Философские проблемы фантастики
огонь адский. Традиционные элементы загадочного
оборачиваются в повести символами: сон-предостережение, мотив утраты пути и
дорожной путаницы, отражающий противоречивость чувств и намерений самого
героя, смешение в жизни законного и незаконного, дозволенного и
недозволенного; подчёркивание в облике спутника-дьявола печати разврата.
В сущности, молодой офицер спасается потому, что осознал власть
потусторонней силы над земным. Аполлон Григорьев в одной из своих статей
заметил о «Страшном гадании»: «Замечательно, что Марлинский, этот огромный
талант допотопной формации, оканчивает свою повесть «Страшное гадание»
мыслию – что призрачный мир, если только он глубоко воспринят душой,
оставляет в ней такой же след, как и мир действительный»[1].
Впрочем, само предостережение – уже результат взаимовлияния двух
миров, вмешательства высших сил, на сей раз благотворного.
Таинственному внушению подчиняется и молодой художник Лугин,
переселяющийся на другую квартиру под влиянием голоса, настойчиво
диктующего адрес. Портрет старика, висящий в меблированной квартире,
повергает героя в состояние грусти и лени. Самое же странное, что Лугин
почти не удивился тому, что изображение начало оживать по ночам, и даже
согласился играть с ним в карты, несмотря на внушающий художнику
непреодолимый ужас залог старика. И всё это ради короткого явления:
«склонясь над его плечом, сияла женская головка; её уста умоляли, в её
глазах была тоска невыразимая… она отделялась на тёмных стенах комнаты, как
утренняя звезда на туманном востоке».
Лермонтов не успел закончить свой набросок, и мы так и не знаем, что
же дальше случилось с Лугиным и увиденною им красавицей. Впрочем,
вмешательство сверхъестественных сил не сулит герою ничего хорошего.
Прочитав «Штосс» в 1845 году, Белинский счёл нужным отозваться об
этой публикации: «Несмотря на то, что его содержание фантастическое,
читателя невольно поражает мастерство рассказа и могучий колорит, разлитый
широкою кистью по недоконченной картине. С неприятным чувством доходишь до
конца этого отрывка, в котором повесть не доведена и до половины, и
становится тяжело уверить себя, что конца её никогда не прочтёшь…»[2]
Однако замысел Лермонтова не пропал. Он послужил исходным материалом,
например, для «Хозяйки» Достоевского.
Любопытная деталь: во всех подобных произведениях герой, столкнувшись
с враждебным потусторонним миром, внезапно обнаруживает, что привычные
земные связи нарушены, ощущает себя одиноким. Это одиночество трактуется
как прямое следствие вмешательства сверхъестественного. Так, Антиох в
повести Н. Полевого «Блаженство безумия» воспринимает мир как пустынь. Не
как пустыню, а как пустынь, место уединения и размышления. Отчуждение от
земного приводит Антиоха в уныние, несмотря на то, что он никогда не
отличался общительностью, любил уединение. Пусть его взгляд стал острее,
проницательнее, но это уже не доставляет радости. Слишком несовершенными
кажутся люди и сам мир. Совершенство же возможно только в другой жизни. «К
сожалению, глаза людей заволакивает тёмная вода… Тяжело тому, кто бродит
один бодрствующий и слышит только храпение сонных. Пустыня жизни ужасна –
страшнее пустынь земли! Как грустно смотреть, если видишь и понимаешь, чем
могли б быть люди и что они теперь?» – вот исповедь Антиоха, которого
больше тяготит непонимание. Он жаждет поделиться с людьми истиной, внезапно
открывшейся ему как далёкое воспоминание о настоящей жизни, в которой душа
обретает покой и полноту. Но окружающие, не исключая даже ближайшего друга
Леонида, склонны приписывать эти «воспоминания» не прозрению, а нервному
расстройству.
Фантастическая версия событий, которой придерживается Антиох,
практически вытесняется из повести реальной. Прямого вмешательства
потусторонних сил в жизнь героев мы не наблюдаем.
Встреча Антиоха и Адельгейды, взаимная любовь, «узнавание» родной
души друг в друге происходят на наших глазах, в них, казалось бы, нет
ничего таинственного. Но чем сильнее герои повести уверены в безумии
Антиоха, тем более загадочной кажется читателю болезнь и смерть Адельгейды.
Впечатление необычного создаётся с помощью полунамёков, штрихов,
недоговорённости. Рассказчик, кажется, и верит Антиоху, но до какого-то
предела. «Антиох открыл мне новый мир, фантастический, прекрасный,
великолепный – мир, в котором душа моя тонула, наслаждаясь забвением… Душа
Антиоха была для меня этим новым волшебным миром».
