Русские критики о Л.Н. Толстом
ть его
философии Оболенский называет «не соответствующей ни ее основному духу, ни
ее морали» (С. 173).
Так он заканчивает изложение главных принципов теории Толстого, а в
следующем номере своего «толстого» журнала переходит к вопросу о
«приложении этики Толстого к критике окружающей жизни» (Там же).
Открывает статью «Мораль и социальные взгляды Толстого»12 Оболенский
предисловием, в котором изложил основы главных «систем морали»: Кантовской,
Шопенгауэровской (Нирвана), позитивистской, утилитарной и эволюционной.
Необходимость этого критик объясняет тем, что многие незнакомы с
философией, поэтому не понимают тех мест, где она связывается с философской
системой Толстого. Оболенский признается, что сделать философию доступной
даже ребенку – его мечта, которую он воплощает отчасти теперь. То, что
делается отступление от основной проблемы, которую сам перед собой поставил
(разбор морального и общественного учения Толстого), Оболенский не
скрывает. Он прямо говорит, что «читатели, не интересующиеся этими
вопросами, могут пропустить предисловие» (С. 154).
От души позанимавшись популяризаторством, Оболенский обращается к
непосредственному исследованию толстовской морали. Критик пошел путем
выяснения достоинства и преимущества его учения, а потом выявления
недостатков, т.к. сделал заключение, что «у таких больших людей все
большое: и достоинства, и ошибки, а потому к ним нужно относиться и с
большой чуткостью, но и с большой снисходительностью» (С. 180).
Главное положительное начало в толстовском учении Оболенский видит в
том, что «он, учение, не есть ни буддизм, ни эпикуреизм, а синтетическое
слитие воедино этих обоих полюсов человеческой морали» (С. 177). Он
опровергает тех критиков, которые видели в Толстом только аскета, или же
тех, которые считали его эпикурейцем, певцом «индивидуальной» жизни, как
«истинной» (С. 178). Заслугу Толстого Оболенский видит именно в преодолении
крайностей и буддизма, в основе которого лежит отказ от личной жизни и
поиск смысла жизни в Бесконечном, и эпикуреизма, который делает из жизни
«оргию разврата и насилий», проповедует жизнь одним днем с его временным
земным воплощением Оболенский находит в его учении, что «Бог есть истинная
жизнь», следуя которому жить нужно «по Божьему», тогда «наша личная земная
жизнь, как исполняющая божественный закон, будет совершенной и в то же
время будет величайшим благом» (С. 179). А для этого нужно помнить о Боге и
заботиться, чтобы личная жизнь выполняла «божественный закон», чтобы была
«осуществлением воли Бога». С восторгом Оболенский обнаруживает, что тем
самым «дана надежда и на бесконечную жизнь, но не убита, и забота о земной
жизни, напротив эта забота сделана таким же законом, как и забота о
загробной жизни» (С. 180).
Далее делом критика становится отыскивание ошибок, ошибок человека,
которого, по признанию Оболенского, любишь всем сердцем своим, признаешь в
нем великие заслуги, великую пользу» (С. 181). Еще труднее для него
«выставлять эти ошибки перед всеми, на показ» (Там же). Но в этом он видит
необходимость, долг перед обществом и самим Толстым.
Первооснову всех ошибок этого писателя-философа Оболенский видит в том,
что он «принял философию за веру» (182). Он с точки зрения своей морали
стал подходить ко всем очень важным вопросам человеческой жизни. Во главу
угла, по мнению Оболенского, Толстой поставил свое понимание бытия, т.е.
свою философию, в ключе которой стал строить представление об истинной, на
его взгляд, формы жизни, правила, на которые должен опираться человек,
чтобы не отступать от «божьего закона», в который вкладывает свое
содержание, отличное от христианских принципов морали. Оболенский говорит,
что Толстой использовал христианскую догматику, но выбрал только то, что
отвечало его запросам.
Через критическое восприятие мира Толстой достиг того, что искал смысл
жизни. По мнению критика, это принесло ему облегчение, «погрузило в
состояние верующего», поэтому он смешал свою философию с верой в Христа. А
под воздействием восторга не заметил, что верующие приходят к Богу «не
размышлением и критикой, а без всякой думы, без всякого вопроса берут
готовое положение» (Там же). Взявшись за священные книги, он подходит к ним
«с готовой системой в голове» и, «если находит в книге все так, как у себя
в голове, он начинает не голову подчинять книге, а книгу гнуть по голове»
(С. 183), поэтому появляется свое толкование законов христианской морали.
