Детская тема в творчестве Достоевского и Шолохова
Другие рефераты
Влияние Достоевского на русскую и мировую культуру так велико и имеет
столь разнообразные формы, что его, в сущности невозможно предсказать и
предвидеть. Всякий раз оно появляется в новом для себя или для литературы
обличье и именно там, где его меньше всего ожидают.
Творчество двух соотечественников – Достоевского и Шолохова
практически не сопоставлялось и не соотносилось. Самое развернутое и,
пожалуй, самое ценное суждение на тему «Достоевский и Шолохов» принадлежит
не критику, а писателю – выдающемуся литовскому прозаику Й.К. Авижюсу.
Однако в интересных наблюдениях современного художника главный упор сделан
не на то, что роднит Шолохова с Достоевским, а на то, что их отличает. В
нашей же работе основное внимание будет обращено на то, что сближает
создателей «Братьев Карамазовых» и «Тихого Дона».
Цель нашей работы – установить несколько новых параллелей между
художественными мирами Достоевского и Шолохова, между двумя
различными творческими индивидуальностями, между различными типами
реалистического искусства.
Непримиримые противники индивидуалистических устремлений личности,
Достоевский и Шолохов являются великими гуманистами, проводниками добра и
справедливости. Именно человеколюбие, которое всегда защищается ими, не
позволяло этим мастерам слова смириться с живучим типом героя,
характеризующегося неимоверной силой желаний «подняться» над нормальным
существованием, над обыкновенным человеком и возомнившего себя вершителем
людских судеб, «которому более разрешено, чем другому». Писатели беспощадны
к своим «вседозволенцам»(Раскольников, Ставрогин, Кириллов, Иван Карамазов
у Достоевского, Листницкий, Митька Коршунов у Шолохова), пытающимся
оправдаться; они позволяют им высказаться сполна, самораскрытся и в
мыслях, и в поступках, часто безрассудных и оскверняющих человеческую
природу, чтобы затем дать этим новоявленным наполеонам настоящий бой.
Гуманизм художников окрашивает собой все их мировоззрение, он
всепроникающ и не знает компромиссов. Характер гуманизма Достоевского
существенно отличается от характера гуманизма Шолохова, и это естественно,
ведь меняется историческая действительность, на смену одному творческому
методу приходит другой, совершается прогресс в литературе, главным
показателем которого является обогащение гуманистического потенциала
искусства. В отношении к человеку у Шолохова и Достоевского много общего,
что может служить надежным основанием для сравнения и сближения разных
типов гуманизма. В области морально-гуманистических ценностей действует не
столько закон отрицания, сколько закон постепенного накопления,
непрерывного совершенствования; не случайно поэтому человечество
располагает таким большим количеством духовных сокровищ вековой давности,
не случайно поэтому нравственные нормы не отличаются особой динамичностью,
они весьма консервативны. То, что было злым, бесчеловечным вчера, крайне
редко становится гуманным, добрым сегодня и наверняка не будет таким
завтра.
Есть много путей исследования проблемы, связанной с характером
гуманизма того или иного писателя, ибо гуманистический пафос творчества
имеет очень различные формы проявления, пронизывает собой все
мировосприятие автора. Применительно к Достоевскому и Шолохову самым
подходящим способом , позволяющим наиболее рельефно, осязаемо показать
специфику гуманистической концепции, по всей вероятности, будет тот,
который предполагает анализ «детской темы» в их произведениях.
Образы детей сделались неотъемлемой, чуть ли не обязательной частью
художественного мира обоих «взрослых» писателей, которые, пожалуй, чаще
других русских классиков обращаются к маленьким представителям рода
человеческого. Для Достоевского и Шолохова бесспорен, если так можно
выразиться, приоритет ребенка во всем, несомненна его абсолютная ценность.
При изображении детей - а эти прозаики очень любят изображать их, не жалеют
ни самых ярких и запоминающихся красок, ни высоких, сокровенных слов – они
не боятся прослыть сентиментальными, не стесняются слез, необычных приливов
нежности, тепла, света и даже не пренебрегают мелодраматическими
элементами.
Почему детям, которым, впрочем, всегда везло в отечественном
искусстве, отводится так много места в книгах Достоевского и Шолохова?
Почему они появляются едва ли не в самых горячих точках сюжетного развития?
Чем можно объяснить, к примеру, тот факт, что шолоховские «Донские
рассказы», в центре которых стоит проблема революционного гуманизма,
буквально переполнены образами детей? Зачем Достоевский заставляет, скажем,
Дмитрия Карамазова «мигом заснуть» и увидеть «хороший сон», от которого у
героя радостью озарилось лицо и сделалось «новым». Вряд ли все это может
быть объявлено игрой случая и отнесено к разряду чисто внешних совпадений.
