Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Творчество М. Зощенко в контексте русской литературы

   противоположном   полюсе   находится   «неживое»,   «безвольное»,
«мертвое». Один из  разделов  задуманной,  но  так  и  не  написанной  книги
критических  статей  о  литературе  рубежа  веков  «На  переломе»  назывался
«Неживые люди». «Неживой ты. Ну сделай что-нибудь человеческое.  Убей  меня,
что ли! Гришку, наконец, убей!» — говорит Наталья Никаноровна своему мужу  —
длинноусому инженеру в рассказе «Любовь». Герой рассказа  «Подлец»,  который
нерешительно  повел  себя  с  любящей  его  женщиной,  чувствует  в   финале
рассказа, что «нет личной жизни, что жизнь ушла, что все умирает...».  Таким
образом, оба типа определяются через их отношение к жизни.
      Теперь попытаемся охарактеризовать содержание этих понятий.
      Поляризация героев впервые появляется в рассказе «Сосед», написанном в
1917 году (не  исключено,  что  именно  к  этому  времени  относится  первое
знакомство Зощенко  с  произведениями  Ницше).  Героиня  рассказа,  Маринка,
предпочитает старому мужу молодого соседа-конторщика. Конторщик  —  как  раз
тот тип героя-зверя, который впоследствии утверждается в мире  Зощенко.  Для
характеристики   этого   персонажа    используются    «звериные»    лексемы,
подкрепленные соответствующей метафорой. В конторщике чувствуется  «звериная
сила и желание». Он и внешне похож  на  животное:  «будто  отягченный  своим
ростом, с выпуклой грудью и толстой бычьей шеей.» Несколько забегая  вперед,
приведу   примеры   модификаций   этого   персонажа   в   текстах    Зощенко
«классического» периода: Гришка Ловцов в рассказе  «Любовь»,  телеграфист  в
«Козе», Яркий в «Людях», а позднее  —  Кашкин  в  «Возвращенной  молодости».
Следует  подчеркнуть,  что   «звериное»   начало   обязательно   накладывает
отпечаток на внешность  персонажа  (изображение  внутреннего  через  внешнее
вообще характерно для  Зощенко).  Своеобразным  «маркером  зверя  становится
«бычачья шея» — характерная портретная деталь: «В  комнаты  вошел  Гришка  —
фуражку не снял, только сдвинул на  затылок,  аж  всю  бычачью  шею  закрыл»
(«Любовь»). «Нина Осиповна брезгливо  смотрела  ему  вслед  на  его  широкую
фигуру с бычачьей шеей  и  печально  думала,  что  вряд  ли  здесь,  в  этом
провинциальном  болоте,  можно   найти   настоящего   изысканного   мужчину»
(«Люди»).
      «Зверь» живет преимущественно внешней и физической, а не внутренней  и
духовной жизнью. Идея физической силы  очень  привлекает  молодого  Зощенко.
Именно  «огромной  своей  силой»,  «идеей  физической  силы»  заворожил  его
Маяковский.
      Со зверем связывается  идея  насилия.  Реализуется  она  в  ницшевском
мотиве усмиряющего женщину  хлыста:  в  «допечатных»  произведениях  Зощенко
можно обнаружить три примера такого рода. Герой философской  сказки  «Каприз
короля» сетует на то, что  он  «слишком  добр  и  мягок»,  в  то  время  как
«женщине нужен хлыст». Хлыст появляется и в фельетоне  «Чудесная  дерзость»,
где автор сравнивает Россию с женщиной, за которую борются два властелина  —
Керенский и большевики. Последние усмиряют ее хлыстом: «Было бессилие и  все
кричали:  «Сильней».  И  вот  исполнилось  желание...  Целуйте   же   хлыст,
занесенный над вами... Вы говорите, что жестоко? Да,  но  зато  властно...».
Вариации на тему хлыста распознаются и в рассказе «Подлец»: «Хочешь —  ударь
вон тем стэком. Я его поцелую. Я люблю...» — говорит герою женщина.
      Обратимся теперь к противоположному типу персонажей. Что означают  для
Зощенко  слова  «мертвый»  и  «неживой»?  Во-первых,  неживое   предполагает
пассивность: «Какой-то закон земли заставляет что-то делать,  куда-то  идти,
но нет своей воли, своих желаний», — пишет Зощенко о героях Зайцева в  главе
«Неживые люди» книги «На  переломе».  «Поэзией  безволья»  называет  Зощенко
произведения Зайцева. Так же пассивно ведет себя «неживой» герой из  раннего
рассказа самого Зощенко «Подлец». Борис оказывается многословным, но  робким
и нерешительным»
      («Нет  во  мне  зверя  какого-то»,  —  признается   он).   Пассивность
связывается с многословием и в фельетоне «Чудесная мерзость».  «Слов  много,
бездна слов и нет смелой дерзости, дерзости творческой  и  непримиримости  к
врагам своим». Не случайно впоследствии «короткая  фраза»  и  «мелкий  жанр»
принимаются самим Зощенко в  противовес  «многословной»  классической  прозе
XIX века.
