Интелегенция и революция
Другие рефераты
студент 1 го курса
экономико-правового
факультета 4 ой группы
Горбачев Сергей
Тема: “Интеллигенция и революция”.
(реферат)
Научный руководитель:
доктор исторических
наук, профессор
Шевлаков Сергей Николаевич
План:
I. Вступление . . . . . . . . . . . . . . . 3
II. Основная часть . . . . . . . . . . . 4
III. Заключение . . . . . . . . . . . . 25
Список используемой литературы:
1. “Великая Октябрьская социалистическая революция”. Энциклопедия. Москва,
1977 г.
2. “Советская историческая энциклопедия”. Москва, 1965 г.
3. Л. Люкс. “Летопись триумфального поражения”. Вопросы философии. Москва,
1991 г.
4. “Литературный Петербург, Петроград”. Москва, 1991 г.
5. В.П. Бажов “Интеллигенция: вопросы и ответы”. Москва, 1991 г.
При работе над этим рефератом кроме вышеуказанной литературы я
использовал еще ряд материалов вплоть до школьных записей, которые мне не
показалось нужным указывать в списке использованной литературы. Я ни в коей
мере не претендую на то, чтобы поставить свою подпись в конце работы, как
автор текста. Этот реферат является обобщением всей информации, которую я
почерпнул из различных книг. И так как я признаю это, я не счел необходимым
указывать в тексте работы сноски.
Вступление.
К излюбленным западным стереотипам относится тезис о так называемой
рабской психологии, будто бы распространенной в России. Как известно, этим
клише пользуются уже давно, в его распространении участвовали представители
самых различных политических направлений. Достаточно вспомнить, с одной
стороны, Маркса и Энгельса, а с другой — таких консервативных авторов, как
Кюстин или Токвиль. Столь шаблонный образ России не учитывает, однако,
явления, представляющие собой полную противоположность тому, что в западных
кругах является “типично русским”: речь идет о революционной интеллигенции.
Вряд ли какая-нибудь другая общественная группа в новой европейской истории
была в такой мере склонна к радикальному нонконформизму и бунту. В самом
деле, этой кучке людей удалось потрясти основы могущественной монархии и в
значительной степени способствовать ее краху. И это несмотря на то, что
революционная интеллигенция не имела никакого влияния на аппарат власти, не
была сколько-нибудь укорена в обществе и в буквальном смысле слова
олицетворяла беспочвенность. О причинах решающего успеха интеллигенции
ведутся страстные споры и в России и на Западе. Но не меньшей загадкой
остается и ее крушение через каких-нибудь десять лет после триумфа 1917
года.
[pic]
Вслед за Георгием Федотовым и некоторыми другими русскими мыслителями
мы можем рассматривать интеллигенцию как своего рода духовный орден.
“Устав” этого ордена, хоть и неписаный, не уступал по своей строгости и
жесткой регламентации уставу любого католического монашеского ордена.
Вступление в “общество посвященных” было связано с множеством обязательств,
ренегатство наказывалось общественной опалой.
Возникновение интеллигенции было результатом перелома в истории
страны, который совершился за очень короткое время. Большинство историков
согласно в том, что члены ордена, контуры которого начали вырисовываться в
тридцатых годах прошлого века, принадлежали уже к совершенно другой
духовной формации, нежели организаторы декабрьского восстания 1825 года.
Декабристы отнюдь не избегали контактов с государством, это были люди,
находившиеся на государственной службе, нередко занимавшие очень
влиятельные посты. Они пытались воспользоваться государственным механизмом,
прежде всего армией, для осуществления своей программы. Хотя они стремились
установить новую форму правления — превратить самодержавие в
конституционную монархию, — их образ действий (дворцовый переворот)
восходил все-таки к XVIII столетию.
В отличие от декабристов, интеллигенция с порога отрицала государство
как таковое. Слуги государства весьма редко оказывались в ее рядах. Этот
антигосударственный радикализм был, конечно, связан с общими политическими
условиями, которые сложились ко времени, когда на сцену вступила
интеллигенция. Деспотический режим Николая I поверг страну в оцепенение.
