Развитие речи и мышления
ше называет слово, обозначающее действие, чем слово,
обозначающее предмет.
Подытоживая материал, мы приходим к выводу: создалось роковое
противоречие между развитием мышления, которое рисует рассказ по картинке,
и всем тем, что мы знаем о развитии мышления в жизни. В обоих случаях
отношения оказываются как бы перевернутыми. Любопытно, что все эти
соображения проверяются экспериментами и фактами. Можно взять тысячу детей
и лишний раз доказать, что с картинкой дело происходит так. Это
действительно факт неоспоримый, но его надо иначе истолковать.
Сделаем одно из самых простых наблюдений, которое мы сумеем разъяснить и
которое укажет путь к новому истолкованию.
Если все, что мы знаем о мышлении ребенка, противоречит тому, что дает
рассказ по картинке, то все, что мы знаем о речи ребенка, это подтверждает.
Мы знаем, что ребенок говорит сначала одиночные слова, затем фразы, позже у
ребенка набирается круг отрывочных слов и явлений, затем пятилетний ребенок
устанавливает связь между словами в пределах одного предложения;
восьмилетний произносит уже сложные придаточные предложения. Возникает
теоретическое предположение: может ли рассказ по картинке изобразить
развитие детского мышления? Можно ли понять — мыслит ли ребенок так, как он
говорит, наивными выражениями? Может быть, генетически дело заключается в
ином: картинка констатирует только тот факт, что ребенок составляет из
отрывочных слов фразы, затем все больше и больше связывает слово в пределах
одного предложения и, наконец, переходит к связному рассказу? Может быть,
ребенок не мыслит мир сначала отдельными вещами, потом действиями, потом
признаками и отношениями? Может быть, ребенок говорит сначала отдельными
словами, потом простейшими предложениями, потом связывает эти предложения?
Произведем эксперимент, потому что окончательный ответ могут дать только
эксперименты. Для этого есть несколько простых путей, которые мне
представляются чрезвычайно остроумными. Попробуем исключить детскую речь,
попробуем получить ответы на картинку каким-нибудь другим путем, не через
слова. Если верно предположение, что ребенок не мыслит мир отдельными
вещами, но умеет называть только отдельные слова и не может сформулировать
их связи, то попытаемся обойтись без слов. Попросим двух детей не
рассказать, а сыграть то, что показано на картинке. Оказывается, что игра
ребят по картинке длится иногда 20—30 минут, и прежде всего и главным
образом в игре схватываются те отношения, которые есть на картинке. Проще
говоря, если попросить ребенка драматизировать картинку, а не рассказывать
ее, то, согласно опытам Штерна, ребенок 4—5 лет драматизирует картинку «В
тюрьме» так, как рассказывает ее 12-летний подросток. Ребенок прекрасно
понимает, что люди сидят в тюрьме: сюда присоединяется сложное
повествование о том, как на них напали, как их забрали, что один смотрит в
окно — хочет на волю. Сюда же присоединяется очень сложный рассказ о том,
что недавно няню оштрафовали за то, что у нее не оказалось билета в
трамвае. Словом, получается типичное изображение того, что мы наблюдаем в
рассказе 12-летних детей.
Вот тут у психолога открываются глаза на процесс детского мышления, на
историю развития детского мышления, как показывает рассказ по картинке и
как он раскрывается при драматизации. Позвольте перейти к другой стороне
того же опыта.
Попытаемся сделать так, как делали некоторые экспериментаторы до нас.
Попытаемся показать, верно ли, что ребенок 3 лет не воспринимает отношений,
а воспринимает отдельные вещи или предметы, а связь между ними
устанавливается позже. Если это так, то надо ожидать, что если в
эксперименте мы дадим ребенку действовать с вещами, между которыми мало
связи, то ребенок этой связи не уловит и будет обращаться с предметами как
с отдельными, без связи между ними. Этому была посвящена работа В.
Элиасберга, который выработал методику для обоснования специального опыта.
Суть его в следующем. На столе кладут ряд цветных листов бумаги, подводят
ребенка к столу, не дают никаких инструкций, иногда обращают внимание на
бумажки, которые расположены перед ним. Бумажки двух цветов: ярко-красные и
синие. Ребенок тянется за бумажками, переворачивает их. Под одной из них
(под синей) приклеена папироса. Ребенок обращает на нее внимание и пытается
ее сорвать. Как он будет действовать дальше? Если ребенок находится в
стадии, которая обнаруживается в тесте — с рассказом по рисунку, то надо
ожидать, что дальше испытуемый будет действовать с отдельными бумажками, в
лучшем случае с кучкой бумажек, и никакой связи, никаких отношений между
предметами не установит.
