Жизнь и творчество Игоря Северянина
ым
винтовочным огнем продвижение немецкой армии. А в это время бывший реалист
из Череповца, Лотарёв, он же «гений» Игорь Северянин, выпевал, грассируя,
стихи о будуаре тоскующей Нелли.
Потом он спохватился и начал петь жеманные стихи о войне, о том, что, если
погибнет последний русский полководец, придет очередь и для него,
Северянина, и тогда «ваш нежный, ваш единственный, я поведу вас на Берлин».
Сила жизни такова, что перемалывает самых фальшивых людей, если в них живет
хотя бы капля поэзии. А в Северянине был ее непочатый край. С годами он
начал сбрасывать с себя мишуру, голос его зазвучал чуть человечнее. В стихи
его вошел чистый воздух наших полей, «ветер над раздольем нив», и
изысканность кое-где сменилась лирической простотой: «Какою нежностью
неизъяснимою, какой сердечностью осветозарено и олазорено лицо твое».
(Из книги «Повесть о жизни»)
Друг И. Северянина, поэт Георгий Шенгели откликнулся на смерть поэта
большим стихотворением-воспоминанием, в котором были такие строки:
"...И всюду - за рыбною ловлею,
В сияньи поэзоконцертовом,
Вы были наивно уверены,
Что Ваша жена - королевочка,
Что друг Ваш будет профессором,
что все на почте конверты - Вам,
Что самое в мире грустное -
как в парке плакала девочка..."
Евгений Евтушенко
* * *
Когда идет поэтов собиранье,
Тех, кто забыт и кто полузабыт,
То забывать нельзя про Северянина -
Про грустного Пьеро на поле битв.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Рукопись
Подайте искристого
к баранине.
Подайте счет.
И для мисс — цветы.
Подайте Игоря Северянина!
Приносят выцветшие листы.
Подайте родину
тому ревнителю,
что эти рукописи хранил.
Давно повывелись
в миру чернильницы,
и нет лиловых
навзрыд
чернил.
Подайте позднюю
надежду памяти —
как консервированную сирень,
где и поныне
блатные Бальмонты
поют над сумерком деревень.
Странна «поэзия российской пошлости»,
но нету повестей
печальней сих,
какими родина
платила пошлины
за вкус
Тургеневых и Толстых.
Поэт, стареющий
в Териоках,
на радость детям
дремал,как Вий.
Лицо — в морщинах,
таких глубоких,
что, усмехаясь,
он мух
давил...
Поэт, спасибо
за юность мамину,
за чувство родины,
за розы в гроб,
за запоздалое подаяние,
за эту исповедь —
избави бог!
Неотправленное письмо Игорю Северянину
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
Начну с того, что это сказано Вам в письме только потому, что не может
быть сказано всем в статье. А не может — потому, что в эмиграции поэзия
на задворках — раз, все места разобраны — два; там-то о стихах пишет
Адамович и никто более, там-то — другой «ович» и никто более, и так
далее. Только двоим не оказалось места: правде и поэту.
От лица правды и поэзии приветствую Вас, дорогой.
От всего сердца своего и от всего сердца вчерашнего зала — благодарю Вас,
дорогой.
Вы вышли. Подымаете лицо — молодое. Опускаете — печать лет. Но — поэту не
суждено опущенного! — разве что никем не видимый наклон к тетради! — все:
и негодование, и восторг, и слушание дали — далей! — вздымает, заносит
голову. В моей памяти — и в памяти вчерашнего зала — Вы останетесь
молодым.
Ваш зал... Зал — с Вами вместе двадцатилетних ... Себя пришли смотреть:
свою молодость: себя — тогда, свою последнюю — как раз еще успели! —
молодость, любовь...
В этом зале были те, которых я ни до, ни после никогда ни в одном
литературном зале не видала и не увижу. Все пришли. Привидения пришли,
притащились. Призраки явились — поглядеть на себя. Послушать — себя.
Вы — Вы же были только той, прорицательницей, Саулу показавшей Самуила
...
Это был итог. Двадцатилетия. (Какого!) Ни у кого, может быть, так не
билось сердце, как у меня, ибо другие (все) слушали свою молодость, свои
двадцать лет (тогда!). Кроме меня. Я ставила ставку на силу поэта. Кто
перетянет — он или время! И перетянул он: Вы.
Среди стольких призраков, сплошных привидений — Вы один были— жизнь:
двадцать лет спустя.
Ваш словарь: справа и слева шепот: — не он!
Ваше чтение: справа и слева шепот: — не поэт!
Вы выросли, вы стали простым. Вы стали поэтом больших линий и больших
вещей, Вы открыли то, что отродясь Вам было приоткрыто — природу, Вы,
наконец, раз-нарядили ее...