И вдруг – вторгается нечто неведомое, что почувствовать может только
Антиох, увлечённый идеями преджизни, переселения душ. Эта неведомая
фантастическая сила – любовь. Она управляет всеми дальнейшими событиями в
повести, придаёт трагический оттенок мечте Антиоха, обрекая его на гибель.
Не потому, что в этой любви есть что-то злое и недостойное. Но человек,
выделившийся из общей массы, соприкоснувшийся с частицей иного, высшего
мира,– в своём, реальном, уже обречён. Ему не найти не только счастья, но
даже покоя. Любовь к Адельгейде – певице и артистке – внушает обществу
только подозрение. И одно это делает жизнь влюблённых на земле невозможной.
Та же романтическая ситуация, когда юноша-аристократ влюбляется в
прелестную дочь плебея, возвысившегося своим искусством до сомнительной
чести увеселять господ, использована в повести А. Погорельского «Пагубные
последствия необузданного воображения». Но подход у авторов разный. Если
Адельгейда Полевого – обыкновенная девушка, то Аделина – кукла, сделанная
искусным механиком и чревовещателем Вентурино.
Мотив кукольности, искусственности, автоматизма позволяет точно
установить источник сюжета, выбранного А. Погорельским. Это повесть Гофмана
«Песочный человек». Погорельский повторяет (причём намеренно) сюжетные ходы
немецкого писателя, изменяя не только характеры героев, но и всю манеру
повествования. Если у Гофмана доминирует чудесное, то Погорельский
невероятное превращает в повседневность.
Социальная оказывается сильной в повести В. Одоевского «Косморама».
Успех графа Б., которому помогают адские силы,– доказательство
несправедливости социального устройства. Любопытна расстановка характеров в
системе двух «зеркальных» миров-аналогов. Каждый человек имеет своего
двойника в ином мире, «окном» в который стала детская игрушка – косморама.
Но двойничество не означает идентичности: в «звёздном мире» недалёкий
доктор Бин – умён, простодушная Софья – демонична. И только граф Б. всюду
одинаков. Это негодяй, истязающий жену и детей.
Странно соотносятся у Одоевского миры-аналоги. Как правило, земной
человек не подозревает о существовании иной сферы. Знания и власть
двойников гораздо глубже и сильнее. Исключение составляет только Владимир
Петрович, которому на земле открывается неведомая сущность мироздания.
Посвящённый в тайну, он может видеть «обе стороны», уловить связь событий,
на первый взгляд далёких друг от друга. Но это проникновение абсолютно не
зависит от его воли и желания.
Сложная иерархия земного и звёздного бытия (причём звёздное, кажется,
ещё не самое высшее) дана писателем на выпуклом и достоверном фоне
повседневности. Фантастическое пронизывает всё действие повести, кажется
порою невероятным, почти мистическим.
Действительно, сверхъестественных событий в повести хватит с избытком.
Герой наблюдает в чудесное окошко косморамы знакомых и незнакомых людей,
постигает тайные пружины их поступков, приобретает способность в звёздном
мире казнить и преследовать несчастных. Невинная «земная» девушка Софья,
хитрая и расчётливая в «звёздном мире», спасает героя от гибели ценой жизни
опять-таки своего земного двойника.
Мертвец (граф Б.) с помощью адских козней возвращается к жизни и мстит
своим обидчикам. Словом, везде и всюду следы вмешательства потусторонних
сил. Кажется, нет на земле ничего и никого, не связанного с зазеркальем, не
испытавшего (даже не сознавая этого) влияния и давления
сверхъестественного.
И это так же странно, как сочетание предопределённости и свободы в
поведении героя. Условия «игры», то есть жизни, заданы заранее,
приблизительно известна реакция, то есть поведение человека в данной
ситуации. Но возможны неожиданности. Скажем, вмешательство доктора Бина,
посвятившего Владимира Петровича в тайну, «воскресение» графа Б., смерть
Софьи. Всего этого был бы достаточно, чтобы смутить, заставить отказаться и
от любви, и от чудесного дара. Однако герой Одоевского с завидным упорством
добивается своего. Он не просто орудие в руках судьбы, поскольку в
«звёздном мире», по собственному признанию,– «действователь». Впрочем, и в
реальной жизни он ведёт себя очень активно, отличаясь этим от героев
предшествовавших фантастических произведений, с покорностью принимавших
свою судьбу и даже самую гибель.
Проблематика Одоевского выводит повесть за рамки противоборства
реального и фантастического. Сверхъестественное остаётся непостижимым, но
из области ми
| |  скачать работу |
Философские проблемы фантастики |
