Метафорический потенциал слова и его реализация в поэме Т.С. Элиота The Waste Land
ие определяет эффективность метафоры, что бы потом ни
привносилось в нее под видом небуквального, то есть образного, значения.
Этим теориям метафоры — теории эллиптичного сравнения и ее более
утонченному варианту, приравнивающему образное значение метафоры к
буквальному значению сравнения, — присущ один общий большой недостаток, по
мнению Дэвисона. Они делают глубинное, неявное значение метафоры
удивительно очевидным и доступным. В каждом конкретном случае скрытое
значение метафоры может быть обнаружено путем указания на то, что является
обычно самым тривиальным сравнением: “Это похоже на то”. Такое сравнение
тривиально, поскольку все бесконечным числом способов уподобляется всему. А
между тем метафоры часто трудно интерпретировать и совсем невозможно
перефразировать.
Сравнение заявляет о сходстве вслух, — и именно поэтому здесь труднее,
чем для метафоры, предположить наличие какого-то второго значения.
Метафора и сравнение — это только два вида приемов среди бесконечного
множества средств, заставляющих сравнивать и сопоставлять, привлекающих
внимание к тем или иным явлениям окружающего мира.
Весь ход рассуждения вел к выводу, что те свойства метафоры, которые
могут быть объяснены в терминах значения, должны быть объяснены в терминах
буквального значения входящих в метафору слов. Из этого вытекает следующее:
предложения, в которых содержатся метафоры, истинны или ложны самым
обычным, буквальным образом, ибо если входящие в них слова не имеют особых
значений, то и предложения не должны иметь особых условий истинности. Это
вовсе не отрицает существование метафорической истины, отрицается только ее
существование в пределах предложения. Метафора на самом деле заставляет
заметить то, что иначе могло бы остаться незамеченным.
Наиболее очевидное семантическое различие между метафорой и сравнением
заключается в том, что все сравнения истинны, а большинство метафор ложно.
Дело, конечно, не в какой-то абсолютной ложности, а в том, что оно должно
быть воспринято как ложное. Заметим, что происходит, когда предложение,
которое мы используем как метафору, то есть как ложное, оказывается
истинным, когда мы начинаем располагать новыми сведениями об отраженном в
этом предложении факте или событии.
Обычно только тогда, когда предложение воспринимается как ложное, ему
придается статус метафоры и начинаются поиски глубинных импликаций.
Возможно, именно поэтому ложность большинства метафорических выражений
очевидна, а все сравнения — тривиально истинны. Абсурдность или
противоречие в метафорическом предложении страхует от его буквального
восприятия и заставляет понять его как метафору.
Явная ложность метафоры — это норма, но иногда в дело вступает и
очевидная истинность.
Ни одна теория метафорического значения или метафорической истины не в
состоянии объяснить, как функционирует метафора. Язык метафор не отличается
от языка предложений самого простого вида — в этом Дэвидсон убеждал на
примере сравнений. Что действительно отличает метафору — так это не
значение, а употребление, и в этом метафора подобна речевым действиям:
утверждению, намеку, лжи, обещанию, выражению недовольства и т. д.
Специальное использование языка в метафоре не состоит — и не может состоять
— в том, чтобы “сказать что-то” особое, в той или иной степени
завуалированно. Ибо метафора говорит только то, что лежит на ее
поверхности, — обычно явную неправду или абсурдную истину. И эти очевидные
истины и неправда не нуждаются в парафразе — они уже даны в буквальном
значении слов.
Согласно “интеракционистской” точке зрения М. Блэка, метафора заставляет
приложить “систему общепринятых ассоциаций” (a system of commonplaces),
связанную с данным метафорическим словом, к субъекту метафоры: в выражении
“Man is a wolf”- 'Человек — это волк' прилагаются общепринятые признаки
(стереотип) волка к человеку. Блэк говорит, что “метафора в имплицитном
виде включает в себя такие суждения о главном субъекте, которые обычно
прилагаются к вспомогательному субъекту. Благодаря этому метафора отбирает,
выделяет и организует одни, вполне определенные характеристики главного
субъекта и устраняет другие” [цитата по: Black:167]. Согласно Блэку,
парафразы практически всегда неудачны не потому, что у метафоры отсутствует
особое когнитивное содержание, а потому, что “полученные неметафорические
утверждения не обладают и половиной проясняющей и информирующей силы
оригинала” [там же].
