Внутренняя речь
веке во многих аспектах. В языке нет мыслей, они
находятся в речи. Однако это не значит, что вместо проблемы «мышление и
язык» следует говорить о проблеме «мышление и речь». Наоборот, научный
смысл имеет именно проблема мышления и языка, так как мысль
«транспортируется» в речи средствами языка. В языке должно быть что то
такое, что способно фиксировать мысль и передавать ее через речь.
«О коде можно говорить в двух смыслах. Кодом иногда называют саму
знаковую систему обозначений. В таком случае язык — это код. Но кодом можно
назвать и способ реализации языка. Это следует понимать так. Какое-нибудь
слово, например стол или лошадь, может быть дано (и это заметил еще И. П.
Павлов) или как слово слышимое, или как видимое (в буквах), или как
произносимое; к этому добавим, что слово может появиться как осязаемое (по
азбуке Брайля), как зрительно-двигательное (пальцевая речь) и др. Все это
разные коды. При этом слова стол и лошадь как элементы системы языка
остаются тождественными во всех этих разных кодах».[13] Таким образом, код
в этом значении представляет собой систему материальных сигналов, в которых
может быть реализован какой-нибудь определенный язык. Отсюда видно, что
возможен переход от одного кода к другому. В отличие от этого переводом
лучше назвать эквивалентное преобразование одной языковой формы в другую.
В дальнейшем будут рассматриваться коды -реализации натурального
языка. В круговороте кодовых переходов надо найти самое неясное, самое
неуловимое звено — человеческую мысль, внутреннюю речь. Это, несомненно,
экстралингвистическое явление, но интересное для лингвистики.
Как фактически происходит процесс мышления, можно узнать только
экспериментально. В дальнейшем будет изложен один из экспериментальных
подходов к решению некоторых относящихся сюда вопросов. Ставится, прежде
всего, следующая проблема: осуществляется ли процесс мышления средствами
только данного натурального языка? Для ответа на этот вопрос распорядок
эксперимента должен был опираться на некоторые допущения.
Если испытуемый по словесной инструкции выполнял такие задания, как
опознавание содержания предъявляемых картин и рассказ о них, сосчитывание
точек или клеточек разграфленной бумаги. Но в этих опытах исследовался не
вход и выход речевой системы, центральное звено переработки словесных
сообщении, внутренняя речь Эксперимент показывает, что изучаемое звено
относится к области кодовых переходов. Последовательно рассуждая, этого и
следовало ожидать, но все же и вторая подсерия опытов не показала
отчетливо, существует ли особый код внутренней речи и в чем состоят самые
кодовые переходы,
То же получилось и в третьей подсерии основных опытов. Они был
задуманы с тем, чтобы усилить речедвигательный код внутренней речи.
Испытуемому предлагался в письменном виде конец какого-то предложения
(например, ... с железной крышей и ржавыми окнами), требовалось «сочинить»
его начало (например, Вдали показался дом с железной крышей и ржавым
окнами). Очевидно, что правильных ответов может быть больше, чем один. В
этих опытах нужные слова не были зафиксированы в буквенном коде, их надо
было активно искать в памяти. Казалось бы, такой отбор мог быть проведен
только с участием речедвигательного анализатора. Однако эксперимент
показал, что метрическое постукивание и здесь не было помехой. Испытуемые
говорили, что еще до внутреннего произнесения слов им ясно, как в каждом
отдельном случае можно по смыслу составить предложение. Но из объективных
данных нельзя было установить, как реализуется этот смысл. Он не мог
реализоваться ни в двигательном, ни в буквенном кодах; звуковой же код
адресован к слуху как приемнику речи, а экспериментальная задача требовала
не приема, а синтеза речи.| Предположение, что смысл появляется в каком-то
«чистом» виде, вне всякой материальной, знаковой реализации, как это когда-
то думали представители вюрцбургской школы психологов, противоречит
элементарным допущениям.
Трудность обнаружения кода, специфического для внутренней речи,
возникла вследствие того, что обычные три кода —буквенный, речедвигательный
и звуковой — у испытуемых были вполне автоматизированы. Вследствие этого
кодовые переходы были очень быстрыми и не только не замечались испытуемым,
но и не поддавались объективному учету, к тому же методика реагировала
только на двигательный код. Надо было замедлить процесс решения
мыслительной задачи и ввести новый, малопривычный код для приема сообщений.
