Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Пётр Первый

нарядов  и  экспонатов  петровского   антирелигиозного   хулиганства   был,
попросту, заимствован из лютеранской практики. Приличиями и  чувствами  меры
тогда особенно не стеснялись, и подхватив  лютеранские  методы  издевки  над
католицизмом,  Петр  только  переменил  адрес  —  вместо  издевательств  над
католицизмом, стал издеваться над православием. Этого  источника  петровских
забав наши историки не заметили вовсе.

           Первоначальной  общественной  школой  Петра  был  Кокуй,  с   его
разноплеменными отбросами Европы, попавшими в Москву,  на  ловлю  счастья  и
чинов. Если Европа в ее высших слоях особенной  чинностью  не  блистала,  то
что  уж  говорить  об   этих   отбросах.   Особенно   в   присутствии   царя
обеспечивавшего эти отбросы от всякого полицейского вмешательства. Делали  —
что хотели. Пили целыми сутками — так, что  многие  помирали.  И  не  только
пили сами — заставляли пить и других, так что варварские москвичи бежали  от
царской компании, как от чумы.

          Пили, конечно, и в Москве: «веселие Руси...»  Но,  если  исключить
Ивана Грозного, с его тоже революционными методами действия, то  о  пьянстве
в Московском Кремле мы не слышали ничего. Там был известный «чин».  И  когда
московские цари принимали иностранных послов, то царь подымал свой бокал  за
здоровье послов, и их монархов — но это не было ни пьянством, ни запоем.

          О состоянии уровня трезвости в современной Петру Европе,  у  меня,
к  сожалению,  особенных  данных  нет.  Есть  случайная  отметка   москвича,
путешествовавшего по Европе  и  отмечавшего,  что,  например,  немцы  «народ
дохтуроватый, а пьют вельми зело». «Вельми зело» —  указывает  на  некоторую
степень изумления: вероятно, что в Москве  пили  или  только  «вельми»,  или
только «зело» — в Германии и вельми, и зело. Но для более  позднего  периода
некоторые свидетельства имеются. Сто лет после Петра — при Александре I  наш
посол в Лондоне граф Воронцов доносил своему  правительству  о  коронованных
попойках, на которых, «никто не  вставал  из-за  стола,  а  всех  выносили».
Именно в то же время английский король  Георг  пришел  на  свою  собственную
свадьбу в столь пьяном виде, что не мог стоять  на  ногах  и  придворные  во
время всей церемонии держали его под руки.

          Пьянствовала ли  вся  Европа?  Ну,  конечно,  нет.  В  подавляющем
большинстве  случаев,  массы  не  имели  не  только  вина,  но  и  хлеба.  В
братоубийственных феодальных войнах, которые велись руками наемных солдат  —
население подвергалось грабежу  не  только  со  стороны  «чужих»,  но  и  со
стороны «своих». Еще армии Фридриха Великого  были  бичом  для  собственного
прусского населения. Наемная армия, — наемной армией была и фририховская,  —
не имела никаких  моральных  оснований  быть  боеспособной  —  отсюда  и  та
палочная дисциплина, которая,  к  удивлению  Фридриха  Великого,  заставляла
солдата бояться капральской палки больше, чем неприятельского штыка.  Отсюда
та палочная дисциплина в армии, которую и у нас ввел  Петр  и  ликвидировали
только  Потемкин,  Румянцев  и  Суворов,  позже   она   была   восстановлена
поклонником Фридриха — Павлом I. В Германии, перед  Второй  мировой  войной,
еще били гимназистов. Не было «телесных наказаний» в  строгом  смысле  этого
слова, но пощечины практиковались, как самый обычный способ  педагогического
воздействия. К русским детям,  посещавшим  германские  школы,  эта  система,
впрочем,  не  применялась.  Наши  варварские  нравы   ликвидировали   всякое
телесное воздействие  на  школьников  уже  лет  восемьдесят  тому  назад.  И
попытки немецких учителей бить по физиономии русских  детей  —  приводили  к
скандалам: иногда  родители  приходили  скандалить,  а  иногда  и  школьники
отвечали сами — так что русские варвары были оставлены в покое.

          Все  это  было  в  средней  Европе.  В  южной  было  еще  хуже,  в
особенности в Италии и Испании — вспомним, что последний случай  аутодафе  —
публичного сожжения живого еретика — относится к 1826-му  году.  Вспомним  и
христианские развлечения римских Пап, — театральные спектакли,  от  которых,
по выражению Покровского,  краснели  соотечественники  Рабле  —  французские
дипломаты.   Редкий   случай   дипломатической    стыдливости.    На    этих
представлениях актеров слуги схватывали за руки и за ноги и били  животом  о
пол сцены, — так сказать, аплодисменты наоборот...

