Мастерство Чехова-сатирика (на примере рассказов)
ыводам, ему открываются и другие обобщенные мысли,
разнокачественные выводы.
После «Юбилея» ни водевилей, ни других веселых произведений Чехов
больше не писал. Три «осколочных» рассказа 1892 года (перерыв в юмористике
был пятилетний – с 1887 г.) – «отрывок», «Из записок старого педагога»,
«Рыбья любовь» – не вернули прозе Чехова ее прежнего юмористического тона.
Но вряд ли сыщется произведение Чехова 1890-1900 годов, в том числе и
драматическое, в котором не сверкнули бы улыбка автора, смешной эпизод,
каламбур.
По свидетельству близких, любимым рассказом самого Чехова является
«Студент» (Ялта, 1894 г.). «Студент» – один из самых коротких, но и
наиболее совершенных по форме рассказов Чехова. Сюжет его прост и четок.
Иван Великопольский, студент духовной академии, вечером в страстную пятницу
держит путь домой. По дороге задумывается о смысле жизни, о совместимости
прошлого и настоящего, о том, что за все эти годы также есть и беднота, и
голод, и т.д. По дороге он встречает двух вдов, мать и дочь. Греется с ними
у костра, при этом рассказывает им евангельскую историю. Слушая этот
рассказ, одна из крестьянских женщин заплакала, а у другой на лице
появилось выражение сильной сдерживаемой боли. Потом, продолжая свой путь,
студент думал о том, что не только ужасы жизни, как только что ему
думалось, но и правда, и красота, направлявшие человеческую жизнь, всегда
составляли главное в ней и вообще в земле, и мало-помалу, жизнь казалась
ему восхитительной.
«Студент» достаточно определенно ассоциируется с одним известнейшим
отрывком эпопеи «Война и мир», тем эпизодом, где происходят две
знаменательные встречи Андрея Болконского со старым дубом.
Эпизод с дубом вошел в идейно-художественную ткань романа-эпопеи как
вставная новелла об обретении толстовским героем утраченного смысла жизни,
о возвращении его к чувству молодости, надеждам о счастье и вере в
собственные силы. Он воспринимается как прообраз новеллы об обретении
студентом Иваном Великопольским того, что будет определено Чеховым, как
«главное в человеческой жизни». В душе толстовского героя переворот был
совершен «красотой и любовью», в душе чеховского – «правдой и красотой»,
неизменных на протяжении многих веков человеческих чувств, ставших
доступными юноше, только стоящему на пороге жизни. Но прикосновение к
«главному» – правде, красоте и любви – подарило и князю Андрею и чеховскому
студенту, людям с таким несопоставимым жизненным опытом, совершенно сходные
чувства: силу, молодость, веру в возможность счастья. Даже структура
чеховского «Студента» следует основным моментом толстовского эпизода:
поначалу – круг безнадежных мыслей героев; затем – непредвиденная встреча,
разрывающая его и дающая новое направление мыслям; возникает иное ощущение
непрерывности, вечности лучших человеческих побуждений, а в итоге –
вечности жизненной правды и красоты; наконец, утверждается чувство
обновления и просветления в душах героев, причем в обоих случаях оно
сопровождается обновлением и просветлением самой природы: в романе
появляются блеск солнца и молодость листвы, в рассказе средь вечерней тьмы
неожиданно открывается взгляду яркая полоса зари.
Идейно-композиционные переклички между «Студентом» и эпизодом романа «Война
и мир» свидетельствуют, что к середине 1890-х годов Чехов отказался именно
от «морали Толстого», а не от всего «толстовского». Т.к. художественное
воздействие знаменитой эпопеи обнаруживается в чеховском творчестве вплоть
до самых последних лет, даже в произведениях, относящихся к другому
литературному роду.
Вписавшись в классическую традицию XIX века, «Студент», в свою
очередь, составил литературную традицию XX века. Через много десятилетий он
откликнулся на страницах писателя, для которого была безусловно важна как
русская классическая традиция в целом, так и ее чеховская струя – у К.Г.
Паустовского.
У Паустовского имеются такие слова: «Есть четыре места в России,
которые полны огромной лирической силы и связаны с подлинной народной
любовью – дом Чехова в Ялте, дом Толстого в Ясной Поляне, могила Пушкина в
Святых горах и могила Лермонтова в Тарканах. В этих местах – наше сердце,
наши надежды; в них как бы сосредоточена вся прелесть жизни».
