Охранительно-консервативная деятельность русской церкви
тельное
государство, но долго еще сохраняла значение исторического центра
православия. Страны Западной и Средней Европы были ориентированы на
традицию Рима и как центра католицизма, и как истока европейской
государственности; Византия же в качестве духовной величины не могла быть
изолирована от философской традиции древней Эллады. При выходе на мировую
арену Россия с самого начала оказывалась перед необходимостью осваивать
античное наследие и в первую очередь наследие древнего Рима, который стал
родоначальником целой исторической эпохи – эпохи Возрождения.
Наследие древнего Рима воспринималось в нераздельности с государственно-
политической практикой западноевропейских стран и с римским католицизмом,
сливаясь с ними в единое представление о “латинстве”. На латинян у нас
смотрели как на отступников от истинной веры, раскольников и еретиков не
только простой народ, но и духовенство. Латинянам приписывали множество
ересей, даже и таких, в которых они вовсе неповинны и которые не
заслуживают имени ереси: припомним хоть слова Стоглавого Собора, будто
латиняне четверят Святую Троицу и будто братобитие, троеперстие для
крестного знамения суть латинское ереси. Кроме того, что переписывались еще
и употреблялись у нас все сочинения против латинян, появившиеся у нас в
прежние времена, теперь появились у нас в переводах с греческого и вновь
составлялись и некоторые другие сочинения такого же рода, в которых не было
латинянам никакой пощады. Само крещение их чрез обливание считалось
недействительным, и потому латинян, если они принимали православие,
крестили вновь, хотя случаи такого обращения их к православию были весьма
редки. Храмы латинян не хотели у нас даже называть храмами или церквами, а
называли божницами в отличие от своих, православных церквей и храмов. Все
обряды Римской Церкви порицали и осмеивали, а от икон, в ней
употреблявшихся, отвращались, так что русские послы, ездившие к иностранным
дворам, всегда возили с собою свои иконы, и однажды, когда в Ариниме
префект города предложил нашим послам помещение в своем доме, они выбросили
иконы хозяина из комнаты, которую занимали, и на место их поставили свои
образа. Исповедников римской веры, приходивших к нам,— художников,
ремесленников и других охотно принимали у нас на жительство и предоставляли
им держаться своей веры без всякого стеснения, но не дозволяли им иметь
свои храмы, не дозволяли входить и в русские храмы. В торжественных случаях
государь приглашал иногда иностранных послов-латинян присутствовать при
нашем богослужении, но в другое время сам же советовал послам не входить в
русскую церковь, чтобы не подвергнуться нареканию от православных1. Наши
архиереи продолжали повторять пред рукоположением своим и тот обет, что они
не позволят никогда в своих епархиях никому из православных ни брачного
сочетания, ни кумовства, ни братства как с армянами, так и с латинами. Эта
отчужденность от латинян, эта неприязнь к ним, переданная нам греками и
воспитанная историческими обстоятельствами, простиралась до того, что самое
имя католика было ненавистно русским, и если кто из них желал другому зла,
то говорил: “Чтоб тебе сделаться латинянином!”, а в летописях наших и
других сочинениях встречаются даже выражения “поганая латына”, “безбожная
латына”, “проклятая латына” и подобные. При таком отношении русских к
римскому католичеству легко понять, чем должны были оканчиваться все
попытки пап и папистов привлечь русских к своему исповеданию. А эти попытки
продолжались, хотя и не непрерывно, во весь настоящий период.
Известно, как поступил папа, когда ему не удалось ввести в Россию
Флорентийскую унию чрез митрополита Исидора. Папа решил с своими
клевретами, по крайней мере, отторгнуть от Русской Церкви те девять
епархий, которые находились во владениях литовско-польского короля-
латинянина, и подчинить их особому митрополиту, поставленному в Риме,
Григорию, ученику Исидорову. Этим дело не кончилось. Король польский
несколько раз писал к нашим великим князьям Василию Васильевичу и потом
Ивану Васильевичу, чтобы они приняли Григория в Москву и признали его
власть над всею Русскою Церковью. Когда и тут последовала неудача, сам
Григорий отправил своего посла в Царьград к патриарху Симону (Симеону
Трапезунтскому) с богатыми дарами и с просьбою, чтобы патриарх благословил
и утвердил его в звании митрополита и над Московскою митрополиею и послал о
том своего посла к русскому государю. Но патриарх, несмотря на свою крайнюю
бедность, богатых даров не принял и благословения не дал. Получив об этом
известие из Царьграда от Иосифа, митрополита Кесарии Филипповой,
поставленного у нас в Москве, и опасаясь, как бы патриарх не поколебался,
Иван Васильевич вместе со своим митрополитом Филиппом (1465—1473) и со всем
освященным Собором решил патриаршего посла, если он будет послан к нам с
благословением Григорию, не впускать в свою землю и самого патриарха того
иметь “чужа и отречена” и написал Новгородскому архиепископу Ионе, чтобы и
он не принимал ни патриаршего, ни Григориева послов, если они придут в
Новгород, не верил патриаршей грамоте и не брал никаких поминков от посла
Григориева, а оставался бы верен Московскому митрополиту1. Так обстояло
дело с римской церковью и духовенством.
