Проблема перенаселённости Земли. История вопроса от Мальтуса до наших дней
то, с одной стороны, он вид с самой
медленной сменой поколений, а с другой - способен очень быстро менять
биологическую емкость среды. Поэтому на отдельных этапах стремительного
развития человечества регуляция численности отстает от требуемой средой.
Экологический кризис - глобальное явление, к которому одни популяции уже
готовы, а другие находятся еще в состоянии демографического взрыва, и
продолжаться он может дольше, того времени, что отпущено темпами деградации
среды обитания.
Такова общая схема популяционных реакций человека на рост плотности и
изменения емкости среды. Но надо понять ее детальнее.
Игра жизни со смертью на сцене истории
Понять разнообразие демографических процессов в современном мире
нельзя, не проследив их изменения на всем пути от дочеловеческих предков к
человеку и не сравнив их в разных регионах в наше время.
Рождаемость и смертность. В наше время в развитых странах чаще
встречаются одно-, двух -, реже - трехдетные семьи. Нам часто указывают на
то, что у наших прадедов было по четыре-семь братьев и сестер, говорят, что
это некая древняя норма. Сколько же детей должно быть с точки зрения
биолога? Чтобы понять нелепость самой постановки такого вопроса, зададимся
другим: сколько детей достаточно для воспроизводства популяции? В идеальном
случае (если нет детской смертности и смертности в репродуктивном возрасте)
одной среднестатистической матери достаточно за жизнь произвести одну дочь,
в среднем это соответствует двум детям обоих полов. Этого достаточно для
поддержания стабильной численности у любых видов растений и животных,
включая человека.
В реальной жизни требуется больше потомков, так как часть их погибнет,
не успев размножиться. Сколько потомков нужно произвести для покрытия
детской и репродуктивной смертности, зависит, как нетрудно сообразить, от
уровня смертности: чем он выше, тем плодовитее должны быть самки. Каждый
вид имеет свой верхний предел - потенциальную плодовитость. Уровень
смертности задается, прежде всего, условиями среды обитания в сочетании с
образом жизни. Но вид может его изменить, выбрав ту или иную стратегию
воспроизводства.
Сельдь ежегодно откладывает сотни тысяч мелких икринок в море и никак о
них не заботится - авось из такой уймы потомков кто-то выживет. Это, как
говорят экологи, К-стратегия. Трехиглая колюшка откладывает немного, на
зато крупных икринок, на производство которых самка тратит всю энергию
размножения. Самец же заранее находит для потомства подходящий участок дна,
охраняет его от конкурентов, строит защищающее икринки гнездо, аэрирует
отложенную в него икру, а затем водит и охраняет мальков. Эти рыбки при
равных затратах энергии на воспроизводство в сравнении с сельдью вкладывают
в каждого потомка больше энергии и заботы. Естественно, детская смертность
у них на несколько порядков ниже. Это называется R-стратегией. Человеку как
виду свойственна, конечно, R-стратегия. Но в пределах своей потенциальной
плодовитости он может сдвигаться в сторону К-стратегии. Это не раз
случалось в прошлом.
По сравнению с другими млекопитающими сходных размеров потенциальная
плодовитость человека низка. Большинство женщин не может родить более 6-11
детей за жизнь, так как организм изнашивается от родов. Но и эта
потенциальная плодовитость в течение многих сотен тысяч лет не
реализовывалась. В давние времена средняя продолжительность жизни человека
была такой же, как у человекообразных обезьян: 25-27 лет. Созревала женщина
позднее человекообразных, годам к 15. У занимающихся собирательством
первобытных людей пища была такова, что ребенок мог питаться ею полностью
только с трех лет, когда вырастут зубы. До этого его приходилось кормить
или подкармливать грудным молоком. Многие считают, и не без оснований, что
в те времена следующая беременность обычно не наступала, пока мать кормила
молоком (как у современных человекообразных). В благоприятной ситуации мать
успевала родить трех детей и погибала раньше, чем младшие достигали
самостоятельности. При столь низкой плодовитости едва удавалось
поддерживать численность популяции, рост ее был медленным. Нужно заметить,
что в те времена дети погибали от голода, травм и хищников, но зато редко
гибли от заразных болезней: люди жили небольшими изолированными группами,
что препятогвовало передаче инфекций.
Освоение земледелия и животноводства позволило, по крайней мере, в 10
раз увеличить плотность популяции по сравнению с собирателями и охотниками.
А в очагах земледелия, на лучших землях, плотность доходила до очень
высокого уровня. Детская смертность повысилась (большая плотность создает,
как мы знаем, благоприятные условия для распространения детских, т. е.
наиболее заразных, болезней). Но ее компенсировало увеличение рождаемости.