          Не нужно, конечно, думать, что в Москве  до-петровской  эпохи  был
рай  земной  или,  по  крайней  мере,  манеры  современного  великосветского
салона. Не забудем, что пытки, как метод допроса и не только обвиняемых,  но
даже и свидетелей, были в Европе отменены в среднем лет сто-полтораста  тому
назад. Кровь и грязь были в Москве,  но  в  Москве  их  было  очень  намного
меньше. И  Петр,  с  той,  поистине,  петровской  «чуткостью»,  которую  ему
либерально приписывает Ключевский  —  вот  и  привез  в  Москву:  стрелецкие
казни, личное и собственноручное в них участие — до  чего  Московские  цари,
даже и Грозный, никогда не опускались; привез Преображенский приказ,  привез
утроенную порцию смертной  казни,  привез  тот  террористический  режим,  на
который так трогательно любят ссылаться большевики. А что  он  мог  привезти
другое?

          Технику и прочее  привозили  и  без  него.  Ассамблеи?  Нужно  еще
доказать, что принудительное  спаивание  сивухой  —  всех,  в  том  числе  и
женщин, было каким бы  то  ни  было  прогрессом,  по  сравнению  хотя  бы  с
московскими теремами — где москвички, впрочем, взаперти не сидели —  ибо  не
могли сидеть: московские дворяне все время были  в  служебных  разъездах,  и
домами  управляли  их  жены.  Отмена  медвежьей  травли  и  кулачного   боя?
Удовольствия, конечно, грубоватые, но чем лучше  их  нынешние  бои  быков  в
Испании или профессиональный бокс в Америке?

          Состояние общественной морали в Москве было не очень высоким —  по
сравнению —  не  с  сегодняшним,  конечно,  днем,  а  с  началом  двадцатого
столетия. Но в Европе оно было на много ниже. Ключевский, и иже  с  ним,  не
знать этого не могли. Это — слишком уж элементарно. Как слишком  элементарен
и тот факт, что государственное устройство огромной Московской Империи  было
неизмеримо   выше    государственного    устройства    петровской    Европы,
раздиравшейся феодальными династическими внутренними  войнами,  разъедаемой,
религиозными  преследованиями,  сжигавшей  ведьм  и   рассматривавшей   свое
собственное  крестьянство,  как  двуногий  скот  —  точка  зрения,   которую
петровские реформы импортировали и в нашу страну.

          Сказка о сусальной Европе и о варварской Москве является  исходной
точкой, идеологическим опорным пунктом для стройки  дальнейшей  исторической
концепции о «деле Петра». Дальше я постараюсь доказать, как одна  легенда  и
фальшивка, громоздясь на другую легенду и фальшивку, создали  представление,
имеющее только очень  отдаленное  отношение  к  действительности.  Это,  мне
кажется,  будет  не  очень   трудно.   Значительно   труднее   —   объяснить
двухсотлетний  ряд  «идеологических  надстроек»  над  действительностью,   —
окончившихся  коммунистической  революцией.  Или,  во  всяком  случае,   это
объяснение трудно сформулировать  с  той  же  наглядностью,  с  какою  можно
доказать полнейшее несоответствие петровской легенды  самым  элементарным  и
самым общеизвестным историческим фактам.

          В основе  этой  легенды  лежит  сказка  о  сусальной  Европе  и  о
варварской Москве. Эта  сказка  совершенно  необходима,  как  фундамент  для
всего остального: если вы откинете этот фундамент — сказки строить будет  не
на чем: все  дальнейшее  строительство  превращается  в  бессмыслицу.  Тогда
придется сказать, что  из  всей  просвещенной  Европы,  Петру  стоило  взять
технику   чугунолитейного    дела,    которую    предшественники    великого
преобразователя импортировали и без него, — может  быть  и  еще  кое-что  из
технических мелочей, достигнутых всем тогдашним человечеством,  от  которого
Москва столь долго была изолирована, но что со всеми остальными  петровскими
реформами — не стоило  и  огорода  городить.  Но  тогда,  если  вы  откинете
сусальную Европу, а с  нею,  следовательно,  и  благодетельность  петровских
реформ, тогда рушится весь  быт  и  весь  смысл  того  слоя  людей,  которые
выросли на почве петровской реформы — быт и смысл крепостнического  русского
дворянства.

 
ВОПРОС О БЕЗДНЕ
 
           Следующим  —  после  сусальной  Европы  —  элементом  легендарной
стройки является вопрос о той бездне,  на  краю  которой  стояла  Московская
Русь и от которой спас ее гений Петра.

            Теории   сусальной   Европы   и   варварской    Москвы    носили
психологический оттенок горькой, но беспощадной объективности: «Что  делать?
Действительно  —  Москва  отстала  чудовищно;  действительно,  Европа   была
неизмеримо впереди нее». Это был, так сказать,  беспристрастный  диагноз,  в
котором русские чувства просвещенных светил русской  исторической  науки  не
играли  никакой  роли.  Теория  бездны  обрастает  даже   и   патриотической
тревогой: если бы не Петр, свалились бы мы все в эту бездну. И, может  быть,
и России  теперь  не  было  бы  никакой.  Наш  знаменитый  западник  Чаадаев
утверждал даже, что  без  Петра  Россию  впоследствии  завоевал  бы  Фридрих
Великий — это с полутора миллионами прусского населения во времена Петра!

          Мотив бездны был ярче всего  сформулирован  Пушкиным:  &laq
12345След.
скачать работу

Пётр Первый

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