Георг Зиммель
может отделить себя от объекта познания. Мы "встроены" в природу
как
живые существа, но в процессе познания способны отвлечься от наших
естественных
связей и потребностей, быть беспристрастными. В-четвертых, наше познающее
сознание - это одно, а познаваемый предмет - совсем другое.
Все эти условия отсутствуют в социологии. Во-первых, здесь нет никаких
ощущений, которые шли бы непосредственно от предмета - общества. Оно -
незримо,
неосязаемо. Само существование общества как особой реальности, подвергается
сомнению. Социологический "номинализм" выводит понятие "общества" как
целого из
суммы представлений отдельных людей, которые на основании своего опыта и в
соответствии со своими практическими задачами конструируют образ общества,
который потом "обобществляется". Во-вторых, не существует универсальных
априорных форм социального познания. В каждую конкретную эпоху люди исходят
из
непреложных для них представлений о правах, свободах, священном и
преступном,
благородном и низком, об иерархии и функциях различных классов. Но уже при
жизни
следующего поколения эти незыблемые, казалось бы, представления могут быть
ниспровергнуты и осмеяны. В-третьих, исследователь общества сам является
его
членом и подвержен всем предрассудкам и влияниям своего времени.
Универсальному
естественнонаучному разуму соответствует в науке об обществе какой-то
культурно-исторический тип рациональности - способности к социальному
обобщению,
ориентированной на компромисс, сочетание в единой картине реалий и
символов,
разных, подчас противоположных, точек зрения. Более того, само сознание
есть в
значительной своей части - по содержанию, мотивации, направленности -
социальный
феномен, элемент общества. Именно через сознание и целеустремленные
контакты
конституируется сеть взаимодействий, составляющих социальную систему.
Посредством языка, верований, информации, целостных установок, формируются
устои
общества, тогда как естественные - возрастные, половые, пищевые, стадные
формы
взаимодействия составляют лишь его природную основу.
В-четвертых, естествознание - морально нейтрально. Никого не задевает,
скажем,
изучение спаривания у животных. Но человек засекречивает не только свои
естественные отправления, но и многие мотивы общественной деятельности и
общения. Властолюбие, славолюбие, корыстолюбие, всякого рода "комплексы
неполноценности" редко признаются побудительными силами общественных
действий.
Социолог ищет такую сущность, такие глубинные интересы, императивы,
тщательно
маскируемые, которые, будь они эксплицированы, вызвали бы у многих взрыв
негодования и сама социология оказалась вы "подрывной наукой". Чтобы не
быть
таковой, она часто становится наукой апологетической и обосновывает
действия
власти.
Самые важные политические решения представляют собой тайну, вызывающую
жгучий интерес. Глубокая и верная истина социологии была бы раскрытием
тайны. И коль скоро такое раскрытие происходит, социологическое знание
становится частью
идеологии - господствующей или революционной. Фактически, социология все
время
колеблется между критикой и апологетикой, рискуя и в том, и в другом случае
своей научной репутацией. Попытки же выстроить политически и морально
нейтральную социологию приводят к тому, что она становится неинтересной и
никому
не нужной. Вот некоторые из препятствий, мешающих конструированию
социологии как
науки.
Осознавая их, Зиммель предлагает выстраивать ее не как науку об
"обществе
вообще", а как науку о типичных, повторяющихся социальных ситуациях,
связях,
положениях, которые наблюдаются во многих обществах. Их он называет
"социальными
формами". Они подлежат оценке, моральному истолкованию - в соответствие с
историческим контекстом и ценностями исследователя.
Социология возникает из практических задач управления, социальной
работы,
образования, политической борьбы. И она может стать наукой, если поставит в
центр своего внимания устойчивые формы общения, социального взаимодействия,
которые видны уже на групповом уровне. Это, например, господство,
подчинение,
мода. Социальные формы можно наполнить широким политическим, моральным,
религиозным содержанием. Речь идет о "чистых формах социализации",
определяемых
природой человека и характером социума. Они же являются и формами познания,
аналогичными формам познания Канта. Социальные формы - продукт
практического
взаимодействия индивидов и связанного с ним переживания и осознания
реальности.
Война, семейная жизнь, научное общение - вот примеры форм взаимодействия.
Их
осознание включено в эти формы.