Вдумываемся в перечень этих славных отечественных имен, дорогих
близких и дальних мест… Все они – тоже звенья той самой единой непрерывной
цепи, какая однажды привиделась герою первого ялтинского рассказа Чехова,
написанного холодным мартом 1894 года.
Многие интеллигенты в 90-ые годы проповедуют отказ от больших идей,
от «героизма». Они возводят в идеал «среднего человека», стремящегося
исполнять «малые дела» – распространять культуру, устраивая аптечки и
библиотечки, помогая бедным крестьянам, отстающим ученикам. Тем самым
отвлекали от больших общественных проблем, от задач коренного изменения
русской жизни.
А.П. Чехов осуждал эту проповедь «малых дел». В рассказе «Дом с
мезонином» соединены две темы – тема труда и тема народа. Художник, от лица
которого ведется повествование, встречает в дворовой усадьбе двух сестер-
красавиц. Старшая сестра, Лидия Волчаникова, решила для себя быть
деятельной и доброй, помогать бедным и больным, распространять знания среди
крестьян. Лида отмахивается от чувств, искусства, ведь по ее мнению, они не
приносят пользы народу. Она даже вмешивается в личное счастье Жени и
художника.
Отрицанию все той же проповеди «малых дел», осуждению застоя,
посвящены рассказы «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви», созданные в
1898 году.
В отдельных рассказах писатель спорит с аскептической идеей
толстовской «Крейлеровьей сонатой» (толстой осуждает «чувственную» любовь,
отрицательно относится к идее равноправия женщин). В знаменитом рассказе
«Дама с собачкой» показал людей обыденных (Туров и Анна Сергеевна), но в то
же время это люди с богатым душевным миром. Этот рассказ вызвал у читателей
отвращение к серой обыденной жизни.
Образом Полознева из рассказа «Моя жизнь» Чехов осуждал теорию
толстовства и «малых дел». Мало изменить свою жизнь, мало хождения в народ,
а нужны коренные изменения в жизни общества. Чехов не только спорит с
Толстым, но и зовет к социальной борьбе.
Еще одна характерная особенность Чехова: его проза по совершенству
отделки сопоставима с прозой поэтов. Такая проза непременно несет в себе
поэзию. Чехов, не будучи поэтом, учился мастерству именно на прозе поэтов и
является последователем не своих старших знаменитых современников – Л.
Толстого и Достоевского, а своих «дедов» – Пушкина и Лермонтова.
Свидетельство тому – явное продолжение их традиций в его зрелом творчестве:
философская основа произведений; лаконизм, сосредоточенность повествования
на главном, отсутствие «болтливости» (весьма характерной для беллетристов
XIX-XX веков); внимание к объему, не превращающему чтение одного
произведения, написанные порой под давлением критиков, строится «блоками»,
дающими читателю возможность отдохнуть, на время прервать чтение («Степь»,
«Человек в футляре», «О любви»); наконец, совершенство в отделке формы
(лексика, ритм, единая методика произведения).
По существу, «Палата №6» – это чеховский «фаталист», «фаталист» конца
XIX века. Полемика с Львом Толстовым в деликатной, непрямой форме проходит
через многие произведения Чехова, а наиболее резкие его выступления против
«толстовства» содержатся именно в «Палате №6», да еще в «Крыжовнике».
В «Палате №6» и «Фаталисте» проверяется одна и та же философская
теория; при этом не только способы ее проверки жизнью прямо противоположны
(повышенная активность Печорина и полная пассивность доктора Рагина) –
прямо противоположны и результаты: герой «Фаталиста» выигрывает крайне
опасную схватку – герой «Палаты №6» полностью проигрывает жизненную битву,
в которую и не вступал: ее вели другие, умело и нагло, пользуясь его
пассивностью. Чехов, конечно же, созидательно отталкивается от
лермонтовского «Фаталиста» и лишний раз показывал своим современникам, как
низко они пали в самом подходе к философским системам по сравнению с
деятелями золотого века.
Много говорилось в былые годы об атеизме Чехова-врача, «материалиста»
уже в силу своей первой профессии. Произведения Чехова опровергают эту
грубую натяжку. Так, в уста художника в «Доме с мезонином» писатель вложил
самые горячие свои мечты о всеобщей увлеченности религией: «Раз человек
сознает свое истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия,
наука, искусство, а не пустяки» – не «книжки с жалкими наставлениями и
прибаутками». Ограничены для Чехова и переход о
| |  скачать работу |
Мастерство Чехова-сатирика (на примере рассказов) |
