Культура на пороге 21 века
ри создании новой
парадигмы. Физик Ф. Каира считает, что новое видение действительности будет
«...основано на осознании принципиальной взаимосвязи и взаимозависимости
всех явлений — физических, биологических, психологических, социальных и
культурных». Наиболее существенным здесь является тот факт, что впервые в
истории человечества осознание необходимости построения новой парадигмы
мышления упреждает ее появление.
К осознанию того факта, что европейская цивилизация претерпевает глубокую
культурную трансформацию, которая состоит в «смене парадигм», приходят и
представители других научных дисциплин. Российский филолог и культуролог
С.С. Аверинцев считает, что существующее противопоставление мифологической
и рационалистической культур уже недостаточно для описания истории культуры
и построения целостной картины мира. Поэтому он вводит третий тип
культурного сознания — метафизический, противоположный и мифологическому, и
рационалистическому. Иными словами, в последнюю треть нашего столетия мы
являемся свидетелями новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти
изменения можно характеризовать как глобальную научную революцию, в ходе
которой рождается новая постнеклассическая наука.
Одним из признаков становления постнеклассической науки является то, что
объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся
уникальные системы с присущими им открытостью и саморазвитием. Такого типа
объекты постепенно начинают определять и характер предметных областей
основных фундаментальных наук, детерминируя облик формирующейся
постнеклассической науки. Другим признаком служит трансформация идеала
«ценностно нейтрального исследования». Ведь среди исторически развивающихся
объектов современной науки особое место занимают природные комплексы, в
которые человек включен в качестве компонента. Примерами таких
«человекоразмерных комплексов» могут служить медико-биологические объекты,
объекты экологии, включая биосферу в целом (глобальная экология), объекты
биотехнологии (в первую очередь генной инженерии), системы человек—машина
(включая проблемы информатики, «искусственного интеллекта») и т.д. При
изучении «человекоразмерных» объектов поиск истины оказывается связанным с
определением стратегий и возможных направлений практического преобразования
такого объекта, что непосредственно затрагивает гуманистические ценности.
Это значит, что техногенная цивилизация вступает в полосу особого развития,
когда гуманистические ориентиры становятся исходными в определении
стратегий научного поиска и добывания научной истины.
Кризис поразил и философию, когда с чувственной точки зрения отрицается
поиск истины мироздания, когда развивается релятивизм и мыслитель ищет
сюжет для построения мироздания, когда философия становится мифом. Причем
речь идет о мифе нового типа — характерном симптоме XX в. Что же случилось
со старой кантовской «добросовестностью» и с «благоговением перед
знаменитой истинностью, которое испытывали в течение столь долгой истории»
(Ф. Ницше)? Ответ следует искать сразу в двух областях. Первая —
внутритеоретическая сфера, связанная с самим характером западноевропейского
философского мышления: с гипертрофией рассудочности, абстрактного
рационализма, несостоятельного перед запросами жизни. Беда не в том, что
философия сосредоточилась на отвлеченных вопросах теории познания, опираясь
при этом прежде всего на логическую самообоснованность — это свойственно ей
по самой ее природе. Все дело в том, что ей не хватало духа признать
ограниченность своего познавательного инструмента.
Но если одна причина внутрифилософской переориентации лежала в
теоретическом прошлом, то другая была связана с экзистенциальным будущим.
Как бы в предвосхищении близящихся социально-исторических потрясений в мир
входит разочарованное в процессе, кризисное сознание, которое восстает
против гармонизирующего философского системосозидания и его движущей силы —
рацио. Ненужным оказывается все — и средство познания, и сама теория
познания. В центр, на место познания становится существование; внимание все
больше перемещается в сферу истории и культуры, т.е. туда, где решается
судьба человеческого бытия. Прежнее благообразие, благоговение перед
истиной вместе с «мировой гармонией» оказались теперь в высшей степени
неуместными; эйфория прошлого академического мышления в свете наступающих
перемен и смятенного сознания выглядит безнадежным архаизмом. Наступила
пора антирационального, сильного в своем отрицательном пафосе
умонастроения.
