Расцвет искусства в начале 20 века
лось
у него с абстрактно-трагическим восприятием бытия вообще. В этом были
истоки противоречий поэтической мысли Анненского.
При наличии некоторых общих мотивов поэзия Анненского существенно
отлична от поэзии символистов. Его лирический герой — человек реального
мира, это не сверхчеловек Бальмонта или раннего Брюсова. Личное переживание
поэта лишено и экстатического, и мистического пафоса. Ему чужды самоцельные
эксперименты над стихом и поэтическим языком, хотя среди поэтов начала века
он был одним из крупнейших мастеров версификации. Стих Анненского имел
особенность, отличавшую его от стиха символистов и привлекшую позже
пристальное внимание поэтов-акмеистов: сочетание и в словаре, и в
синтаксисе повышенно-эмоционального тона и тона разговорного, подчеркнуто-
прозаического. Сквозь частное у поэта всегда просвечивало общее, но не в
логическом проявлении, а в некоем внелогическом соположении. Этот
поэтический прием будет воспринят у Анненского Анной Ахматовой.
Поэзии Анненского свойственна камерная утонченность, замкнутость в
личной психологической теме. Это поэзия намека, недоговоренности,
намекающей детали. Но у Анненского нет намеков на двоемирие, свойст-,
венной символистам двуплановости. Он лишь фиксирует мгновенные ощущения
жизни, душевные движения человека, сиюминутное восприятие им окружающего и
тем самым — психологические состояния героя.
Я люблю замирание эхо
После бешеной тройки в лесу,
За сверканьем задорного смеха
Я истомы люблю полосу.
Зимним утром люблю надо мною
Я лиловый разлив полутьмы,
И, где солнце горело весною,
Только розовый отблеск зимы...
(«Я люблю»)
Стихов с общественной темой у Анненского немного. И в них на первом
плане все то же противоположение мечты о красоте и неприглядной реальности.
Вершиной социальной темы в его поэзии стало известное стихотворение «Старые
эстонки», которым поэт откликнулся на революционные события в Эстонии в
1905 г., выразив свой протест против казней революционеров и
правительственной реакции.
И. Анненский был наиболее характерным представителем
импрессионистической критики в литературе начала века. В критических
статьях, собранных в двух «Книгах отражений» (1906, 1908), он стремился
вскрыть психологию творчества автора, особенности его духовной жизни,
передать свое личное впечатление от произведения. Причем в этих критических
работах более, может быть, нагляднее, чем в лирике, выразились
демократические взгляды писателя, его общественные устремления. Как бы в
противовес символистам Аннёнский не раз подчеркивает социальное значение
искусства. С этой эстетической установкой была связана характерная черта
его критических статей: Анненский стремился понять и показать общественный
смысл и общественное значение произведения. Таковы его статьи о М. Горьком,
Н. Гоголе, Л. Толстом, Ф. Достоевском. В основе общественной этики
Анненского лежала этика сострадания, разрабатывая которую он опирался на
Достоевского.
К концу жизни меняется отношение Анненского к символизму: символизм
кажется теперь поэту школой, исчерпавшей свое развитие; историко-
литературное значение ее он видел лишь в том, что она выдвинула таких
крупных поэтов, как К- Бальмонт и А. Блок («О современном лиризме», 1909).
Как и И. Анненский к поэтам-предсимволистам можно отнести и Ивана
Ивановича Коневского (Ореуса, 1877—1901), лирика которого всегда вызывала
сочувствие символистов. В стихах Коневской добивался предельной отточенной
музыкальности. Вся его поэзия, как писал Брюсов, «есть ожидание,
предвкушение, вопрос:
Куда ж несусь, дрожащий, обнаженный,
Кружась как лист над омутом мирским?
...Блуждая по тропам жизни, юноша Коневской останавливается на ее
распутьях, вечно удивляясь дням и встречам, вечно умиляясь на каждый час,
на откровения утренние и вечерние, и силясь понять, что за бездна таится за
мигом»129. Брюсов далее указывал на близость этого мироощущения художникам
«новой» поэзии.
Коневской опубликовал несколько статей о литературе и искусстве, объект
и проблематика которых были также близки интересам поэтов и художников-
символистов («Живопись Беклина», «Мистическое чувство в русской лирике»).
