Философские проблемы фантастики
стики Одоевский переносит его в область физически
закономерного, хотя и непонятного. Основа синтеза реального и
фантастического – человек гармоничный и чистый. Вот почему Софья завещает
герою: «Чистое сердце – высшее благо; ищи его».
Отчаяние не сводит Владимира Петровича с ума. Потрясённый и гибелью
Элизы – своей возлюбленной, и самопожертвованием отвергнутой кузины, сам он
всё же остаётся жив. Но, очевидно, ему легче было бы умереть…
Фантастическое нередко лишь форма выявления социальной трагедии, самой
сущности века. Гибнет студент Вальтер Эйзенберг в одноимённой повести К.
Аксакова – героя преследует злая сила, которая неизбежно становится частью
его самого. Разоряется и теряет царство Нурредин в новелле И. Киреевского
«Опал». И он также слишком поздно постигает простую истину: и зло, и добро,
и реальность, и мистика – внутри нас.
Завершают традицию психологической и философской фантастики XIX века
повести И. Тургенева и А. П. Чехова. На первый взгляд, источником
фантастического могущества по-прежнему остаются силы внешние. У Тургенева –
Эллис, идеальное существо, которое показывает рассказчику то одну, то
другую сторону жизни, путешествуя не только в пространстве, но и во
времени.
Основной приём Тургенева в «Призраках» – контрасты. Психологические,
эмоциональные, социальные. Герой, созерцающий красоту природы, внезапно,
почти без всякого перехода оказывается в центре страстей и переживаний
человеческих, наблюдает за шествием Цезаря, видит бунт Стеньки Разина. Душа
художника внимает страданиям и горестям людским, осознаёт несправедливость
социального устройства, но не находит выхода.
Эллис настойчиво влечёт своего избранника в прошлое, показывает ему
сцены насилия и жестокости, которые он предпочитал (и предпочитает) не
замечать. Вспугнутой птицей удаляется он от тяжёлых впечатлений, Эллис даже
упрекает его в малодушии. Ведь художник не должен отворачиваться от боли и
несправедливости.
Но было бы слишком просто видеть в «Призраках» лишь аллегорию. Историк
М. М. Ковалевский находил в повести «всю субъективно понятую историю
человечества». Сам Тургенев ценил в «Призраках» ту же субъективность,
лирическое начало, то, что критик П. В. Анненков назвал «элегией»,
«историей художнической души». Действительно, в свою «фантазию» Тургенев
внёс слишком много личного, слишком много реальности, нарушая тем самым
соотношение объективного и субъективного, чудесного и материального.
Ф. М. Достоевский отмечал: «Призраки» похожи на музыку», «наполнены
тоской». Эта тоска вызвана как будто бы предчувствием. Превращение
затрагивает не только героя, но и его спутницу. Эллис гибнет, так как её
преследуют какие-то высшие силы. Как бы ни была фантастична фигура «на
бледном коне», в ней легко угадать апокалипсического всадника – Смерть,
«ничтожество», по выражению Тургенева. Не потому ли гибнет Эллис, что она
воплощает память? Если не считать несколько странной слабости да
переживаний, герой Тургенева после встречи с Эллис не изменился, он не
испытал никакого превращения, только способность летать покинула его
навсегда. Тургенев сохранил ещё внешнего носителя фантастики, даже
попытался придать ему черты традиционного существа – вампира, но поставил
под сомнение необходимость этого носителя.
Ещё более очевидна условность явления-призрака в повести А. П. Чехова
«Чёрный монах». Чёрный монах рассматривается и автором, и персонажами
повести, даже самим героем, как проявление болезни, галлюцинация. Однако
это видение номинально остаётся носителем фантастики, поскольку именно
встреча с ним кладёт начало всем происшествиям. Но первопричина
происходящего – любовь Андрея Коврина к Тане Песоцкой. С первой встречи
(после многолетней разлуки) он почувствовал увлечение. Вскоре (едва ли не
на следующий вечер) Коврин уже рассказал легенду о чёрном монахе – не то
быль, не то сказку, не то сон. Он даже не помнил, слышал ли он от кого-то
об этом монахе, или придумал эту историю. А вскоре и сам увидел чёрного
монаха. Воочию.
Душевная болезнь Андрея Васильевич описана Чеховым подробно и
профессионально достоверно. Но – так же, как в «Блаженстве безумия»,– чем
обстоятельнее нас убеждают в болезни героя, тем меньше мы в это верим.
Может быть, потому, что она связана с развитием таланта, с оригинальностью,
то есть с самой личностью Коврина. Таня говорит ему в первый вечер: «Я
помню, когда вы, бывало, приезжали к нам на каникулы или просто так, то в
доме становилось как-то свежее и светлее, точно с люстры или с мебели чехлы
снимали». Так возникает в повести мотив «футлярности», ограниченности.
