Поэзия природы: средства изобразительности и функции
будет хоть один пиит.
Одна из оригинальных черт пушкинских пейзажей, почти отсутствующая у
предшественников, - пасмурное небо, закрытое тучами и облаками, низко
нависшее над землей ("Наполеон на Эльбе. 1815", "Бесы", 1830; "Румяный
критик мой, насмешник толстопузый..."). Пушкин по сравнению с такими
"звездочетами" русской поэзии, как Ломоносов или Жуковский, Лермонтов или
Тютчев, мало внимания уделяет небу и светилам, делая исключение лишь для
луны, но и она у него, как правило, глядит на землю сквозь туман,
расплывается мутным пятном.
Пушкин значительно обогатил флору русской поэзии, предпочитая нежным
ивам и березам Жуковского такие стройные, величавые деревья, как дуб и
сосна. В изображении растительности преобладают крупные, "собирательные" ее
формы - лес, бор, роща; одним из первых поэтизирует сады.
Центральное место в пушкинском мире занимают самые поэтические,
"царственные" животные, птицы, растения: конь, орел, соловей, дуб, роза;
впервые именно у Пушкина явственно обозначилась их первенствующая роль в
русской поэтической фауне и флоре, закрепилось самое частое употребление
соответствующих мотивов (больше, чем у какого-либо другого поэта XVIII -
первой половины XIX века). Вместе с тем Пушкин, нарушая традицию "высокой"
поэзии, вводит образы домашних животных и птиц: собаку, петуха, гуся, уток
("Граф Нулин", "Евгений Онегин" и др.), предвосхищая "жанровый", бытовой
пейзаж второй половины XIX века.
Наряду с национальным пейзажем и в рамках этой общей задачи поэт
воссоздает природу конкретных мест, "малой родины" - Захарова,
Михайловского, Болдина ("Послание к Юдину", 1815; "Няне", 1826; "...Вновь я
посетил..."), выступая одним из основоположников локального пейзажа,
получившего развитие в реалистической поэзии XIX-XX веков (рязанские места
в творчестве С.Есенина, Смоленщина у А.Твардовского).
Особенности стиля лирики А. С. Пушкина
Со дня опубликования «Руслана и Людмилы» имя Пушкина неизменно было в
центре не только идейной и общеэстетической, но и стилевой борьбы. И дело
тут не в одном лишь генеральном значении Пушкина для нашей культуры. Дело
еще и в том, что среди русских писателей Пушкин, как не раз говорилось,
являет собою тип художника прежде всего. В классическом нашем искусстве
всегда была сильна мысль о внутреннем единстве духовной деятельности,
сквозило пренебрежение ко всякой специализации, дифференциации ее, в
частности, - к эстетическому началу как таковому.
В этом отношении Пушкин был «гармоничнее», «художественнее» своих
гениальных преемников; при мысли о Пушкине тот час же возникает внутренний
образ четкой и стройной, законченно-совершенной, кристального стиля.
Это свойство Пушкина в свое время хотели использовать деятели
«чистого искусства», от Фета до акмеистов. Однако же они не имели особого
успеха на этом поприще – и совершенно ясно почему. Пушкин не «просто
великий стилист», форма, стиль у него не самодовлеет. Недаром Толстой по
контрасту вспомнил о Пушкине: «вон у Пушкина: его читаешь и видишь, что
форма стиха ему не мешает». Толстой тут выражает мысль, в сущности, очень
точно очерчивающую главный принцип стилистики Пушкина: форма – это
гармоничное, точное выражение чего-то ( т.е. содержания, сути духовной).
Как только нарушается это строгое равновесие, как только совершается
перекос в ту или иную сторону (у некоторых акмеистов, например в сторону
«формы как таковой»), так мы сразу интуитивно знаем, что пушкинский стих,
пушкинская традиция тут уже переосмыслены в своей сути, а не в деталях.