Такой подход подсказывался опытом с применением латинского алфавита при
чтении русских слов; тогда введение непривычного кода приводило к замене
буквенного кода на двигательный. Теперь надо было применить такой входной
код, который во внутренней речи переходил бы в двигательный, но при этом
оставались бы широкие возможности в условиях постукивания для нового
кодового перехода, чего не могло быть, например, в опыте с подсчетом
клеточек.
Таким входным кодом был выбран тактильный. В ладонь испытуемого,
которая была отгорожена от него экраном, экспериментатор вписывал тупым
стилетом простые фигуры: палочка; кружочек; крестик; две палочки; два
кружочка. Из них в зависимости от последовательности элементов могли
составляться разные ряды. Задача испытуемого состояла в том, чтобы опознать
элементы ряда, запомнить их и после окончания опыта воспроизвести. Без
метрического постукивания обычно запоминали пять-шесть элементов ряда. Все
испытуемые замечали способ запоминания. По ходу вписывания фигур они
проговаривали про себя примерно так—две палочки две палочки, кружочек две
палочки, кружочек, крестик две палочки, кружочек, крестик, два кружочка, и
т. д. Этот прием они называли суммированием, т. е. при вписывании нового
элемента проговаривались все ранее вписанные.
При введении метрического постукивания у всех испытуемых появилась
экспериментальная амнезия. Воспроизводилось только два, редко три элемента,
остальные, хотя и опознавались при вписывании, но потом забывались, так как
постукивание вытесняло проговаривание про себя названий элементов. Через
один или два экспериментальных дня некоторые испытуемые неожиданно для
экспериментатора стали в опытах с постукиванием с легкостью. Воспроизводить
все пять, шесть элементов, т. е. столько же, сколько и без постукивания.
Стало ясным, что они перешли на какой-то другой код при решении этой
задачи. Опишем коды, найденные двумя испытуемыми.
Испытуемый М. перед опытом с постукиванием уже составил правило
перевода слов русского языка на предметно-схемный язык. Так, он представлял
себе елку, когда вписывалась палочка; когда вписывался в ладонь крестик,—
что елку вставили в крест; при вписывании следующих элементов — кружочка,
палочки, двух кружочков, крестика— он продолжал развивать этот же сюжет: на
елку повесили круглое украшение, потом длинное украшение, на верх елки
крестик. В следующий раз тот же испытуемый применил новую разновидность
того же кода. Другой испытуемый применил безакцентный двигательно-
предметный код. Испытуемый обозначил находившихся в комнате
экспериментатора палочкой, а его ассистента—кружочком. Запоминание
происходило так: при вписывании палочки испытуемый взглядом глаз или легким
поворотом головы обращался к экспериментатору, при вписывании кружочка—к
ассистенту. Две палочки—два взгляда в сторону экспериментатора; два
кружочка — два поворота в сторону ассистента; крестик —специальное
покачивание головой и т. д.
Выражение «язык речи» кажется бессмысленным. Но если обратиться к той
области, где нет различия между языком и речью, где средства обозначения и
их реализация совпадают, где кодовый переход и перевод одно и то же, тогда
есть смысл говорить о каком-то данном языке, который является языком только
данной речи, приспособленной к данной ситуации. Такой язык должен
отличаться некоторыми особенностями.
Описанный выше предметно-схемный код, обнаруженный у разных
испытуемых, может быть охарактеризован некоторыми общими чертами. Во-
первых, это код непроизносимый, в нем отсутствуют материальные признаки
слов натурального языка. Здесь нет последовательности знаков, а есть
изображения, которые могут образовать или цепь или какую-то группировку.
Этот код отличается от всех других тем, что обозначаемое других языков в
этом новом коде является вместе с тем и знаком. Когда мы говорим: Большой
театр, то за буквами или звуками языка разумеем самое вещь — Большой театр.
Когда же мы представляем себе Большой театр, то независимо от каких-либо
букв или звуков, мы имеем в виду самое эту вещь как предмет, могущий
породить множество высказываний (например, мысль о том, что находится
справа, слева, сзади от Большого театра и т. п.). Поэтому такой код и может
быть назван предметным.
Вместе с тем представления как изобразительные компоненты этого кода
схематичны. Испытуемый представлял себе, например, елку и елочные украшения
лишь как заместителей палочки и кружочка: палочки, крестики и кружочки сами
по себе никак не связаны, поэтому и плохо запоминаются, елка же предметно
связана с елочными украшениями. Тем не менее, эта связь схематична.
Предметы, сведенные к такой схеме, составляют единство, каж
| |  скачать работу |
Внутренняя речь |