В художественном мире романистов ребенок наделен исключительными
полномочиями: он словно выступает в роли универсального и неподкупного
судьи, является эпицентром вселенной, беззащитной и потому легко ранимой
совестью человечества, служит как бы лакмусовой бумажкой для безошибочной
проверки, что есть добро и что есть зло, где живет правда и где таится
ложь, для надежного определения состояния здоровья общества, для
установления правильного диагноза, если последнее больно или если в нем что-
то не совсем ладно. Достоевский и Шолохов убеждены, что по тому, как
чувствуют себя дети – завтрашний день человечества, можно с полным правом
судить о степени справедливости существующего миропорядка. Судьбы всех
основных взрослых героев этих писателей неразрывно связаны с судьбами
молодых побегов на древе человечества. Обилие детских образов, разноликих,
неповторимых и незабываемых, придает книгам Достоевского и Шолохова особый
колорит, особую атмосферу: на их обжигающих страницах много щемящей тоски и
грусти, много пронзительного света, прорывающегося сквозь плотину резких
конфликтов, страданий и страстей людских, много обнадеживающего тепла и
нежности, много веры в лучшее будущее. Решение проблемы гуманизма, всякий
раз остро встающей на стыке эпох, испытание всего и вся на человечность для
этих писателей неразрывно связаны с изображением детворы, подростков и
кажутся почти немыслимы без прямого и честного ответа на вопрос, каково в
данный исторический момент тем, кто только начинает жить, - плачут ли они
или веселятся, уютно ли им или холодно и одиноко, заботятся ли о них или
позабыли совсем, успели ли они полюбить жизнь или уже никогда не полюбят
ее, является ли по отношению к ним окружающее общество матерью или мачехой?
Своей испепеляющей любовью к детям Достоевский и Шолохов выделяются среди
всех мастеров прошлого и настоящего; сердце маленького человека, взывающего
о помощи, жаждущего добра, красоты, справедливости, страдающего от
несовершенства мира и зовущего всем видом, существом своим к отмщенью, к
искоренению зла и насилия, не дает им успокоиться ни на минуту. Слезы
ребенка требуют возмездия, с этим, кажется, не спорил и Достоевский,
который, как известно, нередко призывал к смирению.
Гуманизм Достоевского, который определяют то как христианский, то как
абстрактный, то как общечеловеческий, можно назвать – условно, конечно, -
гуманизмом надрыва, крайним гуманизмом. Художник 19 века ставил этот
всегда волновавший его вопрос, так сказать, ребром, что особенно явственно
проступило в последнем, быть может самом великом, создании писателя – в
«Братьях Карамазовых».
Иван Карамазов в откровенном разговоре с братом Алексеем произносит
слова, являющиеся как бы проекцией взглядов самого автора. Видимо, не
случайно Достоевский вложил целый трактат о детях в уста героя, который
незадолго до этого рассуждал о вседозволенности. Остановимся поподробнее на
этой краткой и жгучей исповеди Ивана, так как каждый элемент ее
заслуживает тщательного анализа, высвечивает все основные грани гуманизма
Достоевского.
Как будто невзначай в главе «Бунт» Иван Федорович заводит речь о
детях, которые, по его мнению, «пока еще ни в чем не виновны». Выясняется,
что «вседозволенец» на протяжении продолжительного времени собирает
материал о детках, и не только русских, что он по-своему идеализирует
маленьких крошек: «… деток можно любить даже и вблизи, даже и грязных, даже
дурных лицом». «Подивись на меня, Алеша, я тоже ужасно люблю деточек, -
говорит Иван, добавляя при этом: - И заметь себе, жестокие люди, страстные,
плотоядные, карамазовцы, иногда очень любят детей. Дети, пока дети, до
семи лет, например, страшно отстоят от людей: совсем будто другое существо
и с другой природой». Отнюдь не горячее сердце Ивана Федоровича разрывается
от слез ребенка, причем этот герой Достоевского думает сразу обо всех
бедствующих детях земли. С гневом и отчаянием он напоминает, например,
Алеше о злодеянии и изуверстве турок в порабощенной Болгарии: «эти турки,
между прочим, с сладострастием мучили детей, начиная с вырезания их
кинжалом из сердца матери до бросания вверх грудных младенцев и
подхватывания их на штык в глазах матерей. На глазах –
| |  скачать работу |
Другие рефераты
| 