Гораздо более сильное воздействие на общество в эпоху Возрождения
оказала Реформация – народное движение против католической церкви и
приведшее к возникновению протестантизма. Это движение развернулось в XVI
столетии. Лидерами его были Кальвин в Швейцарии и Лютер в Германии, они
были основоположниками антиправославных течений - кальвинизма и
лютеранства.
Идеи лютеранства, явившегося в 1-й четверти XVI века и быстро
распространившегося в разных странах Западной Европы и в соседних нам
Польше, Литве и Ливонии, начали проникать к нам очень рано и на первый раз
могли встретить у нас сочувствие со стороны тех, которые еще продолжали
тайно держаться некоторых начал ереси жидовствую-щих. Еретик Башкин,
осужденный Собором в 1553 году и сознавшийся, что свое злое учение он
принял от аптекаря Матфея, родом литвина, да от Андрея Хотеева, которых
Курбский справедливо признает лютеранами, сознался вместе, что “утверждали
его в том” лжеучении заволжские старцы, издавна известные своею
расположенностью к жидовст-вующим. Максим Грек (1556) увидел нужду написать
сочинение и “на люторы”, хотя ограничился в нем только защитою
православного иконопочитания2. Последователи лютеранства и вообще
протестантских сект нередко приходили в Россию из Литвы, Ливонии, Германии,
Дании, Голландии, Англии в качестве посланников от своих государей, а еще
чаще по делам торговли и проживали в Москве, Новгороде, Пскове и других
городах; иные вызываемы были из-за границы нашим правительством как
искусные мастера и художники; еще иные переселялись к нам сами и занимались
разными ремеслами или поступали на государеву службу. Всего же более
рассеялось по России немцев (как называли у нас тогда преимущественно
лютеран и прочих протестантов) из Ливонии в продолжение счастливой
Ливонской войны: их выводили в качестве пленных целыми тысячами и продавали
или раздавали даром в Новгороде, Твери, Москве и где приходилось, а в
1565 году царь вывел из Дерпта даже всех немцев и сослал во Владимир,
Углич, Кострому, Нижний Новгород с женами и детьми. В Москве немцы селились
в новой немецкой слободе на берегу Яузы. Сначала приняли у нас протестантов
довольно благосклонно: в них видели прежде всего рьяных врагов папства и,
следовательно, как бы своих союзников против ненавистных латинян. Лютеранам
и кальвинистам царь позволил иметь в Москве две церкви; с уважением
относился к дерптскому пастору Веттерману, переселившемуся со своими
прихожанами в Россию, приказав открыть для него царскую библиотеку; любил
слушать проповеди голштинского пастора Христиана Бокгорна и открыто
высказывал, что лютеранское учение, по-видимому, близко к истине и что его
можно было бы терпеть, если бы Лютер, нападая с неудержимою силою
красноречия на папское иго, не ниспровергал древнего церковного чина и не
помрачил своих познаний в Священном Писании постыдным отступничеством,
свергнув с себя монашеские одежды и клобук и женившись на монахине.
Некоторые лютеране и кальвинисты, приходившие из Германии и Англии или
находившиеся при государе на службе, пользовались особенным его
благоволением и доверием. Он часто беседовал с ними о верованиях и обрядах
у иностранных народов и с большим вниманием выслушивал то, что сообщали ему
о новых христианских сектах, их учении и различии их между собою. Один из
этих любимцев царя (Эберфельд) будто бы пытался даже склонить его к
принятию Аугсбурского исповедания1. Но когда царь близко узнал дух и
характер протестантских исповеданий, когда русские увидели и услышали, что
протестанты отвергают посты, почитание икон, призывание святых, монашество
и пр., тогда взгляд на протестантов у нас совершенно изменился: их начали
считать еретиками, злыми еретиками, и царь, опасаясь ли того, чтобы они не
заразили своим учением русских и не ввели в России разных сект, или
недовольный тщеславием и наглостью протестантов, приказал (в 1579 году)
сжечь обе их церкви в Москве, хотя через пять лет по ходатайству
английского посла Горсея, если верить ему, вновь разрешил им построить
церковь за городом.
Несправедлива мысль, встречающаяся у протестантских писателей,
будто Иван Васильевич предпочитал протестантство католиц
| | скачать работу |
Охранительно-консервативная деятельность русской церкви |