Тема вольности в произведениях А.С. Пушкина
Баллады, басенки, элегии, куплеты,
Досугов и любви невинные мечты,
Воображения минутные цветы.
Позднее, в записке Бенкендорфу в июле или августе 1830 года Пушкин
писал: «Литераторы во время царствования покойного императора (Александра
I) были оставлены на произвол цензуре своенравной и притеснительной –
редкое сочинение доходило до печати». В письме Д. Давыдову в августе 1836
года Пушкин выразился еще определеннее: «… в последнее пятилетие
царствование покойного императора… вся литература сделалась рукописною…».
Теме о распространении наиболее опасных сочинений в рукописи посвящены
стихи «Послания»:
Чего боишься ты? Поверь мне, чьи забавы –
Осмеивать Закон, правительство иль нравы,
Тот не подвергнется взысканью твоему;
Тот не знаком тебе, мы знаем почему –
И рукопись его, не погибая в Лете,
Без подписи твоей разгуливает в свете.
Барков шутливых од тебе не посылал,
Радищев, рабства враг, цензуры избежал,
И Пушкина стихи в печати не бывали;
Что нужды? Их и так иные прочитали.
И Пушкин останавливается преимущественно на гражданском направлении,
свойственном русской литературе:
В глазах монархии сатирик
превосходный,
Невежество казнил в комедии
народной,
……………………………………………….
Державин, бич вельмож, при
звуке
грозной лиры
Их горделивые разоблачал
кумиры;
Хемцинер истину с улыбкой
говорил.
И, несмотря на препятствия цензуры, Пушкин провозглашает дальнейшее
развитие гражданской литературы в России:
На поприще ума нельзя нам отступать.
Старинной глупости мы праведно стыдимся,
Ужели к тем годам мы снова обратимся,
Когда никто не смел отечество назвать,
И в рабстве ползали и люди и печать?
Нет, нет? Оно прошло, губительное время,
Когда невежества несла Россия бремя…
Так утверждает Пушкин тождественность рабство и невежество.
Год 1823 был временем торжество реакции. Это выразил Пушкин в
стихотворном наброске:
Кто, волны, вас остановил?
Кто оковал ваш бег могучий,
Кто в пруд безмолвный и дремучий
Поток мятежный обратил?
С эти изменением обстановки Пушкин связывает и собственное состояние
души:
Чей жезл волшебный поразил
Во мне надежду, скорбь и радость
И душу бурную и младость
Дремотой лени усыпил?
Пушкин выражает страстное желание вырваться из этого оцепенения, призывая
политические грозы:
Взыграйте, ветры, взройте воды,
Разрушьте гибельный оплот.
Где ты, гроза, символ свободы?
Промчись поверх невольных вод.
Однако надежд на революционное движение не было. В России грубо и
решительно боролись с передовыми течениями русской мысли исполнители воли
Александра Аракчеев и Магницкий. В Испании по поручению Священного союза
(после Венского конгресса) французскими войсками было разгромлено
конституционное правительство, восстановлен абсолютизм Фердинанда,
революционный вождь Риего был схвачен и казнен. Король отрекся от всех
своих конституционных присяг. Вообще годы южной ссылки Пушкина (1820-1824)
характеризуются обострением борьбы прогрессивных и реакционных сил.
Правительство Александра 1 решительно вступило на путь уже ничем не
прикрытой реакции. Характерной чертой этих лет является борьба с
просвещением. Были разгромлены Казанский и Петербургский университеты.
Многие профессора были уволены, некоторые курсы уничтожены.
С глубокой и мучительной горечью Пушкин убеждается, что его самозабвенная
пропаганда вольности не дает тех быстрых результатов – не только в борьбе с
самовластьем, но и с общественной косностью, с неподвижностью народа, - тех
зрелых плодов, которых он так ждал, так жаждал:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
………………………………….
