Врубель
портреты С. И.
Мамонтова(1897), К. Д. Арцыбушева (1895-1896), «Испания»(1894), «Гадалка»
(1895), «Портрет жены Н. И. Забелы-Врубель в туалете ампир» (1898), «Пан»
(1899), «Кночи» (1900), «Сирень» (1900), «Царевна-Лебедь» (1900) и «Портрет
сына художника» (1902).
Но Врубелю, как непокорному Мизгирю , суждено было изгнание из страны
берендеев. Он был слишком чуток к наплыву «лиловых миров», чтобы поселиться
в ней надолго.
Уже в «Царевне-Лебеди» (1900) звучит что-то тревожное – недаром это
была любимая картина Блока. В сгущающихся сумерках с багряной полосой
заката царевна уплывает во тьму и только в последний раз обернулась, чтобы
сделать свой странный, предостерегающий жест. Эта птица с ликом девы едва
ли станет послушной женой Гвидона, и благополучия не обещает её прощальный
взор. Она не похожа на Надежду Ивановну Забелу – совсем другое лицо, хотя
Забела и исполняла эту роль в «Сказке о царе Салтане».
Ничего внешне не переменилось в жизни Врубеля. Если и переменилось, то
к лучшему: он был счастлив в браке, жена его с огромным успехом выступала
на сцене мамонтовской Частной оперы, и его собственная репутация – по
крайней мере в художественных кругах – неуклонно росла. Вне всякой связи
обстоятельствами личной жизни, по-видимому, благоприятными, им овладевало
мрачное лихорадочное возбуждение, появлялись первые симптомы надвигавшейся
душевной болезни, и в этом состоянии, поначалу связанном не с упадком, а с
подъемом творческой энергии, Врубель возвращается к Демону, на этот раз
отдавшись ему всецело.
Бросая вызов толстовству, толстовской проповеди простого, смиренного
искусства, он сознательно хотел создать нечто патетическое и грандиозное,
способное потрясать. Но, кажется, полной отчетливости замысла у него не
было: Демон владел им больше, чем он Демоном. Он колебался – написать ли
Демона летящим или поверженным. Сначала остановился на первом: сохранился
большой неоконченный холст «Летящий Демон» (1899). Закрывая небосвод, дух
изгнанья парит на тускло-серебряных крыльях над пропастями и кручами земли.
Лицо дано крупно и более всего закончено: холодное, мрачное, неумолимое
лицо. Такой Демон, какой ныне рисовался воображению художника , летел
навстречу катастрофе, гибели: идея «поверженного» сама собой возникала.
Уже работая над «Поверженным», уже почти закончив его, художник временами
хотел вновь вернуться к «Летящему». Но «Поверженный» пересиливал. Снова и
снова переписывая лицо, Врубель хотел выразить гордую непобежденность
мятежного духа, даже и в падении. Но его Демон изнемог. В поединке с ним
изнемог и художник.
Работая над образом легендарного богоборца, Врубель сам стал живой
легендой. Известна и много раз пересказывалась драматическая история
создания этого монументального холста, вплоть до лихорадочного
переписывания лица Демона уже тогда, когда картина висела в выставочном
зале. «Были дни, что «Демон» был очень страшен, и потом опять появлялись в
выражении лица Демона глубокая грусть и новая красота».[15] Но никто не
знает, какой вариант стал бы окончательным и мог удовлетворить его творца,
если бы приступ безумия не вырвал кисть из его рук. Может быть, именно в
этом мелькании, вихре, чередовании обликов и выражений, в этой многоликости
и бесконечной превращаемости и состояла сущность образа, которым художник
был одержим. Больше он к нему никогда не возвращался.
Как бы ни было, тот Демон, томящийся в ущелье, с деформированным
телом, мучительно искривленным ртом, дикими и бессильно грозящими глазами,
какого мы видим теперь в Государственной Третьяковской галерее, - только
одна из граней Демона, мнившегося Врубелю. И это не лучшая из его картин.
Она необычайно эффектна, и была еще эффектнее в момент её создания, когда
розовый венец сверкал, павлиньи перья мерцали и переливались (уже через
несколько лет ослепительные краски стали темнеть, жухнуть и теперь почти
почернели). Сама эта утрированная декоративная эффектность лишает живопись
подлинной глубины. В стремлении поразить, потрясти художник, уже утерявший
душевное равновесие, изменял своему «культу глубокой натуры» - и «Демон
поверженный» (1902), с чисто формальной стороны, более других картин
Врубеля написан в стиле модерна.
Но все же кажется кощунственным говорить о нем в формально-стилевых
терминах. Мы ведь не только знаем, но и чувствуем – «здесь человек сгорел».
