Новаторство драматургии Чехова
ни и человеческих характеров. Жанровое разнообразие драматургии
Тургенева оказывается тем самым явлением, производным и столь же
естественно возникающим в системе «натуральной школы», как и жанр
«физиологического очерка», по сути дела отрицавшего жанровую
определенность.
Но ведь и Островский своей драматургии, столь не похожий внешне на
тургеневскую, стремился к тому же воспроизведению действительности «во всей
ее истине», был решительным врагом сценической условности, нарушающий
правду жизни. «Чтобы зритель остался удовлетворенным, - писал драматург, -
нужно, чтоб перед ним была не пьеса, а жизнь, чтоб была полная иллюзия,
чтоб он забыл, что он в театре». «Искусство становится правдивее, и все
условное мало-помалу сходит со сцены, - писал в другом месте Островский. –
Как и в жизни мы лучше понимаем людей, если видим обстановку, в которой они
живут, так и на сцене правдивая обстановка сразу знакомит нас с положением
действующих лиц, делает выведенные типы живее и понятнее для зрителя». Это
были не только декларации. В своей драматургической практике Островский
последовательно и настойчиво осуществлял эту принципиальную установку, за
что, в частности, подвергался ожесточенным нападкам со стороны критиков,
являвшихся сторонниками классической театральности, обвинявших драматурга в
бытовизме, перенесении на сцену будничной жизненной обстановке и атмосферы.
Однако эти нападки не смущали Островского. «Изобретение интриги, - говорил
драматург, - потому трудно, что интрига есть и ложь, а дело поэзии –
истина… Дело поэта не с том, чтобы выдумывать небывалую интригу, а в том,
чтобы происшествие, даже невероятное, объяснить законами жизни». «Многие
условные правила исчезли, -
читаем мы в другой заметке Островского, - исчезнут и еще
1 - Бердников Г. Чехов-драматург. М., 1982 г. стр.49.
некоторые. Теперь драматические произведения есть не что иное, как
драматизированная жизнь».
Таким образом, само по себе стремление к правде жизни, более того, в правде
быта, действительно нашедшее яркое отражение в театре Чехова, явилось
дальнейшим закономерным развитием реалистических традиций русской
драматургии.1 И Гоголь, и Тургенев, и Некрасов, и Островский, и Толстой
всегда стремились к социальной обусловленности характеров действующих лиц,
что и позволяло им, как и Чехову, строить драматические конфликты на основе
реальных социальных коллизий их времени. В этом отношении Чехову столь же
близок Островский, как и Тургенев.
Как видно из предшествующего, не было новостью в русской драматургии и то,
что подчас условно обозначают термином «бессюжетность». Образцами пьес,
лишенных явно выраженной борьбы-интриги, являются пьесы Тургенева и
Некрасова, в этом отношении наиболее близкие драматурги Чехова. Однако и
Островский, придававший сюжету-интриге большое значение, считал, что
«изобретение интриги есть ложь», противопоставляя тем самым свой театр
современной ему западной драматургии, законодателями которой были
поставщики «хорошо сделанной» пьесы.
При всем том Чехов, следуя коренным традициям русского реализма,
несомненно, внес и нечто новое, что все же принципиально отличает его
драматургию.
Одной из основных особенностей традиционной драматургии, которую застал
Чехов и которая не потеряла своего значения до сего дня, являлось наличие в
пьесе какого-нибудь «события», отодвигавшего на второй план ровное,
повседневное бытовое течение жизни и вокруг которого концентрировалась
«борьба воль» действующих лиц. При этом характер бытовых сцен,. Разговоров
всегда оказывался в большей или меньшей степени подчиненным главному в
пьесе – той эстетической, моральной проблеме, решение которой происходит в
процессе борьбы, того самого 2события», которое узлом связывало всех
действующих лиц и само развитие действия в пьесе». Иначе говоря, речь идет
о верности всей «нечеховской» драматургии завету Гоголя, сформулированному
им в «Театральном разделе»: «..комедия должна вязаться сама собой, - писал
гоголь, - всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна
обнимать все лица, а не одно или два, - коснуться того, что волнует, более
или менее, всех действующих. Тут всякий герой, течение и ход пьесы
производит потрясение свей машины: ни одно колесо не должно оставаться как
ржавое и не входящее в дело".
Устойчивым признаком дочеховской драматургии являлось, таким образом,
непременное наличие в пьесе столкновения действующих лиц в связи с тем
событием, которое сюжетно организовывало пьесу со всеми вытекающими отсюда
перипетиями борьбы. Цели,
1 - Бердников Г. Чехов-драматург. М., 1982 г. стр.52.
