Византия и Русь
и женщин наводнила
скифскими мордами прекрасный город..." (Венецию). И выражал свое
настоятельное пожелание, чтобы "не наполнял бы мерзкий народ узкие улицы...
а в своей Скифии... по сей день рвал бы ногтями и зубами скудные травы"[8].
В Византии же никто не усматривал в людях, принадлежавших к народам
Азии и Восточной Европы, "недочеловеков", и, в частности, любой человек,
исповедующий христианство, мог занять в Империи любой пост и достичь
высшего признания: так, император Лев III Великий (VIII век) был сирийцем,
Роман I Лакапин (X век) — армянином, а патриарх Константинопольский Филофей
(XIV век) — евреем.
Между тем тот же прославленный западный гуманист Петрарка отказывал в
высшем "благородстве" даже и самим грекам, утверждая, в частности, что-де
"никакой самый наглый и бесстыжий грек не посмеет сказать ничего
подобного", а "если кто такое скажет, пусть уж говорит заодно, что
благородней быть рабом, чем господином"...
Гердер, живший через четыре столетия после Петрарки, не был склонен к
такому неприкрытому "расизму", но, рассуждая об "омерзительной византийской
истории", он все же счел необходимым сказать, что в основу этой истории
легла "та злосчастная путаница, которая бросила в один кипящий котел... и
варваров, и римлян" (византийские греки называли себя "ромеями", то есть
римлянами). Таким образом, и для западного идеолога XVIII века был
неприемлем многоплеменный евразийский "котел" Византии...
Россия — единственное из государств — в сущности унаследовала
евразийскую природу Византии. Характерно в этом отношении "крылатое"
словцо, приписываемое двум совершенно разным (это важно отметить, ибо,
значит, мы имеем дело с западной ментальностью вообще) европейцам —
Наполеону и его непримиримому противнику графу Жозефу де Местру:
"Поскоблите русского и вы найдете татарина". Отсюда уже не так далеко до
нацистской концепции "неарийства" русских.
Не могу не сказать в связи с этим, что меня ни в коей мере, абсолютно
не волнует проблема расовой н этнической "чистоты" русских людей, ибо тезис
об особой ценности этой самой чистоты не имеет никакого реального
обоснования; это только один из характерных западных мифов. Едва ли
уместны, например, сомнения в высшем человеческом совершенстве Пушкина, а
между тем, если обратиться к третьему (прадедовскому) поколению его
предков, то пятеро из восьми его прадедов и прабабок, возможно, были "чисто
русского" — или, шире, славянского — происхождения (хотя и в них не
исключена столь характерная для России "примесь" тюркской или финской
"крови"): Александр Петрович Пушкин (дед отца поэта), его племянник —
Алексей Федорович Пушкин (дед матери поэта, Надежды Осиповны Ганнибал),
Евдокия Ивановна Головина, Лукерья Васильевна Приклонская и Сарра Юрьевна
Ржевская. Однако остальными предками Пушкина в этом поколении были эфиоп
Абрам Ганнибал, немка Христина-Регина фон Шеберг и имеющий тюркское (по
гораздо менее достоверной версии — итальянское) происхождение Василий
Иванович Чичерин.
Кстати сказать, есть все основания утверждать, что в далекие —
"доисторические" — времена и население самой Западной Европы представляло
собой именно "кипящий котел", в котором сваривались воедино самые разные
этносы и расы; своеобразие Византии (и, позднее, России) состояло лишь в
том, что они являли собой такие "котлы" в уже историческое время, на глазах
уже сформировавшейся цивилизации Запада, которая неодобрительно или просто
с презрением взирала на эту евразийскую "путаницу" (по слову Гердера).
Подводя итог рассмотрению проблемы "Запад и Византия", обращу внимание
на, казалось бы, "формальное", но, если вдуматься, чрезвычайно
многозначительное явление: уже само название "Византия" было (о чем ныне
знают немногие) присвоено Западом государству, называвшему себя "Империей
ромеев" (то есть римлян), в качестве по сути дела принижающего прозвища
(исходящего из древнего названия Константинополя). С. С. Аверинцев пишет об
этом так: "Примерно через сто лет после ее (империи ромеев.— В. К) гибели
западноевропейские эрудиты, не жаловавшие ее, прозвали ее Византийской;
ученая кличка... вошла в обиход, время от времени возвращая себе статус
бранного слова (например, в либеральной публицистике прошлого века)"[9].