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич,
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Пылкие мечты молодости о близкой свободе, о крушении самовластия, о том,
что вот-вот «взойдет она, звезда пленительного счастья», - все это
отступило перед суровой явью. Что за страшная в самом деле вещь наша
российская действительность, где «народ, подвластный страху, не смеет
шепотом шептать!». Имеется ли такая сила, которая бы покончила с
тиранством? Где она?! Если и подымется чья-то голова с криком протеста, то
вот уже для нее и тираспольская крепость. Тайному обществу, если оно
существует, не уготована ли такая же судьба? А Европа? Вот и рождаются под
пером поэта самые мрачные, надрывные, почти кощунственные в своем отчаянии
строки «Сеятеля». Да, для решительных действий еще слишком рано. Время
свободы еще не настало.»Необъятная сила правительства» еще слишком могучая
крепость, чтобы взять ее штурмом. Да и народ к этому не готов, не
поддержит. Не пойдет на штурм. Не напрасны ли будут жертвы?…
Знал ли Пушкин о том, что многие его знакомые по южной ссылке – Орлов,
В.Ф. Раевский. Охотников, Пущин, Давыдов, Пестель, Якушкин – все члены
тайного общества? К началу 1821 года он еще этого не знал. Во всяком
случае, не знал, наверное, мог только догадываться.
Да, помимо всего прочего, принять в такой ситуации – реакции и допросов –
Пушкина в тайное общество было бы по меньшей мере безрассудством. Но самому
Пушкину, которому было в эту пору недостаточно являться главой
интеллектуальной оппозиции, который порывался к свершению высокого
гражданского подвига, от этого не было легче. Он и теперь действовал, и
даже энергичнее и резче («Кинжал») для общей цели, но по-прежнему
действовал в одиночку. Этим объясняется во многом шумное и вызывающее
поведение томившегося в ссылке, которой, как он более стал понимать, не
предвиделось конца (ему даже отказали в полагающейся по службе отпуске для
поездки в Петербург – повидаться с родными), «беса арабского», как
каламбурно называли его близкие друзья, молва, о котором тут же доходила до
обеих столиц, передаваясь из уст в уста. «Пушкин в Бессарабии и творит там,
что творил всегда: прелестные стихи, и глупости, и непростительные
безумства», - писал 28 ноября директор Лицея Энгельгардт своему бывшему
воспитаннику и близкому лицейскому другу поэта – князю А.М. Горчакову.
«Кинжал» не против правительства написан», - подсказывал Пушкин
Жуковскому, имея в виду данное им Карамзину при объезде в ссылку обещание
«не писать ничего противу правительства». Формально это было так, но по
существу – в обстановке тех лет – воспевание «тайного стража свободы,
карающего кинжала», скованного «для рук бессмертной Немезиды», от которого
«злодею» – тирану нигде, даже в семье родной нет спасенья (здесь, как и в
«Вольности», это прочитывалось как прямой намек на причастность Александра
I к убийству отца), делало стихотворение самым мятежным и зажигательных из
всех вольных стихов Пушкина. Говоря о пушкинских «летучих стихотворениях,
которые в списках обошли всю Россию», и, называя, как наиболее яркий
пример, «Оду к кинжалу», Адам Мицкевич имел основание сказать: «Чтобы
отважиться написать нечто подобное в России, нужно больше смелости, нежели
для того, чтобы поднять мятеж в Париже или в Лондоне». И для того времени
он был прав. Недаром в кругах Южного тайного общества пушкинский «Кинжал»
давали читать и заучивать наизусть тем, кого готовили к совершению
террористического акта против царя. Недаром, по велению Николая I, он
(стих) был густо «замаран» в следственном деле декабристов, куда он был
вписан со слов одного из них.
Итак, мы видим, что на юге Пушкин постоянно находился в сфере влияния
Южного общества и был близок со многими его членами. Здесь же он завязал
длительную переписку с Рылеевым и Бестужевым, в дальнейшем заметными
деятелями Северного общества. Переписку с ними Пушкин не прерывал до самых
событий 14 декабря. Ссылку свою Пушкин проводил в накаленной атмосфере. В
ег
| |  скачать работу |
Тема вольности в произведениях А.С. Пушкина |