мотивы и формы этой борьбы могли быть и были самыми различными, но всегда
ясно выраженными и как бы аккумулировали в себе ту конкретную моральную, -
социальную или политическую проблему, которую ставит в данной пьесе автор.
Построение пьес на основе борьбы антагонистических сил означало наличие в
них конкретных виновников несчастья, поверженности героев, счастье же
героев являлось результатом преодолевания ими воли и действий
противоборствующих персонажей, а вместе с тем и тех общественных,
социальных сил, которые за ними стояли (самодурство, деспотизм, власть
денег, полицейский произвол и т.д. и т.п.). Не трудно видеть, что эти
особенности присущи и «бессюжетной» тургеневской драматургии, но всего
этого нет в пьесах Чехова.
Действительно, ни в одной зрелой чеховской пьесе нет на первый взгляд
завязки действия, благодаря которой комедия вязалась бы «сама собой, всей
своей массой в один большой общий узел». Чаще всего нет тут и событий,
которые волновали бы «более или менее всех действующих», нет борьбы, нети
конкретных носителей той злой силы, которая являлась бы источником
несчастий действующих лиц. На самом деле, кто виноват в несчастье Нины
Заречной, Треплева, Маши? Кто виноват, что не счастлив Астров, Соня? И даже
в «Трех сестрах», где антагонистом Прозоровых является Наташа, разве она
подлинная виновница несчастья Маши, Ольги, Ирины, да и того же Андрея?
От руки берета Соленого гибнет Тузенбах. Это событие исподволь
подготавливается на глазах зрителей и, следовательно, является трагической
развязкой достаточно явно выраженной сюжетной линии. Однако мы ничего не
поймем в пьесе, если воспримем это событие как ключевое, как некую сюжетную
развязку «Трех сестер».
Одна из важнейших особенностей чеховского театра в том и состоит, что
событийная острота той или иной сюжетной линии не определяет ее роли и
значения в сюжетной структуре пьесы. Как показывает «Дядя Ваня», Чехов
вовсе может обходиться без драматических событий в их традиционном
понимании. По той же причине в его пьесах так много не свершившихся
событий или событий, свершающихся за сценой, причем таких, без которых
предшественников Чехова пьеса просто не могла бы сложиться. С другой
стороны, такие элементы сценического действия, как внешне спокойные,
бытовые разговоры казалось бы, на совершенно случайные темы, которые в
дочеховском театре не могли играть активной роли в сюжетном развитии, у
Чехова не редко несут в себе большую драматическую энергию, чем
драматическое событие в собственном смысле этого слова, оказываются
решающими и в развитии драматического конфликта.
В чем причина такой радикальной перестройки драматургической структуры, чем
она обусловлена? Новым пониманием драматургического конфликта, новым
представлением о его сущности.
Как мы видели, Чехов стремился показать в своем творчестве коренное
неустройство жизни. Не те или иные отступления от нормы, а
противоестественность принятой, господствующей нормы.
Дело, по Чехову, заключалось не в тех или иных актах несправедливости, а
именно в ненормальности того, что считается нормальным, обычным и
естественным и что на самом деле является повседневным свободы,
справедливости и подлинной нравственности. Эта мысль драматурга и
определила новое содержание драматического конфликта в его пьесах. Теперь
речь шла не о каком-то одном, пусть и важном явлении современной
деятельности, против которого выступал драматург, а от общей характеристики
всего строя жизни. Отсюда характерно особенность завязки, которая создается
в повседневной, обычной жизни, объединяющих положительных персонажей в их
общей драме.
Отсутствие борьбы между действующими лицами естественной в пьесах Чехова,
так как источником несчастья героев оказывается не воля представителей той
или иной враждебной им силы, а сама повседневная жизнь бесконечном
многообразии ее будничного проявления.1 В каждой пьесе несчастлив по-
своему, и то, что у каждого своя драма, внешне как бы разъединяет их,
погружает свои мысли и переживания, а вместе с тем на первый взгляд
разбивает и единство действия, распадающегося на ряд параллельно идущих и
лишь внешне соприкасающихся сюжетных линий. Иногда более, иногда менее
острых и напряженных. Однако именно это внешнее отсутствие единство
обеспечивает пьесе ее полное внутреннее единство и единство действия, так
как только в результате соприкосновения, сравнение этих личных драм
выри
| |  скачать работу |
Новаторство драматургии Чехова |