Все государственные или контролируемые государством учреждения подлежали
мелочной бюрократической регламентации, и даже высшие государственные
органы не были исключением. Тот, кто хотел избежать этой опеки и сохранить
свою самостоятельность, в принципе не имел иного выхода, кроме ухода во
внутреннюю эмиграцию. Так под внешне спокойной гладью вод зарождалось то,
чему суждено было перевернуть всю страну. Эту трудноопределимую смену
настроений среди части образованного слоя четко зарегистрировало уже в
начале 40-х годов Третье Собственной Его Императорского ,Величества
канцелярии отделение — политическая полиция. Но так как речь шла поначалу о
чисто духовном процессе, трудно было предпринять против него конкретные
репрессивные меры.
Новое веяние, замеченное полицией, было само по себе свидетельством
возникновения “неофициальной” русской общественности. Мало-помалу
становилось ясно, что самодержавие, не знавшее институциональных
ограничений власти, все же в огромной степени зависит от общественной
поддержки, хуже всего — не имеет шансов долго просуществовать при наличии
все более углублявшейся трещины между властью и общественностью.
Тут интересно отметить, насколько отличалось, начиная примерно с
середины прошлого столетия, развитие России от западного пути, как велика
была асинхронность общественно-политического развития обеих частей
континента. После поражения революции 1848 года в западно-европейском
обществе шел неуклонный процесс внутренней интеграции и консолидации. Опыт
революционных событий показал противникам старого режима, что существующий
порядок не поддается прямому разрушению снизу. В то же время часть
консерваторов поняла, что общественное мнение — крайне важный аспект
политической жизни, что длительное сопротивление идеям, захватившим
общество, борьба против “духа” времени — бесперспективна. Наметился
компромисс, который позволил существующей системе интегрировать прежних
своих противников. Общим знаменателем стал национализм. Националистическая
социология отвлекла широкие слои населения от внутренних конфликтов. О
распространении националистического сознания среди мелкобуржуазных масс,
мало отличавшихся по своему социальному статусу от пролетариата,
израильский историк Яков Тальмон пишет, что им, этим массам, больше
нравилось принадлежать к избранной нации, чем к ущербленному в своих
интересах классу. Но и рабочие партии, дольше всех сражавшиеся с поветрием
национализма, как известно, в конце концов сдались и в 1914 году поплыли по
течению. Включение рабочего класса в “национальный фронт” создало важнейшие
предпосылки для “войны народов” — Первой мировой войны.
Насколько иначе все выглядело в России! Европейские события 1848-49
гг. практически не затронули страну, а потому здесь не было и разочарования
в революционных идеях. В то время как многие бывшие радикалы на Западе
уповали — и чем дальше, тем больше — на спасительную национальную идею, на
Востоке только треть осознали значение революционного идеала. Любая критика
революции воспринималась интеллигенцией как предательство. По словам
философа Семена Франка, надо было обладать поистине необычайным гражданским
мужеством, чтобы в дореволюционной России выступить за компромисс с
правительством.
Заметим, что эта черта не была свойственна интеллигенции с самого
начала. Сперва “орден” представлял собой лишь одно из ответвлений
общеевропейского революционного движения. Известно, что романтическая
идеализация революции была распространена среди образованных кругов на всем
европейском континенте вплоть до 1848 года. Своеобразие революционного
развития России выявляется лишь после смены отцов-основателей “ордена”
интеллигентами нового типа. Это произошло после воцарения Александра II:
парадокс состоит в том, что радикализация интеллигенции совпала с
правлением монарха, вошедшего в русскую историю под именем “царя-
освободителя” и, собственно, вызвавшего своей реформаторской деятельностью
подлинную революцию сверху. Этот перелом в истории “ордена” до сего времени
ставит в тупик исследователей. Федотов сравнивал его даже с разрывом между
поколениями в Западной Европе после Первой мировой войны. Но тот разрыв был
понятен. А вот духовный поворот русской интеллигенции после 1855 года
кажется загадкой. Ведь он произошел в мирной атмосфере, на фоне либеризации
сверху, притом достаточно последовательной, чтобы затронуть самые основы
существующего порядка. И вот в этот м
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