Андрей Коврин в большей – по сравнению с другими – степени наделён свободой
и способностью преодолевать узкие рамки действительности. Потому он –
единственный, кто смог увидеть чёрного монаха и даже разговаривать с ним.
Но и сам Коврин несёт в себе элементы «футлярности». Его болезнь не в
галлюцинации и не в том даже, что Андрей Коврин считает себя избранным.
Чёрный монах – отражение внутренней идеи Андрея. Если Эллис раскрыла своему
возлюбленному новые впечатления, подарила радость полёта, но и вместе с тем
показала ему несчастья человечества в прошлом и в настоящем, то чёрный
монах излагает самые общие идеи, вероятно, те, что не раз уже приходили в
голову герою. Он замыкается на сознании своего совершенства и
исключительности. «Ты один из тех немногих, которые по справедливости
называются избранниками божиими. Ты служишь вечной правде»,– говорит Андрею
чёрный монах. Но в том-то и дело, что он ещё не служит. Нет у него той
идеи, которой бы можно было отдать свою жизнь. Инстинктивные стремления
безрезультатны: в чём заключается высшая правда, Коврину неведомо.
Что страшнее для личности? Мания величия или сознание своей
заурядности? Вот вопрос, который ставит перед читателем Чехов.
Иную модель мира предлагала фольклорная фантастика, опиравшаяся на
народные поверья, обычаи, традиции. Она также была весьма популярна,
особенно в 20–30-е годы XIX века. В таком «простонародном» духе писали,
например, О. Сомов, М. Загоскин. Основой для их рассказов становилось
таинственное происшествие, связанное с вмешательством нечистой силы. Сама
невероятность события как будто исключала возможность того, что оно
произошло в действительности. В то же время народное сознание воспринимало
их как реально существующие. В рассказе О. Сомова «Русалка» старуха мать
хочет вернуть к жизни, воскресить дочку, которая с горя утопилась и
превратилась в русалку. К кому же было обратиться бедной, как не к колдуну?
Да только ничего не помогло – русалка не смогла и не стала жить в доме по-
прежнему, как все…
Черти из рассказа М. Н. Загоскина «Нежданные гости», наведавшиеся к
помещику в день смерти его холопа,– род мороки, наваждения. Русалка и
оборотни О. Сомова и М. Загоскина – персонажи сказочные, но они намеренно
включены авторами в реальную обстановку. Более того: вмешательство
волшебных сил не вносит существенных перемен. Фольклорная фантастика
отличается от сказочной, пожалуй, большей детализацией, большим вниманием к
быту. Но и это обстоятельство не может быть решающим критерием (провести
чёткую границу между фантастикой и сказкой, вообще говоря, очень трудно).
Так история Иоланды, поведанная А. Ф. Вельтманом, очень далека от русской
действительности. Автор изображает средневековую Францию. Обстановка,
нарисованная писателем, схематична и вряд ли точно передаёт нравы и обычаи
средневекового человека. Но вот народные поверья и суеверья отражает точно.
Это и позволяет отнести «Иоланду» к типу фольклорной фантастики (конечно,
не бесспорно). Вельтман подробно и со знанием дела описывает искусство
церопластики, показывает, как Иоланда решила воспользоваться им для мести.
Она должна проткнуть восковую фигуру своей соперницы и затем пригласить
монаха, чтобы тот совершил обряд над «умирающей». Таков обычный порядок
колдовства. Но он неожиданно нарушился. Вымысел не в том, что можно убить
реального человека, убивая его подобие. Чудо заключается в другом: восковая
статуя вдруг перевоплотилась в реальную девушку, и бездыханное тело её в
доме убийцы выдало тайну преступления… На этом, однако, загадочность не
кончается: спустя некоторое время обнаруживается, что само убийство –
обман, и вот настоящая Санция с неподдельным удивлением и ужасом читает о
своём убийстве. Непонятна дальнейшая судьба Санции и её спутника. Автор
намекает, что они погибли. Так ли это? Тайна не только не прояснилась, но
ещё больше запуталась.
Неоднородность фольклорной фантастики, её тяготение к философской
подтверждает рассказ А. К. Толстого «Амена», действие которого
развёртывается в Риме времён первых христиан. Не то сама Венера, не то
посланница Сатаны – Амена заставила юношу-христианина Амвросия для спасения
его друга и невесты отречься от своей веры, забыть любовь. Но помощи он так
и не получил. Стоило отречься герою от э
| |  скачать работу |
Философские проблемы фантастики |
