Главная    Почта    Новости    Каталог    Одноклассники    Погода    Работа    Игры     Рефераты     Карты
  
по Казнету new!
по каталогу
в рефератах

Анна Ахматова

Без учета  того  очень  легко  встать  на  путь
самых разнообразных обвинений подобных стихов,  например,  в  пессимизме.  В
свое время, еще в 20-е годы,  один из критиков подсчитывал,  сколько  раз  в
стихах  Ахматовой  употребляется,    скажем,    слово   "тоска",   и   делал
соответствующие выводы. А ведь слово живет в  контексте.  И  кстати,  именно
слово "тоска", может быть, сильнее прочих  в  контексте  ахматовских  стихов
говорит о жизненной силе их. Эта тоска  как  особое  состояние,   в  котором
совершается  приятие   мира,    сродни   тютчевской   тоске:    "Час   тоски
невыразимой: все во мне и я во всем". Но это и та грусть  -  тоска,  которой
часто проникнута народная песня.
    Стихи Ахматовой, и правда,  часто  грустны:  они  несут  особую  стихию
любви, жалости. Есть в народном русском  языке,  в  русской  народной  песне
синоним слова  "любить"  -  слово  "жалеть";  "люблю"  -  "жалею".  Вот  это
сочувствие, сопереживание, сострадание  в  любви  -  жалости  делает  многие
стихи Ахматовой подлинно народными,  эпичными,  роднит их со столь  близкими
ей и любимыми ею некрасовскими  стихами.   И  открывается   выход   из  мира
камерной,  замкнутой, эгоистической  любви  -  страсти,  любви  -  забавы  к
подлинно "великой земной любви" и больше - вселюбви,  для людей и  к  людям.
Любовь  здесь не бесконечное варьирование собственно  любовных  переживаний.
Любовь у Ахматовой в самой себе несет возможность  саморазвития,  обогащения
и расширения беспредельного, глобального, чуть ли не космического.

