соборного единства в человеках и ангелах: их индивидуальная
жизнь подчиняется общему соборному плану.
Этим объясняется, впрочем, не одна симметричность иконы. Подчинение
живописи архитектуре вообще обусловливается здесь не какими-либо
посторонними и случайными соображениями архитектурного удобства.
Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее
мыслей. В ней мы имеем живопись по существу соборную; в том господстве
архитектурных линий над человеческим обл
| |  скачать работу |
Иконопись и ее особенности. Иконописные школы Древней Руси |
