Традиции и новаторство в творчестве символистов, акмеистов, футуристов
волизма, эта платформа имеет
известную стройность и последовательность, вытекающую из социального
существа этого течения.
Довольно последовательным в отрицании общественного искусства
оказался И. Анненский. Он выдвинул следующий принцип, который воплотил в
своем творчестве: «Мне вовсе не надо обязательности одного и общего
понимания. Напротив, я считаю достоинством лирической пьесы, если ее
можно понять двумя или более способами. Тем-то и отличается поэтическое
творчество от обычного, что за ним чувствуется мистическая жизнь слов».
Бальмонт, объявляя слово - чудом, а букву - магией, утверждая слово в
его самоценности, исходит из априорной значимости звука (о - звук
восторга, и - тонкая линия, л - ласковый звук и т. д.) и делает вывод,
что поэзия является комбинацией звуков. Подчеркивание чисто формальных
задач характерно для целого ряда произведений зачинателей символизма.
Теория и практика индивидуалистического, бессодержательного искусства
особенно отчетливо выразились в раннем символизме.
Наиболее характерными выразителями эстетских принципов были В. Брюсов,
К. Бальмонт и И. Анненский. Брюсов дал удачную характеристику
Бальмонту, во многом, однако, применимую и к нему самому. «Все силы
Бальмонта направлены и тому, чтобы изумить читателя, изумить читателя,
поймать его восхищение на удочку неожиданности, странной ли рифмой или
странным оборотом фразы. Только его прекрасный - мало того! - дивный
талант спасает его при таком неимении, что писать, чем поделиться с
читателями». Стихи Бальмонта, семантика которых всегда подчинена
музыкальному принципу, часто являются лишь игрой звуков («Ландыши.
Лютики. Ласки любовные. Ласточки лепет. Лобзанье лучей»), достигающей
порой большой виртуозности («Челн томления»).
В поэзии Бальмонта широко используется прием повторения (в частности -
анафора), диктуемый не столько смыслом стиха, сколько его звучанием:
Я - внезапный излом,
Я - играющий гром,
Я - прозрачный ручей.
Я - для всех и ничей.
Или:
Эти белые березы
Хороши.
Хороши,
Где же милый? В сердце слезы
Утеши.
Поспеши.
Или больше он не хочет?
И алмаз
Мой погас?
Вот кукушка мне пророчит
Близкий час-
Смертный час.
Отмечая пустоту содержания стихов Бальмонта, Брюсов отнюдь не склонен
упрекать его за то, что его стихи не займут места в ряду «философских
мотивов русской поэзии». «Неужели вы не знаете, - пишет он в оправдание
Бальмонта, - наслаждения стихами как стихами, - вне их содержания -
одними звуками, одними образами, одними рифмами?»
Нужно отдать справедливость Брюсову: он не замыкался в узких рамках
формалистского экспериментаторства. Но, являясь наиболее многогранной
фигурой в символизме, он сочетал в своей поэзии самые различные, порой
взаимоисключающие тенденции.
Не случайно, что позднее Брюсов благосклонно относился к футуризму,
ибо видел в нем союзника в борьбе за раскрепощение слова от «теургических»
оков.
Однако было бы неправильно видеть в символизме лишь выражение
формалистического взгляда на задачи искусства. «Одна из крупных ошибок
историко-литературного анализа, допущенных в отношении символизма,
состоит в том, что символизм часто определяли как течение исключительно
художественное, сравнительно далекое от общественной жизни и борьбы.
Общественные позиции символистов не раз определяли как позиции людей,
которые искусством, прелестью рифмы, энергией художественного
изобретательства пытались оградиться от жизни, от ее актуальных общественно-
политических проблем. В символизме часто пытались усмотреть явление
деградирующей художественной культуры, для которого все культурные
проблемы превращаются в проблему искусства, а все проблемы искусства - в
проблему теоремы».
Символизм создал свою философию искусства, выработал свои
эстетические принципы. Эти принципы не были едиными, монолитными, они
представляли собой эклектическую мешанину различных дуалистических и
субъективно-идеалистических концепций. Внутренняя противоречивость идейной
программы символизма соответствует противоречивости его художественных
исканий.
Течение внутри символизма, представленное именами Д. Мережковского,
Ф. Сологуба, В. Брюсова, стали именовать «старшим» поколением символистов.
Позже, в начале 900-х годов, выступила группа «младших» символистов - А.
Блок, Бич. Иванов, Белый и другие.
