Феминизм
льного различия", базирующимися на "радикальной теории пола" (а не
гендера). Для теоретиков сексуального различия дихотомия пол/гендер не
имеет большого смысла: они критикуют понятие гендера за предпосылку
социального конструктивизма, трактующую субъекта в качестве "данного", в то
время как они рассматривают субъективность через параметры производящейся
вновь и вновь сексуальности в ситуации расщепления сознания и языка. Задача
феминистского анализа, по мнению теоретиков сексуального различия, и
заключается в том, чтобы маркировать конститутивную асимметрию полов
посредством языка и бессознательного: политики субъективной сексуальной
трансформации в таком случае выступают приоритетными по сравнению с
телеологическими политиками гендерного конструктивизма.
Кроме того, теоретики сексуального различия настаивают на
неприсваиваемом характере феминного в традиционном конструктивистском
дискурсе: ведь стратегией женской субъективности в культуре является не
"прямая" репрезентация, а лишь миметическая симуляция феминного, по
выражению Люс Иригарэй.
Более того, по словам Гайатри Спивак, феминное как дискурсивная
продукция культуры производится и уничтожается одновременно, не укладываясь
в рамки гендерного конструктивизма. Отсюда возникновение политики
сопротивления репрезентации и гендерному конструктивизму в современной
феминистской теории, так как признается, что сама структура репрезентации в
нашей культуре построена на "вычеркивании" женского и, следовательно, не
способна выразить этот феномен реальности. Женское в концепциях теоретиков
сексуального различия получает, скорее, статус границы как предела
репрезентативности, а не социального гендерного конструкта.
В эссе "Мыслить пол: Заметки о радикальной теории сексуальности" (1984)
Гейл Рубин, одна из культовых фигур современного феминизма, предложила
концептуализировать "пол" и "гендер" как две различных сферы анализа. Она
критикует редукционистский подход в феминизме, при котором сексуальность и
ее разновидности атрибутируются гендеру, а сексуальные отношения сводятся к
гендерной позиции, или, напротив, гендер понимается как каузальный эффект
действия режимов сексуальности. В противоположность данной методологической
установке классического феминизма, Рубин считает, что должны существовать
нередуктивные и некаузальные отношения между полом и гендером. Главный
тезис Рубин состоит в том, что она отказывается сексуальность и
характеристики пола сводить к сексуальному акту и к функции отношений между
мужчиной и женщиной — то есть к копуле или копулярным отношениям, отказывая
при этом в правоте известному тезису Кэтрин МакКиннон, что "сексуальность
организует общество только через два пола: женщин и мужчин". Рубин
критикует МакКиннон за структурно статическое понимание гендера и
приписывание этой частной позиции "фальшивого культурного обобщения о
виктимизированной позиции женщины в культуре".
Рубин считает, что феминистская критика гендерной иерархии должна быть
преобразована в "радикальную теорию пола", внутри которой должна быть
развита автономная теория сексуальности и утверждена ее политическая
специфичность. В новое понятие сексуальности должны входить все категории
сексуальных миноритарных групп, которые нарушают традиционные границы
гендера и гендерных дихотомий: queer, садомазохизм, трансвестизм,
межпоколенческое партнерство, проституция и т.п. Другими словами, концепция
сексуальности и пола Гейл Рубин призывает обратить политическое внимание на
сексуальные миноритарные группы, которые не всегда состоят из женщин, не
вписываются в традиционные гендерные дихотомии и которые сконструированы и
регулируемы государством путем патологизации. Рубин доказывает, что успех
феминистского антипорнографического дискурса в масс-медиа, базирующегося на
идентификации феминизма с теорией гендерного конструктивизма МакКиннон, в
конечном счете обеспечен государственной властью и ее функцией регуляции
сексуальности и половых отношений: ведь не случайно, по мнению Гейл Рубин,
дискурс гендерного конструктивизма нашел себе мощного союзника в лице
государства, став выразителем официальной государственной политики.