Тема, вошедшая в его искусство в 1899 году , а в последние годы
настойчиво им овладевшая, - тема Пророка, почерпнутая в знаменитом
стихотворении Пушкина. Это был период его последнего взлета, когда
мастерство его не только оставалось на прежней высоте, но приобрело высшее
своеобразие и утонченность. В течение нескольких месяцев художник был
психически совершенно здоров, а вместе с тем, кажется, отчетлива осознавал
близость конца. Однако над «Пророком» продолжал работать и тогда, когда
конец уже практически наступил: почти ослепший, не видя того, что делает
рука, нанося один абрис поверх другого, он чертил углем «Видение пророка
Иезекиила».
Её первое воплощение было прямой иллюстрацией к этому стихотворению,
сделанной для пушкинского собрания сочинений; примерно тогда же Врубель
написал картину на тот же сюжет. В обеих версиях Пророк изображен
традиционным библейским старцем, шестикрылый серафим – властным молчаливо
повелевающим посланцем высших сил. Какой-либо личной, выстраданной
интерпретации сюжета здесь ещё не чувствуется.
Поздние – начиная с 1904 года – версии Пророка (многочисленные
рисунки, эскизы, картина «Шестикрылый серафим (Азраил)» (1904)) и последнее
произведение Врубеля - «Видение пророка Иезекииля» (1906) – очень
отличаются от ранних. Образ пророка теперь открыто автобиографичен; рисунок
«Голова пророка» (1905) почти автопортрет. Это новый образ в творчестве
Врубеля, нисколько не напоминающий Демона даже в облике Азраила – ангела
смерти. Прав П. К. Суздалев: «Серафим стал теперь для Врубеля антиподом
тоскующего Демона, это образ-надежда высшего прозрения художника-пророка,
призванного «жечь сердца людей, [...] вестник того превращения, которого
жаждал больной художник: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли»[16].
Но помимо надежды на высшее прозрение здесь выражено еще и другое:
ощущение близкой гибели художника-пророка, которому не под силу
прикосновение божественной десницы. Поэтому с таким состраданием и печалью
взирает на него Серафим, касаясь его «перстами легкими, как сон». А в
другой композиции этот вестник преображается в вестника смерти – Азраила.
Картина «Шестикрылый серафим (Азраил)» - одно из сильнейших творений
Врубеля, превосходящее по экспрессии, да и по живописи «Поверженного
Демона», хотя и гораздо менее прославленное. Незабываем этот неотвратимо
надвигающийся лик в облаке черных волос, с бездонными глазами, эта поднятая
рука, держащая меч. Возмездие и высшая, суровая справедливость. И написал
его жгучими, ослепительными красками, в блеске драгоценных камней, но кому
придет в голову рассуждать о «декоративности» перед этой картиной?
В различных вариантах темы Пророка Врубель – и выздоровевший, и снова
безумный, и зорко видящий, и слепой – повествовал о своей трагической вине,
как она ему мнилась, - вине художника, который не выполнил миссию «глаголом
жечь сердца людей», расточил свой великий дар, до срока выдохся и
обессилел. Отсюда все его покаяния, отсюда же и болезненные грезы об
искуплении, очищении, после которого ему будут дарованы «новые глаза из
изумруда», и тогда он напишет новые, «чистые» произведения. В помраченном
сознании художника его «вина» персонифицировалась в Демоне – теперь он сам
стал считать его злобным искусителем, «исказившим» его картины.
Во Врубеле жил некто, призванный к великому подвигу искусства, к тому,
чтобы открывать людям новые горизонты, будить от спячки, поднимать большие
вопросы человеческого бытия. Но здесь он надорвался. Какая-то трещина
разламывала его хрупкий духовный состав, и в конце жизни, как бы держа
ответ перед своим гением, он осудил себя за неполноту осуществления своей
миссии.
Масштаб дарования превышал масштаб личности; высшие стремления его как
художника тормозились некоторыми свойствами его человеческого характера,
тоже требовавшими своей доли в творчестве.
Кризис индивидуализма, кризис эстетического мироощущения вместе с
подсознательным, поистине пророческим чувством надвигающихся, идущих на
землю грозовых событий, - все это было глубочайше пережито Врубелем,
гениальным и чутким художником, даже если не осознавалось или осознавалось
превратно Врубелем-человеком, слабым человеком, которому миссия Пророка
была не под силу. Над его могилой Блок говорил: «Врубель жил просто, как
все мы живем; при всей страсти к событиям, в мире ему не хватало событий; и
события перенеслись во внутренний мир, - судьба современного художника: чем
правильнее размежевывается на клеточки земная кора, тем глубже уходят под
землю
| | скачать работу |
Врубель |