Дон Кихот
являла собою его длинная, вытянутая, костлявая, жёлтая фигура,
стиснутая узким платьем, неуклюжая и, главное, отнюдь не проворная» и
т.д.), абсурдными и порой совершенно нелепыми речами, а также тощим
Росинантом, который не в состоянии даже скакать галопом («…и хотя у ней
[клячи] было больше болезней, чем куарто в реале, и больше недостатков, чем
у лошади Гонеллы, которая tantum pellis et ossa fuit…»).
Дон Кихот изначально - предмет зрелища. Уже само появление героя среди
других людей превращается в спектакль, театральное действо. Всё, что он
говорит и делает, приобретает оттенок театральности. Поэтому окружающие
автоматически становятся зрителями, наблюдающими за игрой - особенно во
второй части, где Дон Кихот и Санчо Панса предстают как персонажи романа.
Яркой иллюстрацией этому может послужить эпизод из LXII главы второй книги,
когда дон Антонио уговаривает Дон Кихота проехаться по улицам Барселоны и
незаметно прикрепляет ему сзади на плащ «пергамент, на котором крупными
буквами было написано: “Се - Дон Кихот Ламанчский”». Дон Кихот словно
помимо своей воли выходит на театральные подмостки; для уличных зевак он
актёр, паяц, нацепивший на себя смешную до нелепости личину. Люди
воспринимают его как бутафорскую маску, за которой скрывается безумие, как
роль, связанную с ложью, фальшью, неподлинностью - необходимо только
«вылечить» этого сумасшедшего, сделать его прежним, «настоящим» Алонсо
Киханой. Между тем, Дон Кихот гораздо более настоящий, чем те, кого
забавляют его нелепый вид и поведение.
Но не только Дон Кихот принимает участие в огромной, всеохватной
театральной игре. Другие персонажи также разыгрывают перед ним спектакль,
превращая жизнь в театр. Хозяин постоялого двора, священник Педро Перес,
цирюльник мастер Николас и прекрасная Доротея, Карденио, Люсинда, дон
Фернандо, бакалавр Самсон Карраско, а затем герцог, герцогиня, дон Антонио
- все эти герои берут на себя роль «режиссёров», творцов сценического
вымысла. Они организуют своего рода театральные представления, в которых
главная роль неизменно отводится Дон Кихоту. Для них он лишь забавный
актёр, даже не подозревающий о том, что он выставлен на подмостки и на него
наставлены огни рампы. В их глазах он безумец, поменявший местами сцену и
жизнь. Сначала «режиссёры» разыгрывают спектакль, чтобы вернуть
сумасшедшего идальго в его родную деревню, но потом - главным образом, в
замке герцога и герцогини, а также во время непродолжительного
губернаторства Санчо - театр буквально поглощает всё действие, замещает
саму реальность, словно заслоняет её собой, принимая невиданный размах и
вовлекая всё новых действующих лиц. Мистификация разрастается и занимает
практически всю вторую книгу. В подавляющем большинстве ситуаций она
затевается исключительно ради развлечения, и «режиссёры» наблюдают за
безумным странствующим рыцарем и его чудаком-оруженосцем, как за странными
диковинными существами.
Этот театр в корне меняет характер развития действия уже к концу
первого тома. «Режиссёры» переносят универсум сознания Дон Кихота в
реальную действительность. Воображение опускается до уровня мира вещей,
идеальное, казалось бы, материализуется, становится зримым и ощутимым.
Сначала Дон Кихот жил в мире, как в романе; теперь же этот роман из
измерения его фантазии переходит вовне и становится явью, которую к тому же
подтверждают другие люди.
Так, герои создают вокруг Дон Кихота атмосферу сценического действия.
Игра ведётся по всем правилам: тут есть и пышные декорации, призванные
обеспечить правдоподобность происходящего, и искусные актёры, сумевшие
ловко обвести вокруг пальца «цвет странствующего рыцарства»; кроме того,
спектакль насыщен эффектными, рассчитанными на публику. Персонажи в этой
игре намеренно предстают перед Дон Кихотом в ролях, отличных от их реальных
жизненных положений. Поэтому и они становятся актёрами, играющими ту или
иную роль. Но эта роль так и остаётся для них не более чем ролью, они
снимают раскрашенные маски и грим с такой же лёгкостью, с какой их надели.
Весь роман сориентирован на театральное представление. Первая
театральная ситуация возникает в III главе первого тома, когда Дон Кихот
обращается к хозяину постоялого двора с просьбой посвятить его в рыцари.
Точнее, театральная ситуация зарождается в тот момент, как только «владелец
замка» и все в нём присутствующие начинают подыгрывать безумному идальго и
будто бы принимают его всерьёз (на деле же они готовы «лопнуть со смеху»).