И вот, конец первого отделения, в котором лучшие строки:
— И сосны, мачты будущего флота...
— ведь это и о нас с Вами, о поэтах, — эти строки.
Сонеты. Я не критик и нынче — меньше, чем всегда. Прекрасен Ваш Лермонтов
— из-под крыла, прекрасен Брюсов... Прекрасен Есенин — «благоговейный
хулиган» — может, забываю — прекрасна Ваша любовь: поэта — к поэту (ибо
множественного числа — нет, всегда — единственное) ...
И то, те ... «Соната Шопена», «Нелли», «Каретка куртизанки» — и другие,
целая прорвавшаяся плотина ... Ваша молодость.
И — последнее. Заброс головы, полузакрытые глаза, дуга усмешки и — напев,
тот самый, тот, ради которого... тот напев — нам — как кость — или как
цветок... — Хотели? нате! — в уже встающий — уже стоящий — разом вставший
— зал.
Призраки песен — призракам зала.
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
Конец февраля 1931 г.
Это письмо было написано Мариной Цветаевой после посещения концерта Игоря-
Северянина, когда в 1931 году он с гастролями был в Европе. Точно
неизвестна причина, по которой письмо осталось неотправленным - может быть
Цветаевой попался на глаза нелестный сонет в ее адрес из "Медальонов" Игоря-
Северянина ...
Из мемуаров Георгия Иванова "Петербургские зимы":
Принято думать, что всероссийская слава Игоря Северянина пошла со
знаменитой обмолвки Толстого о ничтожестве русской поэзии. Действительно,
в подтверждение своего мнения Толстой процитировал северянинское:
«Вонзите штопор в упругость пробки, и взоры женщин не будут робки».
Действительно, благодаря этому имя будущего (увы, недолговечного) кумира
эстрад и редакций промелькнуло на страницах газет (до сих пор оно было
лишь уделом почтовых ящиков: «к сожалению, не подошло»). Но настоящая
слава пришла позже. И пришла она, в сущности, вполне «легально»: Игорем
Северяниным заинтересовались Сологуб, позднее Брюсов и «лансировали» его.
Была весна 1911 года. Мне было семнадцать лет. Я напечатал в двух-трех
журналах несколько стихотворений, завел уже литературные знакомства с
Кузминым, Городецким, Блоком, был полон литературой и стихами. Имени
Северянина я до тех пор не слышал. Но, роясь однажды на «поэтическом»
столике у Вольфа, я раскрыл брошюру страниц в шестнадцать (названия уже
не помню), имевшую сложный подзаголовок: такая-то тетрадь, такого-то
выпуска, такого-то тома. На задней стороне обложки было перечислено
содержание всех томов и тетрадей, приготовленных к печати - что-то очень
много. А также объявлялось, что Игорь Северянин, Подьяческая, дом такой-
то, принимает молодых поэтов и поэтесс - по четвергам, издателей по
средам, поклониц по вторникам и т. д. Все дни недели были распределены и
часы точно указаны, как в лечебнице.
Я прочел несколько стихотворений. Они меня «пронзили»... Чем, не знаю.
Тем же, вероятно чем через год и, кажется, так же случайно, Сологуба. ...
однако, я не сразу решился пойти на прием наПодьяческую улицу. Как
держаться, что сказать? Идти в качестве молодого поэта? - в этом было что-
то унизительное. Поклонника? - тоже, если даже забыть о своей мужской
принадлежности, так как в объявлении значились только поклонницы. Я нашел
выход: приняв солидный вид, я отправился к Игорю Северянину в часы,
назначенные для издателей. В сущности, я и собирался в ближайшем будущем
стать издателем... своей собственной книги (семьдесят пять рублей,
выпрошенные у старшей сестры, я хранил в надежном месте). Еще одно
обстоятельство смущало меня, пока я ехал с Каменноостровского на
Подьяческую. Несомненно, человек, каждый день принимающий посетителей
разных категорий, стихи которого полны омарами, автомобилями и
французскими фразами,— человек блестящий и великосветский. Не растеряюсь
ли я, когда подъеду на своем ваньке к дворцу на Подьяческой, когда
надменный слуга в фиалковой ливрее проведет меня в ослепительный кабинет,
когда появится сам Игорь Северянин и заговорит со мной по-французски с
потрясающим выговором?.. Но жребий был брошен, извозчик нанят, отступать
было поздно...
Игорь Северянин жил в квартире № 13. Этот роковой номер был выбран помимо
воли ее обитателя. Домовая администрация, по понятным соображениям,
занумеровала так самую маленькую, самую сырую, самую грязную квартиру во
всем доме. Ход был со двора, кошки шмыгали по обмызганной лестнице. На
приколотой кнопками к
| |  скачать работу |
Жизнь и творчество Игоря Северянина |
