Общественно-политическая мысль в России в 18 веке
ет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своей
власти»[7].
Своими произведениями «Письмо другу», «Беседа о том, что есть сын
отечества», «Житие Федора Васильевича Ушакова» и «Путешествие из Петербурга
в Москву» Радищев готовил читателей к восприятию идеи о необходимости
революции. В оде «Вольность», наиболее важные строфы которой он включил в
«Путешествие», Радищев выступил с подлинным гимном в честь будущей
победоносной революции. Как величайший праздник человечества он рисует
день, когда «возникнет рать повсюду бранна», будут «ликовать склепанны
народы» и торопиться «в крови мучителя венчанна омыть свой стыд».
Праздником будет день, когда победит восставший народ.
После революции и казни царя, по мысли Радищева, на престол «воссядет
народ» и воцарится вольность - «вольность дар бесценный источник всех
великих дел». Он высоко ценил Кромвеля за то, что тот научил, «как могут
мстить себя народы», и «Карла на суде казнил».
Издавая «Путешествие из Петербурга в Москву», запрещенное в России,
Герцен писал о его авторе: «....Он едет по большой дороге, он сочувствует
страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, с рекрутами, и во всяком
слове его мы находим с ненавистью к насилью - громкий протест против
крепостного состояния»[8].
Требуя полного освобождения крестьян, указывая на революционный путь к
нему, Радищев не исключал при этом и путь реформ сверху. В этом не было ни
отступления от своих основных взглядов, ни проявления либеральных иллюзий и
колебаний. Он имел в виду реформы, которые не укрепляли бы существующий
строй, а ослабляли бы его, ускоряли его гибель. Он разработал план
постепенного осуществления мероприятий, которые должны завершиться
«совершенным уничтожением рабства».
Однако Радищев мало верил в то, что помещики, эти «звери алчные,
пиявицы ненасытные», согласятся на проведение реформ или что их осуществит
монарх. Он грозил помещикам что «рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в
отчаянии своем разобьют железом главы» своих ненавистных господ[9].
Радищев считал, что революция – не пустая мечта: «Взор проницает
густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую. Я зрю сквозь целое
столетие»,— писал он.
Екатерина II понимала, какую опасность для самодержавно-
крепостнического строя представляет критика крепостничества, сочетающаяся с
провозглашением революционных идей, одобрением стихийных крестьянских
бунтов и выступлением с революционной программой.
С именем Радищева связан особый этап революционной, республиканской
мысли в России. Идя «вслед Радищеву», затравленному самодержавием[10],
радищевцы — его современники и последователи — приняли эстафету из его рук
и передали ее поколению Пестеля и Рылеева, Грибоедова и Пушкина. Если
плеяда великих французских просветителей идеологически подготовила
буржуазную революцию в Западной Европе, то Радищеву выпала великая честь
выступить идеологом начинающегося революционного движения в России.
§10 Французская буржуазная революция и русская общественная мысль
В дни, когда во Франции вооруженный народ штурмовал Бастилию, в России
Радищев печатал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Тогда же Я. Б.
Княжнин завершал свою последнюю трагедию «Вадим Новгородский», явившуюся
вершиной дворянского свободомыслия. Яков Борисович Княжнин (1742—1791 гг.),
дворянин, в течение долгих лет преподавал русскую словесность в Сухопутном
шляхетском корпусе и был автором многих трагедий. В своем «Вадиме» он дал
образ республиканца, противопоставляя его «просвещенной монархии». В
отличие от Радищева народ в трагедии Княжнина изображен как пассивная сила.
Тем не менее со страниц «Вадима», так же как и «Путешествия из Петербурга в
Москву», хотя и по-разному, звучали призывы к борьбе с самодержавием.
С первых же дней революции во Франции ее лозунги и дела захватили
многие умы в России. Современники рассказывают, что «революционные события
были ежедневным предметом разговоров и жарких споров о принципах и их
изложении, и невозможно было не принимать в них участия»[11]. Революционные
журналы, книги и брошюры проникали в Россию. Они вызывали живой интерес в
дворянских особняках и гостином дворе, в казармах и университетских
аудиториях, в столицах и провинции. Вдумчивые наблюдатели замечали, что
«прелести Французского переворота» не только до Украины, но и «до глубины
самой Сибири простирали свое влияние на молодые умы»[12]. В Яссах,
например, при штаб-квартире князя Потемкина офицеры стали выпускать
еженедельный листок «Вестник Молдавии», где печатались сообщения о
революции во Франции. В Тобольске учителя народного училища на страницах
издаваемого ими журнала помещали статьи на революционные темы: о правах
человека, о Национальном собрании, о конституции 1791 г. Известиями из
Франции интересовались в Пензе, в Кременчуге, в Семипалатинске, в Саратове.