Эта группа порой очень резко выступала против бессодержательности,
версификаторства, эстетизма декадентов. За «изящество шлифовального и
ювелирного мастерства Вяч. Иванов критиковал Брюсова. Но эта борьба с
эстетизмом сейчас выглядит совсем иначе, чем в свое время: творчество А.
Белого (псевдоним Бугаева) и Вяч. Иванова несет в себе те же черты
эстетизма и представляет собой разновидность декадентства.
Провозглашенные символистами принципы выразили в своем творчестве Ю.
Балтрушайтис, И. Анненский, Эллис, М. Волошин, С. Соловьев, А. Ремизов,
Г. Чулков и другие писатели. В целом философская программа символизма
представляла собой мешанину из идеалистических учений Платона, Канта,
Шопенгауэра, Ницше, Маха, сдобренных мистицизмом Вл. Соловьева. «Всякая
эстетика, - писал А. Белый, - есть еще и трансцендентальная эстетика в
кантовском смысле, то есть она имеет отношение к пространству и
времени; учение о расположении общих условий возможности эстетической
формы есть учение о расположении в пространстве и времени. Далее в
усложнении, форм - так называемое содержание, содержание с этой точки
зрения выводимо из формы».
В. Брюсов, обосновывая интуитивный, антирассудочный взгляд на
искусство, исходил из эстетики Шопенгауэра, утверждая, что «искусство
есть постижение мира иными, не рассудочными путями. Искусство - то, что в
других областях мы называем откровением».
Философская программа символизма исходит из идеалистического тезиса о
том, что окружающая, «видимая» действительность мнима, иллюзорна, а
подлинная сущность скрыта. Учение философов-идеалистов, начиная с Платона
и кончая Кантом и его последователями, прокладывает путь символистской
теории о двух мирах, в которой символу отводится роль связующего звена,
посредника между этими двумя мирами. Отсюда идут утверждения символистов
о двойственности произведений искусства, о выражении в поэзии
«таинственных намеков», смутных ожиданий, о преобладании звука над
смыслом, о приеме иносказаний, недомолвок и т.д. Символисты во главу угла
своей творческой платформы поставили теорию «символа», в которой
раскрывается их отношение к поэзии и изображаемой в ней действительности.
Как же они истолковывали значение символа в искусстве?
Символисты в корне переосмысливают значение и содержание символа. Они
превратили символ в «иероглиф», «знамение « иной, потусторонней
действительности, не познаваемой разумом. Символ в поэзии символизма -
это выражение сверхчувственной интуиции, которая является уделом лишь
избранных. Лишь при помощи ее поэт может проникнуть в сущность иной,
мистифицированной действительности, недоступной простым людям. Тем самым
символисты превратили символ в причудливый, очень субъективный знак миров
иных. Видимая действительность в толковании символистов - это лишь
искаженное отражение мистического мира, которому символисты отдают
предпочтение перед действительным, недостойным кисти художника и пера
поэта. Р. в соответствии с таким отношением к «этой» жизни дается
трактовка символа в манифестах и статьях теоретиков символизма.
Противопоставление личности «толпе» стало одним из распространенных
мотивов декадентской поэзии. «Я не умею жить с Людьми», «мне нужно то,
чего нет на свете»- писала 3. Гиппиус, подчеркивая свою «надземность».
Вместе с наследием 60 - 70-х годов декаденты отрицают и реализм.
«Развенчать» реализм, дискредитировать его наиболее крупных
представителей в литературе пытаются самые различные представители
символизма. Уже Мережковский в своем «манифесте» решительно выступает
против реализма в литературе. «Преобладающий вкус толпы - до сих пор
реалистический «, пишет он и всячески третирует этот «отсталый»,
невежественный вкус. В качестве наиболее яркого отрицательного примера он
берет «позитивные романы Золя». Объясняя их небывалый успех газетной
рекламой, Мережковский утверждает, что «в сущности, всё поколение конца
Х1Х века носит в душе своей то же возмущение против удушающего,
мертвенного позитивизма, который камнем лежит на нашем сердце».
Мережковскому вторит Бальмонт: «Реалисты всегда являются простыми
наблюдателями, символисты - всегда мыслители. Реалисты охвачены прибоем
конкретной жизни, за которой они не видят ничего, - символисты, отрешенные
от реальной действительности, видят в ней только свою мечту, они смотрят на
жизнь из окна».
Брюсов так мотивирует устремление к потустороннему миру:
«Искусство то, - что
| |  скачать работу |
Традиции и новаторство в творчестве символистов, акмеистов, футуристов |
