Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Образ Платона Каратаева

веру  по-своему,  пословицей:  «Червь  капусту
гложе, а сам прежде того пропадае». И потому правы исследователи  последнего
времени[8],  которые  подчеркивают  крестьянскую   крепость,   выносливость,
трудолюбие, оптимизм Каратаева как важные  положительные,  истинно  народные
черты. Без умения терпеть и верить нельзя не только выиграть трудную  войну,
но вообще жить.
      Каратаев  —   фигура   гораздо   менее   самостоятельная   в   идейно-
композиционном отношении, чем другие солдаты и  мужики  в  «Войне  и  мире».
Данила, Щербатый, Мавра Кузьминична имеют значение сами по себе. Каждого  из
них можно изъять из текста романа, сделать героем небольшой  новеллы,  и  он
не потеряет своего художественного значения.  С  Каратаевым  этого   сделать
нельзя.   Его   появление   в   романе   и   трактовка   его   характера   в
противоположность другим персонажам из народа обусловлены   основной  линией
романа — линией Пьера и теми явлениями жизни, на фоне которых он  выступает.
Образ   Каратаева   в   романе   выполняет   совершенно   ясную   задачу   —
противопоставить  искусственности   и   условностям  аристократии  простоту,
правду крестьянской жизни; индивидуализму Пьера  —  воззрения  крестьянского
мира; злодеяниям захватнической  войны  с  ее  мародерством,  расстрелами  и
надругательствами над человеческой личностью — идеальные  формы  альтруизма;
общей идейной и нравственной растерянности —  спокойствие,    твердость    и
ясность  жизненного   пути  русского  мужика.  Причем  все  эти  качества  —
простота и    правда,    мирское,    коллективное  начало  в  мировоззрении,
высокая  этика   альтруизма и спокойная твердость мировоззрения —  мыслились
  Толстым   как   исконные свойства  русского народа, которые он воспитал  в
себе  веками  своей  многотрудной  жизни  и  которые  являются  его  прочным
национальным достоянием.  В  этом — бесспорный  положительный идейный  смысл
образа Каратаева, который, как многие  художественные  элементы  толстовских
произведений,  гиперболизирован    и     не     является   натуралистической
иллюстрацией  идеологии автора.
      Новый внутренний перелом и возвращение «к вере в жизнь»  дает  встреча
Пьера в балагане для военнопленных, куда героя  отвели  после  казни  мнимых
поджигателей, с Платоном  Каратаевым.  Происходит  это  потому,  что  Платон
Каратаев воплощает в себе совсем другую  сторону  «коллективного  субъекта»,
чем Даву или исполнители казни над поджигателями. Все  духовное,  философски
сложное, что рисуется Толстым при изображении  Пьера,  находится  в  прочных
внутренних связях, в  «сопряжении»  с  социальным.  Крестьянское  социальное
начало в своих внутренних нормах влечет к себе Пьера  неизменно  начиная,  с
Бородинского сражения; «рассословившись», как бы сбросив с себя все  внешние
оболочки, как бы глядя прямо на самые  последние,  решающие  вопросы  жизни,
Пьер обнаруживает связь, «сопряжение»  этих  вопросов  с  проблемой  народа,
социальных низов, крестьянства. Как бы воплощением самой  сути  крестьянской
стихии предстает в глазах  Пьера  Платон  Каратаев.  Пьер  был  в  состоянии
полного развала веры в жизнь; именно путь к жизни, к ее  внутреннему  смыслу
и целесообразности, и открывается Пьеру в общении с Платоном  Каратаевым:  «
— Э, соколик, не тужи, — сказал он с той  нежно-певучей  лаской,  с  которой
говорят старые русские бабы. Не тужи,  дружок  час  терпеть,  а  век  жить!»
После первого же вечера  общения  Пьера  с  Платоном  Каратаевым  говорится:
«Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте  на  своем  месте,
прислушиваясь  к  мерному  храпенью  Платона,  лежавшего   подле   него,   и
чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на  каких-то
новых и незыблемых основах, воздвигался в его  душе».  Такие  смены,  скачки
решающе важных  внутренних  состояний  возможны  и  правдивы  только  в  том
исключительно напряженном положении, в котором находится Пьер. В душе  героя
как бы собрались воедино, сконцентрировались  все  противоречия  его  жизни;
Пьер доведен до  пределов,  до  последних  граней  своего  существования,  и
«последние» вопросы жизни и смерти выявились  перед  ним  в  прямой,  ясной,
окончательной форме. В эти минуты сам способ  поведения  Платона  Каратаева,
каждое его слово,  жест,  все  его  повадки  как  бы  являются  ответами  на
мучившие Пьера всю жизнь вопросы.
       В словах и  поступках  Платона  Каратаева  Пьер  улавливает  единство
жизненного комплекса, связь и нераздельность всех, казалось  бы,  раздельных
и внешне несоединимых сторон существования. Пьер всю жизнь  искал  подобного
единого всеохватывающего жизненного принципа; в  богучаровском  разговоре  с
князем  Андреем  Пьер  наиболее  отчетливо  выразил  эти   поиски,   поразил
