Тема вольности в произведениях А.С. Пушкина
о стихотворениях, написанных в ссылке звучит совершенная уверенность в
близости революционного переворота в России.
Но о возвращении из ссылки, чего Пушкин так настойчиво и тщетно
добивался, не могло быть и речи. А.Н. Тургеневу, к которому он неоднократно
обращался с просьбой о помощи, удалось устроить перевод поэта из
окончательного опостылевшего Кишинева под начало назначенного
новороссийским генерал-губернатором и, вместо Инзова, наместником
Бессарабии князя М.С. Воронцова, на что, конечно, было дано согласие свыше:
оставлять его в Кишиневе, в котором действовало так и не раскрытая тайная
организация, представлялось опаснее. «Меценат, климат, море и исторические
воспоминания – все есть – за талантом дело не станет», - писал Тургенев
Вяземскому. Но оба недостаточно представляли себе и личность
англоманствующего вельможи и одного из богатейших людей в России Воронцова,
и особенно, натуру Пушкина. Поначалу слывший либералом, близкий к первым
преддекабристским организациям, Воронцов в период восторжествовавшей
реакции довольно быстро «перестроился». Вот характерная деталь. При
получении известий о казни Риего за обедом у царя он поспешил поздравить с
этим главу Священного союза, прибавив, что одним мерзавцем стало меньше.
«Льстецы, льстецы! Старайтесь сохранить и подлости осанку благородства»,
- отзовется на это позднее Пушкин («Сказали раз царю, что наконец…», 1824).
Как и следовало ожидать, отношения Пушкина с Воронцовым не сложились. Поэт
сыпал острыми словами и эпиграммами, одна из которых получила сразу же
широчайшее распространение и дошла, очевидно, до адресата:
Полу – милорд, полу – купец,
Полу – мудрец, полу – невежда,
Полу – подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Перед нами – одна из самых хлещущих пушкинских эпиграмм. Каждая строка ее
– публичная пощечина. И вместе с тем, в этом четверостишии со свойственной
Пушкину проницательностью вскрыта и выставлена напоказ исчерпывающая –
социальная, интеллектуальная, эпическая – суть того «единства
противоположностей», которое представляла собой весьма характерная для
эпохи фигура Воронцова, ставшего при всех этих своих качествах и даже,
точнее, именно в силу их, крупным военным и государственным деятелем, но в
отношении Пушкина действительно проявившего себя подлецом полным. Решив,
по наветам Воронцова и нескольким атеическим строкам перехваченного
пушкинского письма, устранить его «опасное» влияние на общество, в
особенности на молодежь, царь заслал поэта в Михайловское под двойной
надзор – местных и церковных властей.
Ссылка Пушкина в Михайловское совпала со временем наиболее полного
торжества реакции во всем мире. В Европе были удушены революционные
движения. Всеобщая нищета наконец-то обратила на себя внимание вечно
путешествующего императора, и в 1825 году были изданы распоряжения по
борьбе с нищенством на больших дорогах, конечно, не затрагивавшие основные
причины нищеты. Более всего уделял внимания Александр своим военным
поселениям, находившимся под управлением Аракчеева. Александр думал, что
военные поселения явятся достаточным резервом, чтобы избежать рекрутских
наборов. Но расчет оказался неверен, в 1824 году пришлось сделать два
рекрутских набора. Все это не вносило успокоения в умы крестьян. Прочие
сословия, вплоть до дворянства, тоже имели основания для недовольства.
Новый 1825 год, ознаменован в творчестве Пушкина созданием ряда крупных
лирических стихотворений. Среди них имеется еще одна историческая элегия –
«Андрей Шенье», написанная летом.
Элегию эту Пушкин ценил очень высоко. Она явно окрашена в
автобиографические тона (что он позднее прямо подсказывал друзьям).
Напрасно было бы искать в этой элегии следы действительного отношения
Пушкина к реальным событиям французской революции. Под Андреем Шенье,
осужденным якобинцами на тюрьму и казнь, Пушкин разумеет и самого себя.