Задача выделения главных форм социации очень увлекала Зиммеля. Однако
решить ее удавалось лишь в простых случаях. Например, Зиммель отмечает
значение количества людей в группе с точки зрения возможных в ней процессов
и состояний. Так "диада" может существовать в форме соперничества, вражды,
дружбы, господства и
подчинения. Но в "триаде" возможны более сложные комбинации. Два лица
соперничают. Третье, стоящее ниже по уровню развития, чем два других,
может, тем
не менее, возглавить группу, выполняя посредническую роль и представляя
группу в
обществе. Чем больше группа, тем меньшую роль играют интеллект и
моральность, и
тем больше значение властных, коммуникативных качеств, а также внешнего
облика
личности - в процессе завоевания власти и социального статуса.
Многочисленной
группой легче управлять одному лицу. Поэтому большие страны тяготеют к
монархии,
а малые - к демократии.
Формы непосредственно связаны с процессами изменения социального
порядка,
социальной структуры. Но эти процессы неотрывны от "содержаний", то есть
переживаний, интересов, настроений. Так, процесс расслоения общества на
элиту и
массы, на аристократов и простолюдинов, связан с борьбой материальных,
властных
интересов, которые, в свою очередь, обусловлены содержанием народного
менталитета и ценностями общества.
Зиммель уподобляет формальную социологию - геометрии, изучающей формы
и
отвлекающейся от содержания. Другая аналогия - грамматика, которая
исследует
языковые конструкции безотносительно к смыслу высказываний. Третий пример -
формальная логика. Логика, ведь, не только и даже не столько наука, сколько
практическая форма организации и передачи знаний от одного человека к
другому.
Она помогает защитить передаваемую информацию от искажений, не позволяет
превратить коммуникацию в известную игру, называемую "испорченный телефон".
Однако когда человеческие отношения или конкретный разговор стараются
всецело
подчинить правилам логики, это выглядит так, как будто весь смысл
человеческого
общения сводится к передаче информации. Да и в самом познании мы постоянно
видим
присутствие случайных ассоциаций, озарений, интуиций, которые нарушают
логику.
Все это нужно принимать во внимание, если мы хотим понять сущность, функции
социальных форм. Зиммель говорит, например, о бюрократии в смысле Вебера
как о
естественной, нормальной, эффективной форме управления и поддержания
порядка. Но
что происходит, когда бюрократия ожесточается с возрастанием армии,
чиновников,
понижением их компетенции или проникновением бюрократизма в такие
творческие
сферы как наука или искусство? В этих случаях бюрократия перестает быть
адекватной формой управления, она "отслаивается" от содержания,
деятельности и
превращается в помеху для развития группы.
Чистые формы обнаруживаются лишь в редких случаях, поскольку форма и
содержание в обществе неизбежно переходят друг в друга.
Что же представляют собой "формы" в переводе на обыденный язык, на
практический уровень сознания?
Во-первых, это границы свободы, поставленные классовыми или сословными
рамками жизни. Во-вторых, всеобщие морально-правовые нормы. В-третьих,
способы общения и достижения целей в коммуникации, принятые в данном
обществе. В-четвертых, идеальные типы в веберовском смысле, служащие как в
науке, так и на бытовом уровне сознания для классификации, упорядочивания и
понимания пестрого потока жизненных явлений.
Так, имеется нечто общее в таких учреждениях, как Двор Людовика XIV,
Госдепартамент США, ЦК КПСС, Совет директоров промышленного треста. Все это
-
представительные, властные, организующие центры, в которых сталкиваются,
согласовываются разные мнения, "лоббируются" интересы периферийных групп,
принимаются решения, складывается политическая линия. Сходны по форме:
политическая партия, воровская банда, религиозная секта, подростковая
группа,
научная школа. Что у них общего? Свой "климат мнений", "язык", внутренняя
структура лидерства и соподчинения, наличие "ортодоксии", возникновение
время от
времени "ересей" и "расколов", борьба с отступниками, предателями,
инакомыслящими.
Наконец, в-пятых, форма выступает как модель поведения, социальная
роль, дискурс (например, отцовский, начальнический, пропагандистский,
исповедальный). Дискурс усваивается в процессе научения и социализации и
может обогащаться или
ослабевать и вырождаться в каждом последующем поколении. Но, как бы то ни
было,
дискурс и роль - как формы - существенно влияют на содержание сознания,
трансформируют мысли и чувства личностей в определенном направлении.
Акцентируя значение социальных форм, З
| | скачать работу |
Георг Зиммель |