До тех пор пока речь шла о протесте против рационалистической гармонизации
мира и панлогическом усечении бытия, новой критике нельзя было отказать в
правоте, ибо она выступала защитницей жизни. Но коль скоро философская
ревизия перерастала в тотальное обличи-тельство и шла «война на
уничтожение» с разумом, весь контекст борьбы менялся — нетрадиционная
установка теряла свои преимущества. Она не преодолевала уплощенность и
отвлеченность рационализма, но лишь противопоставляла одному отвлеченному
началу другое.
Если до сих пор истину искали в разуме, то теперь ее стали усматривать в
противоположном месте: в Эо-сознательном, ^ез-сознательном, иоЭ-
сознательном. На смену «философии мысли» пришла «философия жизни». Она-то и
оказалась основным руслом культурфилософских идей в кризисную эпоху, она и
послужила их метафизической подпочвой, в то же время сама избирая для себя
преимущественно формы культурфилософии. В переломные времена на передний
край, естественно, выдвигаются темы культурно-исторического существования.
В лучшем случае философия как познание сущностей и объективной реальности с
ее допускаемым знанием становится неопределенной теорией, посвященной
оправданию или порицанию той или иной системы чувственных ценностей. Она
выступает в качестве всего лишь обобщения, основанного на заключениях
утилитарных наук, или формальным и пустым исследованиям «логического
синтаксиса языка» с его псевдоматематической и псевдосимволической логикой.
Такого рода философия «оказывается второстепенной чувственной утилитарной
наукой, состоящей из эмпиризма, критицизма, агностицизма, скептицизма,
инструментализма и операционализма, отмеченных теми же утилитарными и
прагматическими чертами» (П. Сорокин). Теперь по-• явился постпозитивизм,
выдвигается на первый план философская антропология, возрастает значение
философии культуры и методологии истории. Вместе с тем следует иметь в виду
то немаловажное обстоятельство, что своеобразие философии конца XX в.
состоит (независимо от особенностей тех или иных направлений и школ в
философии) в осмыслении ситуации тотальной угрозы существования
человечества, ее оценке и выработке адекватной системы ценностей.
Так как в соответствии с основной посылкой чувственной культуры реальная
ценность чувственна, то и познание осуществимо только через наши органы
чувств. Поэтому, замечает П. Сорокин, «любая система чувственной истины и
реальности предполагает отрицание или, по крайней мере, совершенно
равнодушное отношение к любой сверхчувственной реальности или ценности».
Отсюда следует, что чувственная культура считает исследование природы, Бога
и сверхчувственных явлений заблуждением или бесплодными размышлениями.
Религия и теология, воплощающие богооткровенную истину, в лучшем случае
допускаются; или они трансформируются в своего рода научную теологию, а
чувственная религия сводится до уровня эмпирической дисциплины, лишенной
богооткровенной истины. Перед нами кризис традиционной христианской
религии, который состоит в исчерпании ею своих духовных ресурсов. Об этом
свидетельствует уменьшение числа посетителей церквей,.происходящий на
Западе бум нетрадиционных, в основном восточного толка, религий, а также
идущий процесс секуляризации жизни общества, т.е. процесс обмирщения
культуры.
Не удивительно утверждение авторов 5-го тома «Истории церкви», согласно
которому на наших глазах происходит кризис христианства, причем ситуацию
ухудшают продолжающийся кризис западной цивилизации и усиливающаяся позиция
формирующегося на протяжении двух столетий «светского общества». Интересно,
что в ходе становления и роста светской культуры осуществляется
переинтерпретация «предметов», составляющих религиозную культуру. Светское
восприятие этих «предметов» имеет десакрализующий характер, открывающий
мирское содержание связанных с религиозным культом «предметов». В этом
случае храмы становятся для светского человека произведениями архитектуры,
религиозные картины — обычными фресками или шедеврами живописи, священные
книги — литературными произведениями, теологические трактаты — философскими
трудами. Светское восприятие этих «предметов» может открыть в них ценности,
которые не заметили верующие. Отсюда следует вывод, что десакрализа-ция не
равнозначна отказу существования ценности у этих «предметов», наоборот,
часто приводит к открытию у них художественной и философской ценности.
Благодаря светскому восприятию этих «предметов» они перестают выполнять
функцию противопоставления верующих неверующи
| |  скачать работу |
Культура на пороге 21 века |