Самым ярким выразителем импрессионистической стихии в раннем русском
символизме был Константин Дмитриевич Бальмонт (1867—1942), поэзия которого
оказала огромное воздействие на русскую поэтическую культуру начала века. В
течение десятилетия, вспоминал Брюсов, Бальмонт «нераздельно царил над
русской поэзией». В 90-х годах вышли сборники его стихотворений: «Под
северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1897);.в 900-е
годы, в период творческого взлета Бальмонта,—«Горящие здания» (1900),
«Будем как солнце» (1903), «Только любовь» (1903).
Вдали от Земли, беспокойной и мглистой,
В пределах бездонной, немой чистоты,
Я выстроил замок воздушно-лучистый,
Воздушно-лучистый Дворец Красоты.
Лирика Бальмонта была глубоко субъективистской и эстетизированной:
Бальмонт был занят, по словам Блока, «исключительно самим собой», поэта
влекли лишь мимолетные чувствования 'лирического «Я». И жизнь, и поэзия
для Бальмонта — импровизация, непреднамеренная произвольная игра. В его
поэзии впечатления внешнего мира прихотливо связываются только единством
настроения, всякие логические связи между ними разорваны:
Неясная радуга. Звезда отдаленная.
Долина и облако. И грусть неизбежная...
В стихотворении «Как я пишу стихи» (1903) Бальмонт так раскрывает природу
творческого акта художника:
Рождается внезапная строка,
За ней встает немедленно другая,
Мелькает третья, ей издалека
Четвертая смеется, набегая.
И пятая, и после, и потом,
Откуда, сколько — я и сам не знаю,
Но я не размышляю над стихом
И право, никогда — не сочиняю.
Каждое впечатление значимо и ценно для поэта само по себе, смена их
определена какой-то внутренней, но логически необъяснимой ассоциативной
связью. Ассоциация рождает и смену поэтических образов в стихах Бальмонта,
которые неожиданно возникают один за другим; ею определяется структура
целых поэтических циклов, в которых каждое стихотворение представляет лишь
ассоциативную вариацию одной темы, даже одного настроения поэта.
Впечатления от предмета, точнее — от его качества, субъективно воспринятого
поэтом, являются читателю в лирике Бальмонта в многообразии эпитетов,
сравнений, развернутых определений, метафоричности стиля. Сам предмет
расплывается в многоцветности, нюансах, оттенках чувственного восприятия.
В основе поэтики Бальмонта — философия возникшего и безвозвратно
ушедшего неповторимого мгновения, в котором выразилось единственное и
неповторимое душевное состояние художника. Бальмонт был самым субъективным
поэтом раннего символизма. В отъединении от мира «как воплощения всего
серого, пошлого, слабого, рабского, что противоречит истинной природе
человека»131 и уединенности поэт видит высший закон творчества. В этом
смысл его знаменитых поэтических деклараций:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Мое единое отечество
Моя пустынная душа.
(«Я ненавижу человечество»)
Или:
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
(«Я не знаю мудрости...»)
Суть такого импрессионизма в поэзии определил Брюсов, говоря о
творчестве И. Анненского как стремлении художника все изобразить «не таким,
как он это знает, но таким, каким ему это кажется, притом кажется именно
сейчас, в данный миг».
Этим отличались и переводы Бальмонтом песен древних народов,
произведений Кальдерона и других европейских и восточных поэтов. О
переводах Бальмонта остроумно сказал И. Эренбург: «Как в любовных стихах он
восхищался не женщинами, которым посвящал стихи, а своим чувством, — так,
переводя других поэтов, он упивался тембром своего голоса».
Подчиняя все передаче оттенков ощущений, через которые раскрываются
качества предмета, Бальмонт огромное значение придавал мелодике и
музыкальной структуре стиха.
Для поэтического стиля лирики Бальмонта характерно господство
музыкального начала. «Стихия музыки» проявлялась у Бальмонта в изощренной
звуковой организации стиха (аллитерации, ассонансы, внутренняя рифма,
повторы), использований слова как «звукового комплекса», вне его
понятийного значения. Но уже в начале 900-х годов «музыка» стиха Бальмонта
начала застывать в найденных поэтом приемах звукописи. Бальмонт
самоповторяется.
Поэтические опыты принесли Бальмонту большую известность, вызвали к
жизни целую школу подражателей. Хрестоматийными стали его_«Вечер. Взморье.
Вздохи ветра. Величавый возглас волн...», «Камыши», «Влага» и другие
откровенно звукоподражательные стихи. Но подчинив смысл поэзии музыке
стиха, Бальмонт обеднил поэтический язык раз и навсегда найденным словарем,
привычными словосочетаниями, характерными параллелизмами.
«...Бальмонт, будучи по духу человеком дек
| |  скачать работу |
Расцвет искусства в начале 20 века |