Опыт показывает обратное. Ребенок, начиная с полутора-двух и, как
правило, до 3 лет, уже всегда образует самую обычную связь между синей
бумажкой и открывает папиросы. Когда бумажки расположены в беспорядке,
ребенок дальше открывает только синие и оставляет красные в стороне. Если
после первого раза изменить цвет бумажек и вместо красных и синих положить
оранжевые и коричневые, ребенок поступает так же. Он открывает оранжевую,
открывает коричневую, под которой оказывается папироса, и опять
устанавливает связь между цветом и наличием папиросы. Чрезвычайно
интересно, что он устанавливает связь гораздо лучше, чем старший школьник,
для которого уже опыт и вся ситуация гораздо более расчленены на отдельные
вещи, не имеющие ничего общего друг с другом. Взрослый человек
устанавливает связь еще хуже, чем старший школьник. Поэтому Элиасберг
считает невероятным, чтобы ребенок, который легко устанавливает отношения
между вещами на простейшем опыте, мыслил мир отдельными предметами и не
умел образовать связь — человек стоит у окна, а видел бы только — человек и
окно.
Решающее значение для Элиасберга имели опыты с не говорящими детьми — с
алаликами и глухонемыми. Тут многие опыты с анализом безречевого поведения
заставляют нас сделать вывод, что ребенка раннего возраста можно обвинить в
тенденции связывать все со всем; для него, как показал опыт, необычайная
трудность заключается в расчленении связи, в умении выделить отдельные
моменты. Поэтому общее представление, что ребенок не связывает действия
друг с другом, отпадает.
Сомнение в правильности генетической кривой в развитии мышления, которую
рисует рассказ по картинке, возникло давно. Штерн обратил внимание на то,
что, если мысленная задача для ребенка трудна, он спускается на более
низкую ступень. Если ребенок видит более сложную картинку, то 12-летний
начинает рассказывать, как 7-летний, а 7-летний — как 3-летний. Чтобы
доказать это, Штерн просил ребенка написать рассказ о картинке, находящейся
перед глазами. И опять-таки все дети, вынужденные применить для рассказа
письменную речь, снижаются еще на одну ступеньку.
Этот опыт принес Штерну триумф. Опыт показал, что при усложнении задачи
(если мы изучаем воспроизведение картинки до памяти) сразу снижается
качество рассказа. Следовательно, по внешнему впечатлению, которое
сложилось о процессе мышления, можно предположить, что сначала имело место
мышление об отдельных вещах, потом о действиях этих вещей, потом о
признаках и, наконец, о связях вещей. Но тут выступает еще одна группа
опытов, которые опрокидывают все построение Штерна, и можно только
удивляться, как раньше они (опыты) не привели к пересмотру вопроса в этом
направлении.
Первый опыт заключается в следующем. Если взять детей из различных слоев
социальной среды: крестьян и культурных городских детей, отсталых и
нормальных, — то у крестьян, живущих в Германии, ребенок в рассказе по
картинке запаздывает в развитии при переходе от стадии к стадии по
сравнению с другими слоями. Когда Штерн пытался сравнить мышление ребенка
из образованной и необразованной среды, оказалось, что в повседневном
мышлении дети из необразованной среды отстают незначительно, а во многих
случаях почти не отстают в содержании мышления от сверстников из
образованной среды. Наоборот, опыт с анализом речи детей различных слоев
дал полное соответствие с данными о развитии речи, например из наблюдений
над развитием словесной речи и синтаксисом крестьянских детей оказалось,
что ребенок описывает картинку так, как говорит в жизни. Тут можно было бы
сделать простой вывод, и если бы психологи могли этим удовлетвориться, то и
не следовало бы производить дальнейших экспериментов. Но психологи
придерживаются другого взгля- да, считая, что рассказ по картинке
показателен не для того, как ребенок говорит вообще в жизни, а для
указанных экспериментальных условий.
Второй опыт, на который обратил внимание П. П. Блонский и который также
привел к пересмотру всех опытов с рассказом по картинке, показывает: если
мы предлагаем ребенку изложить рассказ не устно, а письменно, то сразу
обнаруживается, что 12-летний описывает, как 3-летний. Письменное изложение
12-летнего мальчика напоминает устный рассказ 3-летнего. Неужели мы можем
допустить, что только потому, что мы дали ребенку карандаш, это затруднило
задачу мышления? Если ребенок плохо пишет, значит ли это, что в мышлении он
сразу спускается из стадии отношений на стадию предметов? Это неверно. А
между тем то, что ребенок в 12 лет пишет так, как говорит ребенок в 3 года,
является фактом. Проще говоря, это значит, что рассказ по картинке дает
извращенную картину развития мышл
| |  скачать работу |
Развитие речи и мышления |