«Палачи самодержавные», о которых идет речь в элегии, - не Марат и
Робеспьер, а Александр I и его приспешники. Когда поэт восклицает:
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных;
Твой бич настигнул их, казнил
Сих палачей самодержавных;
Твой стих свистал по их главам;
Ты звал на них, ты славил Немезиду;
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву – эвмениду!-
То это не о Шенье только, а о себе самом с гордостью говорит он, это его –
пушкинский – стих как бич свистал по головам бесславных правителей России,
это он воспевал «цареубийственный кинжал».
В этом стихотворении Пушкин воссоздал размышления осужденного поэта
Андрея Шенье о его судьбе. Накануне казни «возвышенный галл», поэт – элегик
и поэт- гражданин начинает колебаться, правильно ли он поступил, отойдя от
мотивов, любви дружбы и страстно включившись в битвы революции. А то, к
чему это привело, не свидетельствует ли, что его революционные призывы, как
и «семена» автора «Сеятеля», оказались бесплодными:
Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость…
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой…
Но тут же поэт отбрасывает «малодушную» мысль. И это буквально врезается
в сознание читателей необыкновенно выразительным приемом – поистине
«революционным» сломом самого строя стиха. Кажется, эти сомнения высказаны
лишь для того, чтобы с большей силой утвердить могущество поэтического
слова и оправдать долг поэта участвовать в гражданской борьбе:
О, нет!
Умолкни, ропот малодушный!
Гордись и радуйся поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея…
И вера в падение тирании, в победу свободы торжественно звучит в
последних словах героя элегии:
И час придет… и он уж недалек:
Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечество рыданье
Разбудит утомленный рок.
Пушкин считал намеки своего стихотворения настолько прозрачными, что
опасался, не догадается ли цензура о возможности всяких «применений».
Однако цензор вычеркнул только те слова А. Шенье, в которых перечислялись
события французской революции. Заключительная часть стихотворения осталась
нетронутой.
Гордые слова Шенье («Умолкни, ропот малодушный!…») – самая сильная часть
стихотворения. Неожиданной ритмической ломкой стиха Пушкина гениально
передал переход от малодушного оплакивания своей судьбы к суровому и
гордому мужеству сильного духом поэта.
Элегия тотчас была напечатана, но начало стихотворения цензура не
пропустила: слишком сильно там просвечивали недавние политические события в
России: убийство тирана Павла I, разочарование передовых людей в новом царе
Александре I. Скоро эти не пропущенные цензурой стихи пошли гулять по
России в списках. Хоть они и были написаны Пушкиным за полгода до
восстания, но после разгрома и казни декабристов как бы зажили новой
жизнью. Русское общество, потрясенное ужасом недавней расправой – казни и
каторги, - читало и повторяло строки из «Андрея Шенье», изливая в них то,
что накипело в душе за последний год. Рано или поздно стихи эти под
заголовком «На 14 декабря» попали в III отделение. Люди, распространявшие
их, были приговорены к смертной казни (впоследствии приговор был смягчен),
а Пушкин несколько раз давал объяснения перед специальной комиссией и
уцелел только потому, что сумел доказать: стихи написаны о французской
революции и еще задолго до 14 декабря. Интересно, что после неожиданной для
всех смерти императора Александра, Пушкин был очень доволен тем, что
«предсказал» своего мучителя, пять лет державшего его в ссылке. Своему
другу П.А. Плетневу поэт писал: «Я пророк, ей богу, пророк. Я Андрея Шенье
велю напечатать церковными буквами…».
Но мы забежали вперед. Одиночное Михайловское заключение стало все более
и более душить Пушкина. Всеобщее недовольство обстановкой в стране
содействовало усилению деятельности тайных обществ. Ко времени ссылки
Пушкина В Михайловское широко развивалась деятельность, как Южного
общества, так и Северного, сформировавшегося к началу 1823 года (с 1821
года, после роспуска Союза Бл
| | скачать работу |
Тема вольности в произведениях А.С. Пушкина |