Слово о полку Игореве, языческие и христианские мотивы
стемы верований могло
совершиться только спустя известное время после победы христианства: не
ранее конца ХI – начала ХII века.
Вот почему и сам летописец, и автор произведения, несмотря на весь свой
христианский настрой, не прочь определить время описываемых им событий то
языческим Корочуном (самый короткий день в году – солнцеповорот), то
христианской Радуницей (время поминовения умерших), то языческой Русальной
неделей (также праздник поминовения умерших).
Автор «Слова о полку Игореве» не верит в языческих богов так, как бы в них
верил язычник. Для него языческие боги – это символы природы,
художественные обобщения. Он одушевляет явления природы, деревья, солнце,
ветер, реки, одушествляет даже города и их стены. («Уныша бо градомъ
забралы», - говорит автор, описывая последствия поражения Игоря). Он
одушевляет отвлеченные понятия: обиду, приобретающую образ девы с
лебедиными крыльями, тоску и печаль – Карну и Желю.
Языческая стихия во многом формирует и образную систему «Слова».
Обратимся к деду князя Игоря – Олегу Святославичу, по прозванию Гориславич.
Он был известен своими междоусобными войнами. Восхищаясь его мощью и
храбростью, автор «Слова» одновременно пеняет ему за братоубийственные
походы: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял». Многие
исследователи прозвище Гориславич возводят на этом основании к слову
«гуре». На наш взгляд, однако, соединение в одном слове понятий горе и
слава противоречит логике, да и самого образа Олега. Ведь Горислав
читалось бы тогда как горе-храбрец, что-то вроде Аники-воина, чего никак
нельзя предположить в отношении прославленного князя. Возведение же иными
прозвища Гориславич к слову «горний» («горняя слава») кажется чересчур
церковным, не соответствующим стилистике прозвищ. В имени Горислав нам
явственно слышится «горит славою», «печется о славе», «ищет славы». Слава
по древнерусски – это одновременно и славолюбие, и честолюбие.. Так, князя
Бориса Вячеславовича «слава на суд привела» - честолюбие привело к
погибели Итак, языческое прозвище Олега Гориславич говорит о человеке,
воине, горящем славою, славном и славолюбивом одновременно, что полностью
сообразуется с характером этого князя.
Да и вообще имени, а ранее и прозвищу, в древнем сознании придавалось
судьбоносное значение. Так, Олег в переводе с греческого значит горящий
(вот и Горислав!). Игорь – созвучно слову «гуре». В «Слове о полку Игореве»
мы находим много имен с составной частью «слава»: Всеслав, Яролав,
Святослав, Горислав, Вячелав, Брячеслав, Изялав. Такое обилие княжеских
имен с корнем «слав» говорит само за себя.
Святослав Всеволодович Киевский – двоюродный брат Игоря, слишком поздно
узнавший о походе Игоря видит пророческий сон:
Уже доски без князька
В моем тереме златоверхом.
Всю ночь с вечера
Серые вороны граяли у Плесеньска,
В предградье стоял лес Кияни,
И понеслись они, вороны, к синему морю.
Почему именно к синему морю? По нашему убеждению, Синее море – это
языческая стихия, которая покровительствует половцам. Это море – стихия,
поглотившая русских, смысл соотносится с выражением «уже пустыня силу
прикрыла». И почти везде в произведении враждебные русским стихии
представлены приверженцами «поганых язычников». Это прежде всего тьма, ночь
– в противопоставлении свету, дню и заре (затмение солнца как знак беды и
гибели). Это стонущая гроза, звериный свист, это волки, что сторожат по
оврагам Игореву беду; это лисицы, что лают на червленые щиты. Это «бусови
врани» - бусовы зловещие вороны (Бус, Бооз, Вооз – легендарный вожак
половцев). И это Див, что «кличет в верху дерева», когда князь Игорь
собирается в поход; див бьет крылами, сзывая на кровавый пир все враждебное
русским. Див враждебен русским (ср. в сказках «диво одноглазое). Это
мифическое существо язычников, олицетворение дикости и стихийности,
враждебное человечности и культуре, то, что мы называем сегодня азиатчиной
Див – чуждое, враждебное русскому человеку существо (ибо русский - в
народном понимании то же, что и праведный, собственно человек). До сих пор
в народной речи употребляются выражения «это что за диво? или «экое диво!»
- в значении чего-то нелепого, несуразного, чуждого, неблагоприятного.
Дивный в значении прекрасный знаком только книжной традиции, но не народной
речи, где этот эпитет имеет отрицательное значение.