Французская революция вначале была принята русским обществом чуть ли
не с единодушным одобрением. Передовые дворянские круги, в частности,
увидели в событиях во Франции путь к «просвещенной» монархии, горячо
ратовали за насаждение «добродетели», за «равенство чувств» людей всех
сословий, за гражданское достоинство, оставляя в стороне вопросы
общественно-экономических преобразований.
Но разгоравшаяся на Западе заря революции постепенно отрезвляла
дворянские головы. Сообщения о городских и крестьянских выступлениях во
Франции, о сожженных замках воскрешали в памяти русских помещиков грозный
призрак Крестьянской войны под водительством Пугачева. В событиях во
Франции они видели претворение в жизнь тех дум, которые, по яркому
определению Радищева, они читали «на челе каждого из... крестьян». Один
вологодский помещик заметил, что «все крестьяне имеют оставшегося от
времени Пугачева духа — дабы не было дворян», и добавил, что это и есть дух
«безначальства и независимости, распространившийся... по всей Европе».
Отголоски «великого страха» докатились и до русских дворянских усадеб, где,
по выражению помещика А. Карамышева, содрогались, глядя «как старый свет
спознакомляется с новым». Масон И. В. Лопухин писал в этой связи, что он
охотно отказался бы от всех своих крестьян, лишь бы «никогда в отечество
наше не проник тот дух ложного свободолюбия, который сокрушает многие в
Европе страны»[13].
Развитие событий во Франции усиливало опасения представителей
привилегированного класса. Победы революционных армий на полях войны,
свержение монархии и казнь короля, установление якобинской диктатуры не
оставляли больше места для дворянских иллюзий. Все более очевидной
становилась пропасть, отделявшая «старое» от «нового», путь к которому
неизбежно шел через революцию. Приближавшийся кризис феодально-
крепостнической идеологии даже в ее «просвещенной» форме приводил в
отчаяние ее носителей. «Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и
пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!»[14]. В
этих словах Карамзин выразил в какой-то мере чувства и думы большого числа
дворян.
Правительство Екатерины II встало на путь открытой реакции. Радищева
сослали в Сибирь, Княжнин был брошен в тюрьму, где он, по-видимому, и умер
в 1790 г. Новиков в начале 1792 г. был заключен в Шлиссельбургскую крепость
сроком на 15 лет. Во имя защиты «цивилизации» и «порядка» подвергались
заточению свободомыслящие люди, свирепствовала цензура. В своих посланиях к
европейским монархам Екатерина призывала их к постовому походу» против
«якобинского варварства». Подавить «французское безначалие,— писала она,—
значит приобрести себе бессмертную славу».
Иначе воспринимались революционные события во Франции передовыми
демократическими кругами русской интеллигенции, которые в своих стремлениях
отражали интересы и нужды трудовых слоев населения. В огне революции во
Франции рушились те самые феодальные устои, против которых стихийно
боролось русское крестьянство и против которых выступали лучшие люди
России. Французская революция как бы подтверждала на практике жизненность
идей Радищева; она способствовала становлению в России революционной
идеологии, развившейся как протест против русской самодержавно-
крепостнической действительности.
Дела Тайной экспедиции, сохранившие протоколы допросов, показания
свидетелей, раскрывают среду, в которой зрела русская революционная мысль.
В Петербурге, например, у некоего разорившегося купца Степана Еркова
собирались люди различных профессий, в том числе землемер в отставке Федор
Кречетов, который говорил о необходимости свергнуть «власть самодержавия,
сделать либо республику, либо инако как-нибудь, чтобы всем быть равными». В
Петербурге же, в кругу мелких коллежских канцеляристов велись разговоры о
том, что &laqu
| | скачать работу |
Общественно-политическая мысль в России в 18 веке |