Барфилд утверждает, что в метафоре “говорится одно, а имеется в виду
другое”, когда мы эксплицитно формулируем то, что подразумевается, это
производит гораздо более слабый эффект.“Перефразуйте метафору, — говорит
Барфилд, — и вся ее неопределенность и неточность исчезает, а с ней — и
половина поэзии” [цитата по:Барфилд,1962: 55].
Метафора порождает или подразумевает определенный взгляд на предмет, а
не выражает его открыто. Аристотель, например, говорит, что метафора
помогает “подмечать сходство”. Блэк, следуя за Ричардсом, отмечает, что
метафора “вызывает” определенную реакцию: слушатель, восприняв метафору,
строит некоторую систему импликаций [цитата по: Блэк :164].
Дэвидсон не имеет ничего против самих этих описаний эффекта,
производимых метафорой, он только против связанных с ними взглядов на то,
как метафора производит этот эффект. Он отрицает, что метафора оказывает
воздействие благодаря своему особому значению, особому когнитивному
содержанию. Дэвидсон, в отличие от Ричардса, не считает, что эффект
метафоры зависит от ее значения, которое является результатом
взаимодействия двух идей. Он не согласен с Оуэном Барфилдом, который
считает, что в метафоре “говорится одно, а подразумевается другое”, не
соглашается и с М. Блэком в том, что свойственное метафоре “проникновение в
суть вещей” ("insight") достигается благодаря особенностям ее значения,
которые позволяют метафоре утверждать или имплицировать сложное содержание.
Механизм метафоры не таков. Полагать, что метафора достигнет своей цели
только путем передачи закодированного сообщения, — это все равно что
думать, что поднаторевший интерпретатор может передать прозой смысл шутки
или фантазии. Шутка, фантазия, метафора могут, подобно изображению или
удару по голове, помочь оценить некоторый факт, но они замещают собой этот
факт и даже не передают его содержания.
Если это так, то мы перефразируем метафору не для того, чтобы выразить
ее значение, ведь оно и так лежит на поверхности; мы, скорее, стремимся
выявить то, на что метафора обращает наше внимание. Конечно, можно,
соглашаясь с этим, полагать, что речь идет всего лишь об ограничении на
использование слова “значение”. Но это неверно. Основное заблуждение во
взглядах на метафору легче всего поставить под удар, когда оно принимает
форму теории метафорического значения. Но дело в том, что за этой теорией
стоит тезис, который может быть сформулирован в независимых терминах. Он
сводится к утверждению, что метафора несет в себе некоторое когнитивное
содержание, которое автор хочет передать, а получатель должен уловить, и
только тогда он поймет сообщение. Это положение ложно независимо от того,
будем ли мы называть подразумеваемое когнитивное содержание значением или
нет. Оно вызывает сомнение уже одним тем, что трудно точно установить
содержание даже простейших метафор. Дэвидсон думает, что это происходит
потому, что нам представляется, будто существует некоторое содержание,
которое нужно “схватить”, в то время как речь идет о том, к чему метафора
привлекает наше внимание. Если бы то, что метафора заставляет заметить,
было бы конечным по числу и пропозициональным по природе, это не вызывало
бы трудностей — мы бы просто проецировали содержание, которое метафора
привнесла в наш мозг, на саму метафору. Но на самом деле то, что
представляет нашему вниманию метафора, не ограничено и не пропозиционально.
Когда мы задаемся целью сказать, что “означает” метафора, то вскоре
понимаем, что перечислению не может быть конца [цитата по: Коэн,1975].
Метафора, делая некоторое буквальное утверждение, заставляет увидеть
один объект как бы в свете другого, что и влечет за собой прозрение.
Поскольку в большинстве случаев оно несводимо к познанию некоторой истины
или факта, то попытки буквально описать содержание метафоры просто
обречены на провал.
И теоретик, который старается объяснить метафору путем обращения к ее
скрытому содержанию, и критик, который стремится эксплицитно выразить это
содержание, — оба стоят на ложном пути, ибо выполнить такие задачи
невозможно.
Дело не в том, что объяснения и интерпретации метафоры вообще
недопустимы. Иногда, сталкиваясь с метафорой, мы испытываем затруднения:
нам сразу не увидеть в метафоре то, что легко схватывает более
восприимчивый и образованный читатель. Законная функция так называемой
парафразы могла бы состоять в том, чтобы помочь неопытному или ленивому
читателю приобщиться к тому способу видения, который имеет изощренный
критик. Можно сказать, что критик слегка
| |  скачать работу |
Метафорический потенциал слова и его реализация в поэме Т.С. Элиота The Waste Land |