В. Даль расшифровывает слово дивъ как чудо, невидаль, чудище, морское
чудовище или зловещую птицу (пугач, филин). Пословица «трижды человек дивен
бывает: родится, женится, умирает» - говорит об иномирном, даже нечистом
оттенке слова «дивен», т.к. именно в эти переходные, порубежные моменты в
жизни человека - рождении, женитьбе и смерти – он бывает ритуально
«нечист» и требует специальных очистительных действий, ритуалов.
Чужое, неосвоенное, дивье передается также словом незнаемо. Это степь –
поле незнаемо (ср. чистое поле – тоже пустынное, но включенное в образ
дружественного, «своего» мира). Незнаемый – дикий, дивный, неодухотворенный
культурой, неизвестный. Недаром в фольклоре нечистая сила часто появляется
в образе «незнакомого человека».
Академик Б.А.Рыбаков настаивает на том, что див – это славянское божество,
ссылаясь на скифов как на праславян и на их орнаментику, приводя в качестве
аргумента грифоновидные орнаменты домонгольской Руси. Но неизвестно, был ли
в сознании древних русичей див жестко привязан к образам грифонов,
орнаменты же могут заимствоваться и вне религиозного поклонения, в силу
художественных и иных причин. Во всяком случае, отдельные примеры орнамента
стен и украшения шлемов грифонами вряд ли дают повод называть дива
«вершителем небесной воли», как это делает академик Рыбаков. Дива он
считает покровителем Игоревой дружины; когда войско русичей потерпело
поражение - тогда и сверзился див с вершины, - пишет Б.А.Рыбаков в книге
«Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве» (Москва, 1991 г.).
Однако выражение «уже вержился на землю див» означает, мы считаем, не упал,
как подкошенный, а прямо наоборот – напал, бросился на русичей с вершины
дерева, как коршун (ср.выражение «вержил Всеслав жребий о девице себе
любой» - бросал жребий, действие активное, а не страдательное).
Враждебная активность дива стоит в логически неразрывном ряду: «уже
несется хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже вержился див на
землю». Что значит: хула одолела хвалу, нужда – волю, див – землю.
Речитатив плача, идущего без перебивок на одном дыхании, подчеркнутый
ритмическим повтором слова «уже» говорит о горе русской земли. Вся эта
конструкция чуть ниже поддержана родственной по смыслу и стилю завершающей
фразой: «уже пустыня силу прикрыла». Доверие к тексту, и прежде всего к
тексту, проясняет многие темные места. Да и само по себе значение слова
«дивный» как диковинный, дикий, чужой, незнаемый, языческий убеждают нас во
враждебности дива.
Или возьмем такой фрагмент текста: «Почнут наших птиц бити»…
И рек Гзак Кончаку (про Игоря):
- А коли опутаем его красной девицею –
ни нам будет соколенка,
ни нам красной девицы.
но почнут наших птиц бити
в поле половецком.
В этом фрагменте из последней части «Слова» О.Щербинина в статье «Слово о
полку Игореве» («Темные места» в новом свете) впервые предлагает перевод
«почнут наших птиц бити», в отличие от остальных исследователей, которые
писали: «И начнут нас птицы бить в поле половецком», понимать как «сокол с
соколенком начнут птиц половецких в поле бить». Эта метафора – русичи-
соколы бьют птиц-половцев – проходит через всю образную систему слова,
равно как и древнерусскую литературу. В «Слове» есть такие фразы: «Когда
сокол в мытех бывает – высоко птиц взбивает; « высоко плаваете на дело в
буести, яко сокол на ветрах ширяяся, хотя птиц в буйстве одолети».
По мысли некоторых исследователей, лебеди - языческий тотем половцев.
Возможно, именно с изображением лебедей на стягах шли половцы в бой. В
таком случае, «почнут наших птиц бити» из уст половецких ханов – это и
символический, и зримый, конкретные образы. Вспомним и выражение: «скрипят
телеги половецкие, словно лебеди распуганы». Или «ступила обида на землю
Троянью, всплеснула лебедиными крылами».
В сцене побега Игоря из половецкого плена: «… и полетел сокол под мглами,
избивая гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину». Или: «О, далече заиде
сокол, птиц бья – к морю!» Под птицами разумеются галки, черные вороны,
сороки (ср. «галок стада бегут к Дону великому»…). В ХII веке птицы и
лисицы – именно в этом сочетании – воспринимались как сугубо языческие
реалии, недаром в «Слове и поучении против язычников» читаем: «Внимают же и
гласы кокошем, и вранам, и иным птицам и лисицам».
«Русские птицы» - это сокол, соловей, кукушка, утка (и гоголь), чайка,
чернядь, перепелка. Но прежде всего сокол. Их всегда называют поименно, а
«языческих птиц» часто обозначают просто как «птицы».
Обратимся к другому фрагменту: «Пустыня силу прикрыла». И опять же,
противопоставление: хаос – п
| |  скачать работу |
Слово о полку Игореве, языческие и христианские мотивы |