                Любовная лирика Ахматовой в 20-е и 30-е годы

       Заметно меняется  в 20-30-е годы  по  сравнению  с  ранними  книгами
тональность того романа любви,  который до  революции  временами   охватывал
почти все  содержание  лирики  Ахматовой и о котором  многие  писали  как  о
главном открытии достижении поэтессы.
         Оттого   что    лирика    Ахматовой     на     протяжении    всего
послереволюционного двадцатилетия  постоянно  расширялась,   вбирая  в  себя
все  новые  и  новые, раньше не свойственные ей  области,   любовный  роман,
не перестав быть главенствующим,  все же занял теперь в  ней  лишь  одну  из
поэтических  территорий.   Однако   инерция  читательского  восприятия  была
настолько велика,  что Ахматова и в эти годы,  ознаменованные обращением  ее
к   гражданской,    философской   и   публицистической   лирике,    все   же
представлялась глазам  большинства,  как  только  и  исключительно  художник
любовного  чувства.  Мы  понимаем, что это было далеко не так.
        Разумеется,  расширение  диапазона  поэзии,  явившееся   следствием
перемен в миропонимании и мироощущении поэтессы, не могло, в  свою  очередь,
не повлиять на тональность и характер собственно любовной  лирики.   Правда,
некоторые характерные ее особенности остались  прежними.   Любовный  эпизод,
например,   как  и   раньше,   выступает   перед   нами    в    своеобразном
ахматовском  обличье:   он,   в   частности,   никогда  последовательно   не
развернут,  в нем обычно нет ни  конца,   ни  начала;   любовное  признание,
отчаяние или мольба, составляющие  стихотворение,  всегда  кажутся  читателю
как бы обрывком случайно подслушанного разговора,  который  начался  не  при
нас и завершения которого мы тоже не услышим:
                  " А,  ты думал - я тоже такая,
                    Что можно забыть меня.
                    И что брошусь, моля и рыдая,
                    Под копыта гнедого коня.
                    Или стану просить у знахарок
                    В наговорной воде корешок
                    И  пришлю  тебе страшный подарок
                    Мой заветный душистый платок.
                    Будь же проклят.
                    Ни стоном, ни взглядом
                    Окаянной души не коснусь,
                    Но клянусь тебе ангельским садом,
                    Чудотворной иконой клянусь
                    И ночей наших пламенным чадом
                    Я к тебе никогда не вернусь".
         Эта   особенность    ахматовской    любовной    лирики,     полной
недоговоренностей,   намеков,   уходящей   в   далекую,   хочется   сказать,
хемингуэевскую, глубину подтекста,   придает   ей  истинную  своеобразность.
Героиня ахматовских стихов, чаще всего говорящая  как  бы  сама  с  собой  в
состоянии  порыва,  полубреда  или  экстаза,   не   считает,    естественно,
нужным,  да и не может дополнительно разъяснять  и  растолковывать  нам  все
происходящее. Передаются лишь основные  сигналы  чувств,   без  расшифровки,
без комментариев, наспех - по торопливой азбуке любви. Подразумевается,  что
степень душевной близости чудодейственно поможет нам понять как  недостающие
звенья,  так  и  общий  смысл  только  что  происшедшей  драмы.   Отсюда   -
впечатление  крайней  интимности,  предельной  откровенности   и   сердечной
открытости этой лирики,  что  кажется  неожиданным  и  парадоксальным,  если
вспомнить ее одновременную закодированность и субъективность.
                      "Кое-как удалось  разлучиться
                       И постылый потушить.
                       Враг мой вечный, пора научиться
                       Вам кого-нибудь вправду любить.
                       Я-то вольная.  Все мне забава,
                       Ночью  Муза  слетит утешать,
                       А на утро притащится слава
                       Погремушкой над ухом трещать.
                       Обо мне и молиться не стоит
                       И, уйдя, оглянуться назад...
                       Черный ветер меня успокоит.
                       Веселит золотой листопад.
                       Как подарок, приму я разлуку
                       И забвение, как благодать.
                       Но, скажи мне, на  крестную  муку
                       Ты  другую  посмеешь послать?"
        Цветаева  как-то  писала,    что   настоящие   стихи   быт   обычно
"перемалывают",  подобно  тому,  как  цветок,   радующий  нас   красотой   и
изяществом,  гармонией и чистотой,   тоже  "перемолол"  черную  землю.   Она
горячо протестовала  против попыток иных  критиков  или  литературоведов,  а
равно и читателей обязательно докопаться до земли, до того  перегноя  жизни,
что послужил "пищей"  для  возникновения   красоты  цветка.   С  этой  точки
зрения она  страстно  протестовала  против  обязательного  и  буквалистского
комментирования.  В  известной  мере она,  конечно, права.  Так  ли  нам  уж
важно,   что   послужило   житейской   первопричиной    для    возникновения
стихотворения "Кое-как   удалось  разлучиться..."?  Может   быть,   Ахматова
имела в виду разрыв отношений со своим вторым мужем  В.   Шилейко,   поэтом,
переводчиком и  ученым-ассирологом,   за  которого  она  вышла  замуж  после
своего развода с Н. Гумилевым? А может быть, она имела в виду свой  роман  с
известным композитором Артуром  Лурье?..  Могли  быть  и  другие  конкретные
поводы, знание  которых,  конечно,  может  удовлетворить  наше  любопытство.
Ахматова,  как видим, не дает  нам  ни  малейшей  возможности  догадаться  и
судить   о   конкретной   жизненной   ситуации,   продиктовавшей   ей    это
стихотворение. Но, возможно, как раз по этой  причине  -  по  своей  как  бы
зашифрованности   и  непроясненности  –  оно   приобретает   смысл,    разом
приложимый ко многим другим судьбам исходным,  а иногда и  совсем  несходным
ситуациям. Главное  в стихотворении, что  нас  захватывает,   это  страстная
напряженность чувства,  его ураганность,  а  также  и  та  беспрекословность
решений, которая вырисовывает перед нашими глазами  личность  незаурядную  и
сильную.
       О том же и почти так же говорит и другое стихотворение,  относящееся
 к тому же году, что и только что процитированное:
                  Пусть голоса органа снова грянут,
                  Как первая весенняя гроза;
                  Из-за плеча твоей невесты глянут
                  Мои полузакрытые глаза.
          Прощай, прощай,  будь счастлив, друг прекрасный,
          Верну тебе твой радостный обет,
          Но берегись твоей подруге страстной
          Поведет мой неповторимый бред, -
          Затем,  что он пронижет жгучим ядом
          Ваш благостный,  ваш радостный союз...
          А я иду владеть чудесным садом,
          Где шелест трав и восклицанья муз.
       А. Блок   в  своих  "Записных  книжках"  приводит  высказывание  Дж.
Рескина,  которое  отчасти  проливает  свет  на   эту   особенность   лирики
Ахматовой.  "Благотворное  действие  искусства,  -  писал  Дж.   Рескин,   -
обусловлено  (также,  кроме  дидактичности)  его   особым   даром   сокрытия
неведомой  истины,   до  которой  вы  доберетесь  только  путем  терпеливого
откапывания;  истина эта запрятана и заперта нарочно для того,  чтобы вы  не
могли достать  ее,  пока   не  скуете,  предварительно,  подходящий  ключ  в
своем горниле".
       Ахматова не боится быть откровенной в своих  интимных  признаниях  и
мольбах,  так как уверена,  что ее поймут лишь  те,   кто  обладает  тем  же
шифром  любви.   Поэтому  она  не  считает  нужным  что-либо  объяснять    и
дополнительно описывать.  Форма  случайно  и   мгновенно  вырвавшейся  речи,
которую может подслушать каждый проходящий мимо или стоящий  поблизости,  но
не каждый может понять, позволяет ей быть лапидарной,  нераспространенной  и
многозначительной.
       Эта особенность, как видим, полностью сохраняется и в лирике 20-30-х
годов.  Сохраняется  и  предельная  концентрированность  содержания   самого
эпизода,  лежащего в основе  стихотворения.  У  Ахматовой  никогда  не  было
вялых,  аморфных или описательных любовных стихов.   Они  всегда  драматичны
и  предельно  напряженны,   смятенны.   У  нее  редкие  стихи,   описы
12345След.
скачать работу

Анна Ахматова

 

Отправка СМС бесплатно

На правах рекламы


ZERO.kz
 
Модератор сайта RESURS.KZ