Этого Оболенский не приемлет. Он приводит те шесть правил, которые Толстой
взял себе на вооружение: «не воюй, не судись, не изменяй жене, не клянись,
не сердись, не противься злому» (С. 184). И замечает, что в этом выбор есть
важные особенности. Критик сформулировал их так: Во-первых, «все они
отрицательны, а не положительны» (Там же), они указывают на то, чего «не
должно быть, а не то, что должно быть» (Там же), во-вторых, «все они
говорят о том, чего не нужно делать, а не о том, чего не нужно чувствовать,
или что нужно чувствовать» (Там же). Исходя из философии Толстого,
Оболенский объясняет, что такой выбор отвечает требованию очистится от
нелепых и ненужных наслоений, от зла. Критик указывает на то, что эти
формулы можно или дать вместе, например, «жить с женой или мужем, которые
ненавистны, развратны, каждый день пьяны» (С. 193). Но необходима и
«внутренняя сторона морали», а не только абсолютное, можно сказать,
механическое, бездумное, следование провозглашенных принципов. Догма должна
иметь жизнь среди людей. Оболенский говорит, что «если бы Толстой во главу
своей морали поставил любовь, как ставит ее евангельская мораль, он
объединил бы ее внешнюю и внутреннюю стороны» (С. 188).
Еще одной ошибкой, по мнению автора статьи, было провозглашение
народной жизни, как идеальной, при этом отбросив тот факт, что у народа
масса суеверий, предрассудков, ужасное пьянство, зверское отношение к детям
и женщинам. Все это мешало ему провозгласить идеалом крестьянскую жизнь,
который ему был просто необходим. Оболенский видит в этом еще один
недостаток: из-за потребности создать положительный идеал для своей морали
(«а мораль без идеала невозможна» – тонко подмечает критик) (С. 190)),
Толстой в этом качестве провозглашает «реальный, конкретный факт» (Там же).
С точки зрения критика, с помощью шести заповедей он не мог отделить
истинное от неистинного. Поэтому иногда осуждал и дурное, и хорошее. Мораль
Толстого от всех этих несуразностей не была цельной, поэтому-то, полагает
Оболенский, он «для массы вопросов не может найти ответа в своих шести
правилах» (С. 191).
Продолжением размышлений Оболенского становится обращение к отсутствию
в толстовской морали всяких «ступеней совершенства»: «либо стань мужиком,
либо ты грешник» (С. 193), пусть даже если это «величайший злодей» человек,
или «всю жизнь отдавший на «служение людям, но только не в виде мужика»
(Там же). По Толстому получается, что если не успел попасть в «указанную
позицию, то ты лишаешься всякой морали. Оболенский всей душой возражает
этой формуле Толстого словами: «Человек не может сразу сделаться
совершенным, убить в себе все привычки, все связи с прошлым. Вот почему
хорошо то учение, которое покажет ему или ступени, которыми он постепенно
приблизится к идеалу, или даст такой идеал, который он мог бы выполнять
ежеминутно во всех условиях жизни и тем развивать себя к полному
осуществлению идеала. Такой идеал мог бы быть и постоянным критериумом для
жизненных отклонений от прямого пути к совершенству» (С. 198).
Еще один просчет обнаруживает Оболенский в учении Толстого, которое
требует обязательного определения причины возникновения зла в жизни
человека. Свозит все, по замечанию критика, Толстой к насилию: «насилие
мечом, насилие палкой, потом деньгами и, наконец, наукой» (С. 194).
Согласно рассуждению Оболенского, возможны два способа избавления от зла:
либо самим стать лучше, либо бросить цивилизацию, как порождающее насилие.
Перемениться к лучшему можно только посредством науки и философии, чья роль
в жизни человека Толстым отвергается, а ведь с помощью этих двух начал люди
узнали о причинах зла. А бросив цивилизацию, продолжает свою мысль критик,
человек забудет о ее зле и опять потянется к ней. Так значит опять нужна
наука, которая обобщила бы весь опыт цивилизации и не допустила бы тем
самым возникновения нового зла. Но такую же роль ей Толстой отвести не
может. Оболенский поясняет, что науку, как один из способов познания,
Толстой не отрицает, его не удовлетворяет то, что она «ничего не делает для
народа» (С. 195). Это уже новая, чисто толстовская, задача науки, которую
Оболенский в принципе принимает.
То, что Толстой не отдает должное всему масштабу значения науки для
человечества, приводит его, по мнению критика, к так называемому «женскому
вопросу». Оболенский, как и раньше, протестует против утверждения, что
женщины иду
| |  скачать работу |
Русские критики о Л.Н. Толстом |