Оно стало возможным, во-первых, потому, что при устойчивом производстве
пищи увеличилась продолжительность жизни взрослых, а во-вторых,
использование молока домашних животных и семян культурных растений
позволило найти заменители материнского молока для детей старше года. Стали
рожать чаще и дольше. Но многие тысячелетия (в старых земледельческих
очагах) и столетия (в новых) этой рождаемости едва хватало для покрытия
высокой детской смертности. В этих условиях у земледельческих народов
выработались установки на реализацию полной плодовитости женщин (рождение 6-
11 детей). Возникавшие именно в это время и в этих очагах высокой плотности
(Ближний Восток, Индия, Китай) мировые религии требовали от женщин: плодись
- и обрекали на презрение бесплодных или малодетных. За 17 веков нашей эры
численность людей выросла всего от 200 до 500 млн. Это значит, что в
среднем у матери выживало чуть больше двух детей - меньше, чем у
современной. Да, в отличие от нас, у наших предков было много братьев и
сестер, но не в жизни, а на кладбище. В такой обстановке у традиционных
земледельцев неизбежно сформировалось сочетание стремления иметь много
детей, детолюбия с легким отношением к их смерти ("бог дал - бог взял").
Новая стратегия в новых условиях. Теперь ответим на вопрос: почему в
наше время в промышленно развитых странах преобладают малодетные семьи? Во
второй половине XVII в. несколько европейских северных народов (англичане,
затем голландцы и французы) встали на путь промышленной революции, которая
позднее в этих же странах переросла в научно-техническую. Этот путь занял у
них три столетия - довольно долго в сравнении с жизнью одного поколения.
Эти, народы все изобретали и внедряли сами, успевали приспосабливаться к
ими самими создаваемым новым условиям. С развитием гигиены и медицины
детская смертность снижалась, продолжительность жизни возрастала, и рост
популяции могла обеспечить более низкая рождаемость. И она постепенно
сокращалась, популяции переходили к R-стратегии. Англичане, голландцы,
французы пережили демографический взрыв в XIX в., и он был у них не
сильным. Позднее вставшие на тот же путь немцы, шведы, прибалты, русские
прошли период более сильного демографического всплеска в начале XX в.
Теперь те и другие находятся в стадии стабилизации численности, и
рождаемость у них низкая. Народы, вставшие на этот путь еще позднее
(испанцы, грузины, японцы), завершают эпоху демографического взрыва в наше
время.
Старая стратегия в новых условиях. Пока все выглядит понятно. Но многие
теряются, видя некий парадокс в том, что стремительный рост населения Земли
происходит благодаря Китаю, Индии, Индокитаю, Ближнему Востоку и Латинской
Америке (а у нас - Средней Азии) отнюдь не благополучным по уровню жизни
странам. Почему? Ведь экономически он этим народам неблагоприятен. Да,
именно в развивающихся странах (а это в основном очаги древней
сельскохозяйственной культуры) в наше время происходит демографический
взрыв невиданной мощи. Во многих из этих стран рост населения съедает
прирост продукции, и жизненный уровень, исходно низкий, растет медленно или
даже снижается. Внешне создается впечатление, будто нехватка пищи и голод
стимулируют рождаемость - как бы против всех биологических законов. Этот
парадокс ставит в тупик демографов. Но для биолога, знающего, что
механизмы, регулирующие рождаемость в популяции, меняются медленно, здесь
нет ничего необъяснимого.
Эти народы встали на путь НТР последними, недавно, вдобавок не сами
идут по нему, а заимствуют его плоды, причем очень быстро и не в той
последовательности, в какой они были открыты. Так, в Европе вакцинация от
оспы была начата в XVIII в., понадобилось 200 лет упорных поисков, чтобы,
побеждая последовательно дифтерит, скарлатину, туберкулез, корь, победить
(всего 20 лет назад) полиомиелит - последнюю массовую заразную детскую
болезнь. Созданные на основе этих успехов программы всеобщей вакцинации
детей удается осуществить в развивающихся странах за несколько лет. Это
самая дешевая, эффективная и гуманная помощь. Реализация такой программы
сразу снижает детскую и юношескую смертность в южных популяциях с высокой
плотностью населения во много раз. В результате вчера еще, как и тысячи лет
назад, на 6-11 детей в семье умирало 4-9, а сегодня большинство живы.
Высокая рождаемость, вчера жизненно необходимая в таких популяциях для
компенсации высокой детской смертности, вдруг стала избыточной. Но
рождаемость - не смертность, ее не изменишь прививками в одночасье. Она
контролируется биологическими механизмами, очень сложной популяционной
системой, поддержанной бытом, традициями, религией. Популяции требуется
время, несколько поколений, чтобы привести рождаемость в соответствие с
новым уровнем смертности. И в течение этих лет будет происходить
демографический взрыв, даже если он невыгоден популяции, обгоняет рост
продуктов питания.
Развитые народы не могут осуждать развивающиеся за проблемы,
порожденные демографическим взрывом: они сами их дестабилизировали, дав,
пусть и из самых лучших побуждений, слишком сильнодействующее лекарство, да
еще в лошадиной доз
| |  скачать работу |
Проблема перенаселённости Земли. История вопроса от Мальтуса до наших дней |