Они решают перенестись в пространство воображения Дон Кихота, входят в мир
его иллюзий и теперь находятся в одной с ним координатной плоскости, в
одной системе отсчёта. Тем самым люди, действующие в пределах этой
театральной ситуации, соглашаются перейти из плана реальности в план
вымысла. Сознательно подыгрывая нашему герою, они включаются в сценическую
игру, некий импровизированный спектакль, закрученный вокруг фигуры Дон
Кихота.
Театральный характер носят многочисленные попытки священника и мастера
Николаса «спасти» Дон Кихота и вернуть его под крышу родного дома, где, как
они полагают, он избавится от своих рыцарских наваждений. Они устраивают
костюмированный спектакль, главным режиссёром которого выступает священник.
Здесь театральность рождается не только из подыгрывания и перехода других
персонажей в реальность Дон Кихота, но и в значительной степени из ряженья,
маскарада, переодевания. Смена костюма отбрасывает прежний облик
священника, цирюльника и Доротеи - они начинают играть роль и хотят
казаться вовсе не теми, кем являются на самом деле. «Наконец, хозяйка
нарядила священника так, что лучше и невозможно: надела на него суконную
юбку с нашитыми на ней полосами из чёрного бархата шириною в ладонь, с
набивными прорезами, и корсаж из зелёного бархата, украшенный кантиками из
белого атласа (такие юбки и корсажи носили, вероятно, во времена короля
Вамбы). Священник не пожелал женского головного убора: он надел свой
полотняный стёганый колпак, в котором обычно спал ночью, и повязал себе лоб
полосой чёрной тафты, а из другой полосы сделал нечто вроде маски, которая
отлично прикрывала его лицо и бороду. Поверх всего он нахлобучил шляпу,
таких размеров, что она могла служить ему зонтом, и, запахнувшись в плащ,
по-дамски уселся на мула, а на другого мула сел цирюльник с бородой,
которая доходила ему до пояса и была цвета не то белого, не то рыжего, ибо,
как мы уже сказали, она была сделана из грязного бычьего хвоста». Однако
вскоре «…священнику пришло на мысль, что он поступает дурно, разъезжая в
таком наряде, ибо не подобает духовной особе наряжаться женщиной», - и он
меняется костюмами и ролями с мастером Николасом.
Позже в одном из эпизодов в Сьерра-Морене возникнет комическая
ситуация: когда цирюльник попытается усесться верхом на муле, у него
отвалится эта самая борода из бычьего хвоста. «Заметив это, он не придумал
ничего лучшего, как закрыть лицо обеими руками и закричать, что у него
выбиты все зубы. Дон Кихот, увидев, что пучок бороды без челюстей и без
крови валяется поодаль от упавшего оруженосца, сказал:
- Клянусь богом, вот великое чудо! Мул у него сорвал и отделил бороду,
словно ножом срезал!».
Далее священник хватает мнимую бороду и бросается на помощь лежащему на
земле стонущему цирюльнику. Прикрепляя злополучную бороду, священник якобы
бормочет некое «заклинание для приращивания бород», «исцелившее» мастера
Николаса. «Дон Кихот был чрезвычайно удивлён и попросил священника при
случае сообщить ему это заклинание, в уверенности, что действие его
простирается не только на приращивание бород…», - что священник ему с
радостью и пообещал.
Похожий характер носит эпизод уже из второй части, когда Дон Кихот
вдруг замечает, что тот, кто называет себя Рыцарем Зеркал, удивительно
похож на Самсона Карраско, а его оруженосец - на соседа и кума Санчо Томе
Сесьяля. Но хитроумный идальго, как ни в чём не бывало, восклицает: «Беги
сюда, Санчо, взгляни на него, и ты не поверишь своим глазам! Скорей, сынок,
посмотри, что может сделать магия, и как могущественны колдуны и
волшебники!».
В сущности, в «Дон Кихоте» подобных ситуаций огромное количество. Тем
не менее, реальность, вопреки всем стараниям и уловкам режиссёров-
мистификаторов, вопреки маскараду и носящим откровенно театральный характер
переодеваниям, всё равно вторгается в игру. Фальшь рассыпается, будто
карточный домик. За ширмами и театральными декорациями всегда оказывается
жизнь, и та искусственная и в высшей степени лживая оболочка, созданная
священником, бакалавром Карраско и другими персонажами, прорывается. Но для
Дон Кихота нет разделения на игру и не-игру, роман и действительность,
субъективное и объективное, жизнь и сцену. Пространство, в котором он
живёт, не содержит и не предполагает возможности существования некоей иной
реальности помимо той, которая населена великанами, злыми колдунами и
волшебниками, прекрасными девицами, каждая из которых самая красивая на
свете, и благородными странствующими рыцарями, силой своей руки и меча
завоёвывающими целые острова и
| |  скачать работу |
Дон Кихот |