      Во-вторых,  «неживыми»  оказываются  люди,  выпавшие   из   социальной
системы, не находящие себе места в  жизни.  Так,  в  повести  «Серый  туман»
мотивы смерти  и  безжизненности  постоянно  сопровождают  героев,  решивших
убежать  в  лес  из  Петрограда  от  голода  и  житейских  неудач.   Слабому
некрасивому студенту Повалишину, любителю романтики и  Блока  (а  имя  Блока
постоянно связывается у  Зощенко  с  «неживыми  людьми»  —  вспомним  Мишеля
Синягина) изменяет красавица-жена и хвалится перед мужем своими  «победами».
Впоследствии ни он, ни жена  не  находят  себе  места  в  послереволюционном
городе,  становятся  «неживыми»:  «Тонкими  холодными  губами  поцеловал  ее
Повалишин и подумал, что целует будто мертвую. А может, и  он  мертвый».  Те
же мотивы  обнаруживаем  в  описании  другого  героя-беглеца.  Мишки:  «Лицо
чистое обыкновенное, но глаза, но губы — что в них такое?  Глаза  тяжелые  и
мутные. Вот  такие  глаза  и  брезгливые  губы  видел  Повалишин  однажды  у
сторожа, видевшего смерть во всей полноте, в покойницкой».
      В-третьих, «неживые» люди лишены чувства реальности.  Мир,  в  котором
они живут, — в значительной мере мир  иллюзорный.  Таковы,  с  точки  зрения
Зощенко, герои Зайцева: «У них и жизнь... неживая, ненастоящая. В  сущности,
жизни-то нет. Все, как сон.  Все  призрачное,  ненастоящее  и  кажущееся.  И
человек Зайцева никак не может ощутить жизнь, реально,  по-настоящему».  Как
симптом  «безжизненности»  Зощенко  воспринимает  появление   в   литературе
«маркиз» и «принцев с Антильских островов».
      Уже в повести «Серый туман»  —  последнем  «до-печатном»  произведении
Зощенко, написанном почти одновременно с первым  из  печатных  произведений.
«Рыбьей самкой» — намечается экспансия мотива зверя: «зверь»  обнаруживается
и в «неживом» интеллигенте.  Так,  Повалишин,  стремившийся  до  сих  пор  к
эстетизации жизни и увлекавшийся, как уже было сказано.  Блоком,  оказавшись
в лесу, проявляет свойства зверя: беглецы «близ  дороги  устроили  шатер.  И
сидели в нем, притаившись, как звери, испуганные и смирные».  Эта  тенденция
развивается в повестях «Аполлон и Тамара», «Мудрость», «Люди»,  впоследствии
— в «Мишеле  Синягине».  Герои  повестей  —  «неживые  люди»:  мотив  смерти
постоянно присутствует в описании их судеб. Так,  Аполлон,  уйдя  на  фронт,
считается погибшим,  потом  предпринимает  попытку  самоубийства  и  наконец
становится могильщиком. Зотов разочаровывается в  жизни  и  одиннадцать  лет
пребывает в «неживом» состоянии,  живя  «уединенно  и  замкнуто»:  «Какое-то
веяние  смерти  сообщалось  всем  вещам.  На  всех  предметах,  даже   самых
пустяковых и  незначительных,  лежали  тление  и  смерть,  и  только  хозяин
квартиры по временам подавал признаки жизни». Историю Белокопытова  автор  с
самого начала представляет как «историю гибели человека». Все  три  героя  в
конце повестей погибают. Однако в героях обнаруживается и  звериное  начало,
которое мыслится теперь как универсальное свойство человека,  в  отличие  от
уже упоминавшихся «допечатных» рассказов и  ранних  опубликованных  «больших
рассказов», где эти качества связываются все же  с  различными  персонажами.
(Вспомним пары героев: «неживой» поп и «зверь» — дорожный техник  в  «Рыбьей
самке», Гришка и длинноусый в «Любви» и т.п.)  «Зверь»  обитает  в  человеке
вне зависимости от его  культурного  уровня.  Так,  в  «зверя»  превращается
Аполлон, вернувшийся с фронта: «Иногда он  вставал  с  постели,  вынимал  из
матерчатого футляра завязанный им кларнет и играл на нем. Но  в  его  музыке
нельзя было проследить ни мотива, ни даже отдельных музыкальных  нот  —  это
был какой-то ужасающий, бесовский  рев  животного».  Постепенно  просыпается
«зверь» и в Белокопытове. Этот мотив становится в повести  «Люди»  сквозным,
входя в повествование с  первых  строк,  где  «автор  советует  читателю  не
придавать  большого  значения  и  тем  паче  не  переживать  с  героем   его
низменных, звериных чувств и животных инстинктов». Затем мотив появляется  в
монологе героя, обозначая  нечто,  принципиально  чуждое  Белокопытову:  «Он
буквально хватался за голову, говоря, что он не может жить больше в  России,
стране полудиких варваров, где за человеком следят, как за  зверем».  Далее,
потерпев неудачу на  поприще  интеллектуальных  занятий,  которые  оказались
никому не нужными 
12345След.
скачать работу

Творчество М. Зощенко в контексте русской литературы

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