собеседника  и  многое  изменил  в  его  жизни  именно  этим  стремлением  к
всеохватности. Князь Андрей назвал тогда наиболее близкое  по  аналогии  имя
Гердера; в теперешнем состоянии Пьера он  нуждается  в  более  динамическом,
гибком, драматически подвижном принципе единства, сближающем  его  поиски  с
диалектическими вариантами идеалистической философии. Вместе с тем, по  всей
совокупности  обстоятельств,  жизненная  философия  Пьера  не  может   иметь
рационалистической  формы;  отстранение   от   организованных   общественно-
государственных институтов является самоочевидным  итогом  реальных  событий
жизни героя. Стихийная подоснова этих философских исканий  Пьера  сейчас,  в
напряженном  узле  реальных  поворотов  его  судьбы,  должна  воплотиться  в
человеческом поведении; именно рознь между своими взглядами  и  реальностями
поведения всегда мучила Пьера. Как бы ответ на эти вопросы  единства  общего
и частных поступков Пьер усматривает во всем поведении  Платона  Каратава  :
«Когда  Пьер,  иногда  пораженный  смыслом  его   речи,   просил   повторить
сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад,  —
так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою  любимую  песню.  Там
было: «родимая, березанька и  тошненько  мне»,  но  на  словах  не  выходило
никакого смысла. Он не понимал и  не  мог  понять  значения  слов,  отдельно
взятых из  речи.  Каждое  слово  его  и  каждое  действие  было  проявлением
неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его,  как  он
сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная  жизнь.  Она  имела  смысл
только как частица целого, которое он  постоянно  чувствовал.  Его  слова  и
действия   выливались   из   него   так   же   равномерно,   необходимо    и
непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять  ни  цены,
ни значения отдельно взятого действия или слова».  Наиболее  поразительно  и
значимо для Пьера именно  единство  слова  и  действия,  мысли  и  поступка,
нераздельность их. Вместе с тем возникает нераздельность, единство  и  более
широкого   и   общего   плана:   единство   всеохватности   разных    сторон
действительности, где любое  частное  предстает  «частицей  целого».  Легки,
органичны переходы между единичным и  общим,   отдельным   существованием  и
целостностью мира. Платон Каратаев немыслим  вне  «коллективного  субъекта»,
но сам «коллективный субъект» в этом случае столь же органически  вплетен  в
мировое целое.
      Второе, что поражает  Пьера  и  что  притягивает  его  —  органическое
вплетение социально определенного в то же единство всего, единство  мирового
целого.  Платон   Каратаев,  так  же,  как  и   Пьер,   в   условиях   плена
«рассословлен»,   находится    вне    обычных    обстоятельств    социально-
общественного  существования.  Социально  определенное  должно  было  в  нем
стираться уже в солдатчине. Но, очевидно, в известной мере  оно  сохранялось
и там: Толстой подчеркивает разницу между  обычными  солдатскими  словами  и
поступками и речами и действиями Каратаева. Разница  эта  в  известной  мере
должна  была   быть   и   в   службе:   сейчас,   в   условиях   предельных,
«перевернувшихся»   обстоятельств,   происходит   не   дальнейшее   стирание
конкретно социальных черт, но, напротив, как бы оживление и наиболее  полное
их выражение: «Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от  себя
все  напущенное  на  него,  чуждое,  солдатское  и  невольно  возвратился  к
прежнему, крестьянскому, народному складу». Уже в солдатах,  встреченных  на
Бородинском   поле,   Пьер   находил   крестьянские   черты,   и    единство
мировосприятия, слитность действий с «общим», с «мировым целым»  связывались
в восприятии героя  с  трудовой  природой  социальных  низов,  крестьянства.
Представляющий единство частного и общего, мирового целого, Платон  Каратаев
у Толстого дается  как  трудовой  человек,  но  человек  натурально-трудовых
отношений,  социальной  структуры,  чуждой  разделению  труда.  Каратаев   у
Толстого постоянно занят чем-то целесообразным, полезным, трудовым,  и  даже
песня у него —  нечто  серьезное,  дельное,  необходимое  в  общем  трудовом
жизненном  обиходе;  однако  формы  этого   труда   своеобразны,   по-своему
всеохватны, «универсальны», но, так сказать, в «узко  местном»  смысле.  Это
трудовая    деятельность,    присущая    социальной    структуре     прямых,
непосредственных, натуральных отношений:  «Он  все  умел  делать,  не  очень
хорошо, но и не дурно. Он пек, варил, шил, строгал, тачал сапоги. Он  всегда
"был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые  он  любил,  и
песни».   Притом   трудовая   деятельность   Каратаева   носит    и    прямо
целесообразный,  и  в  то  же  время  «игр
12345След.
скачать работу

Образ Платона Каратаева

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