Нет смысла призывать к отказу от давно и прочно утвердившегося
названия, но поистине необходимо освободить его от того негативного заряда,
который был внедрен в это название — и особенно в производные от него
термины "византизм" (или "византинизм") и "византийство" — западными, а по
их примеру и российскими либеральными идеологами. Еще в 1875 году К. Н.
Леонтьев писал в своем трактате "Византизм и славянство": "В нашей
образованной публике распространены о Византии самые превратные, или, лучше
сказать, самые вздорные, односторонние или поверхностные понятия...
Византия представляется чем-то (скажем просто, как говорится иногда в
словесных беседах) сухим, скучным, поповским, и не только скучным, но даже
чем-то жалким и подлым". Между тем, говорил далее Леонтьев, даже и малого,
но действительного ознакомления с наследием империи "достаточно, чтобы
убедиться, сколько в византизме было искренности, теплоты, геройства и
поэзии"[10].
Как раз тогда, когда Леонтьев писал эти строки, достигли своей научной
зрелости выдающиеся творцы русского византиноведения — академики В. Г.
Васильевский (1838—1899), Ф. И. Успенский (1845-1928) и Н. П. Кондаков
(1844—1923), труды которых подтверждали полную правоту Леонтьева. Но мало
кто из российских идеологов изучил или хотя бы имел желание изучить эти
труды. И слова "византизм" и "византийство" по-прежнему имели в их устах,
по сути дела, "бранный" смысл...
Но вот иной факт. 12 апреля 1918 года в петроградской эсеровской
газете "Воля народа" было опубликовано стихотворение Анны Ахматовой,
говорящее о трагическом крушении прежней России в таких словах:
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От Русской Церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница
Не знала, кто берет ее... и т. д.
Это звучало явным диссонансом по отношению к "общепринятому" в
интеллигентских кругах (кстати сказать, после 1918 года эти строки были
снова опубликованы в России лишь в 1990 году); можно предположить, что
уважение к "духу византийства" поэтесса восприняла от своего отца А. А.
Горенко (1848—1915), действительного члена Русского собрания — православно-
монархической (в бранном словоупотреблении — "черносотенной") организации,
существовавшей с 1901 до февраля 1917 года.
Однако в наше время из журнала "Вопросы философии" читатели могут
"узнать", что Ахматову и других давил-де "сталинский византизм" (1989, № 9,
с. 78). Едва ли русская поэтесса согласилась бы с подобным употреблением
этого термина, хотя она и сказала о "суровости" духа византийства. Дело в
том, что действительно суровые проповеди св. Иоанна Кронштадтского и,
скажем, "Злые заметки" Бухарина о Есенине или страницы доклада Жданова,
"обличавшие" Ахматову,— это вещи не просто различные, но несовместимые...
Нельзя исключить, что св. Иоанн Кронштадтский мог бы осудить те или
иные мотивы ахматовской поэзии (как в свое время осудил — в стихотворной
форме — пушкинское "Дар напрасный, дар случайный..." митрополит Московский
Филарет); но это был бы суд не во имя интересов власти, а совсем иной,
подобный тому суду, правомерность которого явно признавала в своем
стихотворении 1913 года сама Ахматова:
...И осуждающие взоры
Спокойных загорелых баб.
5. Россия - евразийское государство.
Россия, подобно Византии, сложилась и как евразийское, и как
идеократическое государство. В евразийстве Руси-России нередко видят
следствие недолгого пребывания в составе Монгольской империи. Однако в
действительности эта пора была закреплением и углублением уже давно
присущего Руси качества.
862 годом (на самом деле событие, по-видимому, произошло не- сколько
раньше) помечено в летописи известие о создании государственности Руси, и в
этом акте, согласно летописи, вместе со славянами равноправно участвуют
"уральские" (финно-угорские) племена ("Реша..— сообщает летопись,— чудь,
словене, и кривичи, и весь..."). В Х веке в походах князя Игоря принимают
участие и европейцы-скандинавы, и азиаты-печенеги, а среди высших лиц
русского государства XI века представлены и те же скандинавы, и люди из
различных тюркских и финно-угорских племен и т. д.
Да, еще задолго до монгольского нашествия существует и постоянно
возрастает "азийский компонент" русской истории. Это, в частности, ясно
выразилось в династических браках, имевших прямое и непосредственное
государственное
| |  скачать работу |
Византия и Русь |