Кардинальное свойство, о котором сейчас идет речь, делает стихи
Пушкина очень «выгодным», адекватным материалом для современных раздумий о
стиле - о смысле самой это категории. Ныне ясно, что стиль нельзя толковать
как одно лишь «своеобразие», индивидуальность художника: сама практика
творчества и усилия многих литературоведов, теоретиков искусства вновь
показали, что в стиле, в стилевых факторах нельзя искусственно изолировать
общее и своеобразное; индивидуальный стиль – лишь одна из ступеней, один из
уровней в скользящей шкале стилевых категорий: стиль произведения,
индивидуальный стиль художника, стиль школы, стилевая тенденция …
При трактовке стиля как категории ближе к конкретной истине не
слишком простая формула «стиль – это художественная форма» и не слишком
общая и статичная формула «единство содержания и формы», а также
обозначения, как переход содержания в форму, формы в содержание, - сам
фактор, закономерность, момент этого перехода. Стиль – это закон
художественной формы, как момент перехода в дух, в содержание. Это
художественная форма, взятая в плане ее закона и динамики вширь и в глубь.
Особенно показательна в этом отношении лирика Пушкина: тот принцип
гармонии, стройности, полный сообразности и соразмерности всех элементов,
который столь кардинально важен для Пушкина, в его лирике выступает
обнажено – он не заслонен всем тем, с чем приходится иметь дело в крупных
жанрах в силу самой жанровой специфики:
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия –
И взоры дев и шум дубровы,
И ночью пенье соловья,
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенное искусство
Так сильно волновали кровь, -
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Не истощимый клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасною мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе,
На жизнь насмешливо глядел –
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
(1823г)
Это стихотворение по сути и по форме обратило на себя особое внимание
самого Пушкина и – Белинского, одинаково ненавидевшего в период статей о
Пушкине как голую риторику с «хорошим содержанием», так и бессодержательное
рифмоплетство. Тут есть высокая, глубокая мысль – и пристальное
претворение. Это претворение, эта гармония сути и формы прежде всего видны
в композиции – вообще в одном из наиболее мощных лирических средств
Пушкина, с его архитектонизмом, стремлением к стройной форме.
Если взглянуть на другие стороны стиля – на лексику, ритмику, на
систему деталей, то увидим ту же особенность : ясное, чуткое соответствие
внешних форм – внутренним, образных сил, средств – духовному,
содержательному заданию. Все – мера в меру, везде – сообразность и
соразмерность : всего не более и не менее, чем требуется для прямого дела.
Это – законченно-замкнутое художественно-стилевое решение.
Почти в каждом стихотворении Пушкина есть эта внутренняя четкость
композиционных средств. Мало того, она сплошь и рядом выведена во вне,
акцентирована, возведена в доминанту. Так, Пушкин очень любил лирическую
композицию «двух частей», соединенных между собой по контрасту или какому-
либо иному принципу. Сплошь и рядом две части – это просто две строфы:
столь четко деление, столь важен, подчеркнут принцип симметрии.
Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.
Далекий, вожделенный берег!
Туда б, сказав «прости» ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне!.. (1829г)
Пушкин любит стихотворение – развернутое сравнение. Ему импонирует
простота, наглядность, контрасты и действенность этой формы. Два образных
алгоритма, две линии резко оттеняют, «освежают» друг друга – и вместе дают
естественное, живое целое. Сплошь и рядом сама разгадка, секрет сравнения
оттянуты в конец:
…Таков
И ты, поэт!
Тем самым ясность и само влияние композиции на контекст резко
увеличиваются; в то же время Пушкин всегда в душе озабочен тем, чтобы
композиция, при всей ее резкости, была именно естественной, живо-
непринужденной; отсюда, например, любовь как раз к развернутым сравнениям –
тропу более свободному и открытому, чем напряженное, субъективно-
спресованная метафора:
На небесах печальная Луна
Встречается с веселою зарею,
Одна горит, другая холодна.
Заря блестит невестой молодою,
Луна пред ней, как мертвая, бледна,
Так встретился, Эльвина, я с тобою.
(1825)
Пушкин неизменно ценит такие средства поэтики, как
рефрен :
…Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, -
Храни меня, мой талисман.
кольцо («Не пой, красавица»),
сравнение:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
вообще композиционный повтор, - средства, дающие композиции и четкость, и
легкую и ясную условно
| |  скачать работу |
Поэзия природы: средства изобразительности и функции |