Противоречия между гендерными и феминистскими исследованиями. В
современной феминистской теории существуют различные причины для различения
между "феминистскими" и "гендерными" исследованиями. По словам Рози
Брайдотти, основной критике понятия гендера и гендерных исследований
подвергаются со стороны европейских теоретиков сексуального различия,
постколониальных и цветных феминистских теоретиков. Данное противоречие
было артикулировано в 80-е годы как противоречие между англо-американскими
"теоретиками гендера" и европейскими "теоретиками сексуального различия".
Рози Брайдотти утверждает, что понятие "гендера" сегодня является одной из
основных кризисных точек феминистской теории из-за своей теоретической
неадекватности и политической аморфности: оно, цитирует Брайдотти Лиану
Борги, подобно "гибкой форме для печенья", принимает любую форму в
зависимости от вашего желания. Брайдотти приводит пример Германии, в
которой феминистская волна 70-х годов не выдержала этапа академической
институциализации прежде всего потому, что локальные немецкие феминистские
традиции и практики оказались более радикальными, чем пришедшее из
американского феминистского дискурса понятие "гендера", оказавшееся
искусственной и компромиссной формой для обозначения локальных феминистских
практик.
Основное отличие гендерных исследований от феминистских в формулировке
Брайдотти заключается в том, что гендерные исследования базируются на
признании факта симметричного конструирования женского и мужского в
культуре, в то время как феминистские исследования исходят из признания
факта мужской доминации в культуре и социальных науках. Так называемое
"равное", или симметричное конструирование гендера Брайдотти считает
завуалированной формой социального неравенства, призывая осуществлять
феминистский анализ современности: только такой анализ, по мнению
Брайдотти, действительно способен артикулировать женскую субъективность.
Противоречие между черными, цветными и белыми феминистками. В чем,
например, проявилось влияние практики и теории черных феминисток 80–90-х
годов на общефеминистский дискурс? В том, что они поставили под вопрос
исключительное фокусирование североамериканского феминизма на понятии
гендера: черные феминистки считают, что в основаниях понятия гендера на
самом деле лежат понятия "расы" и "класса". По их мнению, понятие
"патриархат", используемое "второй волной" феминизма и понимаемое в первую
очередь как "мужская доминация", носит этноцентристский характер, так как,
например, черные мужчины вовсе не обладают той же степенью и теми же
формами власти, что и белые мужчины, а белые женщины могут дискриминировать
черных. В результате понятия "патриархат" или "подавление" не могут в
одинаковой степени быть применимыми к белым и к черным женщинам,
подвергающимся различным практикам подавления (в частности, белые женщины
не знают такой формы подавления, как расизм). Поэтому черные феминистки
считают, что этноцентристские концепции власти и подавления женщин,
которыми оперирует "вторая волна" феминизма, в принципе не могут
дискурсивно отразить живой опыт переживания расизма и дискриминации черных
женщин. Более того, дискурс "второй волны" феминизма, по их мнению, не
учитывает, что существуют не только разные формы подавления женщин в
культуре, но и разные формы женского сопротивления, или что гендерное
неравенство как этническое неравенство может существовать не только в
отношениях женщин и мужчин, но и в отношениях, например, белых и черных
женщин и что черные женщины испытывают расизм и — в противовес теориям
радикального феминизма 70-х годов — не только со стороны белых мужчин, но и
со стороны белых женщин. С этой точки зрения черные женщины зачастую
отвергают саму парадигму феминизма и предлагают собственные варианты
женских идентификационных политик, базирующиеся на постмодернистском методе
"различения".
Противоречия между феминизмом и постколониализмом. Реальность
постколониализма в противоположность романтическим колониальным проектам
обнаружила сложность и противоречивость стратегий культурных идентификаций,
функционирующих в дискурсе под знаками "единого народа" или "единой нации".
Поэтому теоретики постколониализма настаивают на критерии "временного
измерения" в описании национальных политических общностей, призванного
заменить метод историцизма. Такой методологический подход обеспечивает
перспективу дизъюнктивных форм репрезентации постколониальных культур и
субъектов — в том числе, женской субъективности. Например, Фредрик
Джеймисон настаивает на понятии "ситуационного сознания", или "национальной
аллегории" при характеристике постколониальной национальной культуры,
подчеркивая что индивидуальное сознание или опыт постколониальной
субъекти
| |  скачать работу |
Феминизм |
